же ограничимся общими принципами.
Итак, все накопители делятся на два основных типа: перезаряжаемые и неперезаряжаемые. В зависимости от типа накопителя используются и материалы, в которых хранится душа. Думаю, вы знаете, что одноразовые накопители, которые используются в хозяйстве и быту, состоят из стекла и меди. Ими вы можете заводить часы, использовать в ручных фонарях и прочих ручных инструментах и приборах. Израсходовав эссенцию, эти накопители сдаются вами в пункт обмена или выбрасываются. Теперь что касается перезаряжаемых накопителей…
Он достал из кармана монету и показал ее нам:
– Вот он – самый совершенный на настоящий момент сплав ремесла и технологии, который двигает человечество. Имея точно такой же сопряженный интерфейс вывода, как и у неперезаряжаемых накопителей, одна и та же монета может быть разного достоинства. Влейте в нее душу на два пенни – достоинство ее будет равняться двум пенни. Если вольете в нее на десять гиней – монета приобретет такое же достоинство, и все это благодаря мощному, но в то же время очень небольшому накопителю из лучшего горного хрусталя, в котором была просверлена полость, соединенная с выходным интерфейсом из тонких серебряных пластин. Именно поэтому пустая монета сама по себе стоит один пенни, хотя ее реальная себестоимость и немного выше. Но зато это позволяет заряжать и использовать ее многократно. Думаю, все знают максимальную вместимость накопителя монеты?
Руку тут же подняла наша Дженнифер.
– Да, леди?
– Сто гиней, мистер О’Нейл, – ответила она и села на место, приподняв подбородок, словно сказала что-то из ряда вон выходящее. Любой студент, читающий чуть больше программы колледжа, знал это.
– Верно, а какова максимальная мощность накопителя РС-100, мистер ван Дир? – Его злой взгляд внезапно устремился на меня.
– Судя по названию, сто бар. – Я остался сидеть, поскольку он явно пытался разозлить меня.
– И сколько это в гинеях?
– Десять тысяч гиней, мистер О’Нейл, – озвучил я цифру, от которой ахнули все в классе.
– А сколько выдает один человек при полной синхронизации? – продолжал допытываться он.
– Двадцать бар. – Я все еще не понимал, куда он клонит.
– Каких показателей достигли вы, мистер ван Дир? Наверняка много и упорно тренировались на республиканцах?
– Поинтересуйтесь в тайной полиции, мистер О’Нейл. – Я не знал, секретная это информация или нет, но нежелание отвечать на вопросы при его явном негативном отношении ко мне победило, и я решил нагрубить ему.
– Хорошо, сколько выдает обычный ремесленник, сэр? – продолжал издеваться он.
– Мистер О’Нейл, ваш тон и отношение ко мне явно основаны на каких-то предубеждениях. – Он окончательно меня взбесил, и я поднялся из-за парты и решил выяснить все до конца. – Мы с вами до этого не были знакомы, но ваше поведение говорит о том, как будто на фронте я пытал ваших родственников.
При слове «пытал» класс ахнул второй раз, а Эмми так вообще закатила глаза и едва дышала. Но больше всего я удивился реакции учителя: при словах о родственниках и пытках его лицо побелело от гнева, а кулаки стали с яростью сжиматься. Внезапно мне в глаза бросилась и его странная одежда, и его речь о республиканцах, и странный, едва заметный акцент. Шестеренки в голове, щелкнув, встали на свои места, а ко мне пришло понимание происходящего.
– А вы, случайно, не бывший республиканец, мистер О’Нейл? – задал я невинный вопрос, решив подтвердить свои наблюдения. – Иначе мне непонятны ваши нападки на простого студента.
– Минус девять баллов на экзамене за дерзость учителю, – прошипел от ярости он, но не только мне, а всем вокруг стало ясно, что я попал точно в цель.
«Вот это новость, наш новый учитель, оказывается, из Республики. Как, интересно, его вообще допустили преподавать в колледже ремесленников? Хотел бы я знать». – Я задавал себе вопрос и не находил на него ответа.
Я пожал плечами и сел на место – его право назначать мне минусы, но теперь хоть стала понятна причина его нападок.
Видимо, с трудом взяв себя в руки, чтобы не ударить в грязь лицом перед классом, он продолжил урок, больше не замечая меня.
– Военные накопители состоят из четырех ячеек, в каждую из которых вставлен алмаз с золотыми пластинами емкостью в две тысячи пятьсот гиней.
– Алмаз? – Сегодня явно был день потрясений у тех, кто совершенно не посещал библиотеку.
– Да, алмаз, мистер Вариан, позже мы рассмотрим технологии сверления и синхронизации их в один