Я, не веря, повернулся и наткнулся на взгляд своего телохранителя, который хоть и был взволнован, но не показывал виду. С сержантом Роджерсом у меня за это время установились неплохие отношения. Он пожал плечами и вложил пистолет обратно в кобуру.
Не в силах смотреть на девушку, я молча развернулся и ушел к себе, а вечером закрыл дверь на засов и не открывал, несмотря на стук и царапанье. На следующий день, не обращая внимания на ее грустные и жалобные взгляды, я разговаривал и вел себя с ней ровно и холодно. Когда Анна пыталась прижаться ко мне, я позволял это, но стоял не двигаясь и не вырываясь, и она быстро поняла и перестала нападать на меня, продолжая жалобно смотреть. Это длилось неделю, но когда я спокойно вздохнул, решив, что наконец отвязался от нее, вылезла другая проблема. Неудовлетворенный капитан Анна показала, на что она действительно способна. Жестокость и уровень агрессии возросли настолько, что под раздачу попали двое лейтенантов, которые в периоды ее буйства старались вести себя как мышки. Я не знал точно, что произошло, но увидел вечером последствия ее агрессии: оба были избиты и не показывались из домика санитаров. В отсутствие их вся грязная работа досталась мне, так что пришлось научиться пользоваться печью крематория и сжигать трупы, что, конечно же, не добавило мне хорошего настроения и самочувствия.
Градус накала в отряде рос с каждым днем, но майор, видя, что творится у него перед носом, не делал ничего. С того самого дня, когда мы подтвердили его теоретические выкладки, он снова засел за тетради и эксперименты. Я видел, что пытки пленных теперь носили не только практический характер, но и исследовательский. Он все больше экспериментировал с синхронизацией душ и больше отдалялся от нас, ушел с головой в исследования, пропадая в бункере и по ночам, что еще больше подливало масла в огонь, так как мисс Анна теперь не могла получить удовлетворение своих больших сексуальных аппетитов ни у меня, ни у него.
Раз за разом то один телохранитель, то другой пропадали из караула. Потом я их видел с порезами или синяками. Это продолжалось две недели, и я не знал, что делать. И без того разболтанное душевное состояние капитана ухудшалось с каждым днем, показывая миру ее вторую натуру жестокого и беспощадного палача и убийцы. Двое оболтусов опять попали под горячую руку и отправились отдыхать в санитарный домик, и опять грязная работа свалилась на меня. Учебу пришлось забросить и заниматься рутиной. Я оказался в безвыходной ситуации: спровоцировав все, что происходило, я не представлял, как выйти из этого замкнутого круга. Анна больше со мной не разговаривала и отворачивалась, когда я подходил к ней. Она даже ела у себя в комнате, а в лаборатории просто молча делала, что говорил майор, не обращая на меня внимания.
– Мистер ван Дир. – Я стоял на крыльце бункера и думал, не начать ли мне курить, когда сбоку раздался знакомый голос телохранителя.
– Да, мистер Роджерс? – Я повернулся и с удивлением увидел, что рядом стоят все телохранители.
– Мы хотели попросить вас… – Он переминался с ноги на ногу, будучи явно смущен. Такое поведение было нехарактерно для всегда выдержанного и спокойного сержанта.
– ??
– Мы служим здесь больше пяти лет и многое повидали. Состояние мисс Анны будет ухудшаться. Мы видели это неоднократно, и ничем хорошим это не закончится, поверьте мне. В прошлый раз отсюда увезли три трупа антианимантов, прикрыв это нападением респов. Когда вы только прибыли сюда, все были удивлены, как у мисс Билофф изменился характер, и молились, чтобы это не прекратилось.
– И как это связано со мной?
Вперед вышел один из ее телохранителей с глубоким шрамом на шее. Он провел по нему пальцем и сказал:
– Это малое, что я ношу на теле после знакомства с ней, мистер ван Дир. Мы вас просим, пока все не стало еще хуже, помиритесь с ней.
– Да как? Она даже не разговаривает со мной! Не говоря уже о том, что я просто ее боюсь. Она сумасшедшая!
– Мистер ван Дир, – продолжил мой сержант, – сэр Немальд и мисс Анна – самые результативные антианиманты на всем фронте. Больше РС-100 империя не получает нигде, поэтому, если умрем все мы и вы в том числе, никто из высшего начальства даже не шелохнется, пока они продолжают получать эссенцию.
– И что же делать? – Я не знал, что, оказывается, служу с самыми лучшими антианимантами, ведь, судя по их поведению и невменяемости, создавалось впечатление, что меня запихнули к самым худшим, что есть у империи.
– Мы не знаем, но готовы скинуться на подарки или еще что-то, – хмуро сказала вторая из телохранителей Анны. – В общем, все, что в наших силах, только успокойте ее.
Я посмотрел на них, думая, что, возможно, это шутка такая, но нет, все были необычайно серьезны и ждали моего ответа.
– Хорошо, попробую что-то сделать. Если понадобится ваша помощь, я сообщу.
Их помощь мне понадобилась, но весь план и его осуществление пришлось придумывать самому. Кто бы мне еще полгода назад сказал, что я буду на полном серьезе планировать похищение и изнасилование девушки с участием группы лиц, я бы рассмеялся тому в лицо. Я украл из лаборатории опий, применяемый для одурманивания пленных, пока их привязывали к пыточным столам, подготовил крепкие веревки, чтобы связать ее, а также купил вина и цветов. Конечно, не имея никакого опыта в отношениях с женщинами, я мог оказаться не прав в своих предположениях, но я пошел прямым путем. Если она становилась более-менее вменяемой от секса, нужно было дать его ей.
Как же я глупо себя чувствовал, когда она проснулась, связанная в своей кровати, причем в той позе, в которой мне было удобнее всего входить в нее. Она рычала, пыталась кусаться и брыкаться, но, к счастью, веревки крепко стягивали ее руки и ноги, позволяя мне вводить свой член в ее теплое влагалище. Сеансы сексотерапии (как еще по-другому это было назвать?) продолжались с небольшими перерывами на перекусы и угощение ее вином и рассказами, какая она хорошая и как я был не прав, что отверг ее. Сначала, конечно, вино расплескивалось по всем стенам и стекало по моему лицу, как и приготовленная специально для этого случая еда, но после третьего соития глаза ее приобрели маслянистое выражение, а из бокала был сделан первый глоток вина. Самое интересное было в том, что наш домик на время операции «Укрощение строптивой» охраняли часовые и все телохранители. Даже майора не пустили ночевать под предлогом протравки грызунов. Впрочем, тот нисколько не печалился этому факту и привычно ушел ночевать в лабораторию, где пропадал вот уже которую неделю.
– Рэдж, развяжи меня, я прошу, – молила она, когда я достал перо и стал водить им по открытым участкам ее тела.
Я молчал и продолжал водить им все ниже, от сосков по ее плоскому животу и ниже, где веревки стягивали крепкие бедра.
– Рэдж! Я убью тебя! – Ее стоны и угрозы сейчас не были так страшны, как тогда, когда она только открыла глаза и обнаружила себя связанной. Вот тогда мне было действительно страшно.
Я, правда, слабо себе представлял, что делать дальше, ведь рано или поздно Анну придется развязать, а зная ее состояние, неизвестно, чего было ожидать. Но выбора все равно не было. Я планировал мучить и удовлетворять ее весь день и всю ночь, пока у меня были силы, чтобы утром освободить и убраться подальше, пока она будет одеваться и искать свой нож…
Рано утром, пока она спала, я быстро перерезал все веревки и, трусливо посмотрев на спящую девушку, оделся и выскользнул из дома. Часовые и телохранители были в полном сборе, неся охрану возле двери и вокруг него. На их вопросительные взоры я пожал плечами и ухмыльнулся.
– Спит пока.
Как нашкодившие щенки, мы быстро разбежались, а я вместе со своими охранниками пошел в лабораторию, чтобы прикрыться майором, когда Анна придет на службу. Умирать в таком юном возрасте категорически не хотелось.
Два часа работая с молчаливым сэром Немальдом, я вздрагивал от каждого шороха, что раздавался сверху.
– Ля-ля-тум-тум!
Когда веселый и беззаботный голос Анны раздался рядом и она, счастливая и довольная, вошла в лабораторию, я понял, как сильно люблю жизнь. Нервы, напоминающие сжатую пружину, наконец расслабились, и я осторожно ей улыбнулся.
Как ни в чем не бывало она подошла и поцеловала майора, а затем повернулась ко мне и помурлыкала.
– Какую интересную игру ты придумал, шкодный мальчишка! – Она погрозила мне пальчиком. – Не запирай сегодня засов!
Мое хорошее настроение стало портиться все быстрее, когда она, задумчиво перебирая инструменты для пыток, лукаво посматривала при этом в мою сторону.
Ночью я проснулся связанным и до утра не мог заснуть. Анна распробовала новую игру в связывание и мучила меня всю ночь. Правда, после этого все вошло в старую колею. Все вокруг стали довольны и счастливы, кроме меня. Анна перестала кидаться на людей, а телохранители подкармливали меня всеми лучшими вкусняшками с офицерской кухни, чтобы я всегда был полон сил, а часовые и рядовой состав шарахались теперь и от меня, когда я шел по лагерю по своим делам.
Нельзя было сказать, что все стало совсем хорошо, но даже атаки республиканцев и грязные шуточки еще двух ремесленников, звучавшие за моей спиной, не могли поколебать моего решения, что все было сделано верно. Таким извращенным способом, о котором я никогда и никому не расскажу, я вернул свою жизнь и жизнь лагеря в привычное русло. Я читал, учился, практиковался в ремесле; два дармоеда убирали трупы; Анна была довольна, а все остальные счастливы, что она не обращала на них внимания.
Вот так незаметно и пролетели эти самые безумные месяцы в моей жизни. Когда я привык жить так, как жил, одним прекрасным утром все закончилось. Сэру Немальду принесли пакет, в котором лежал кошелек с деньгами и письмо о необходимости вернуть меня в колледж.
Судя по лицам всех, кого я встречал, в лагере наступил траур по моему отъезду. Телохранители перешептывались и тревожно посматривали на Анну, которая была, наверное, единственным человеком, который не знал о моем отъезде. Даже сэр Немальд на мой вопрос, сказал ли он ей об этом, поджал губы и, сославшись на занятость, убежал к себе.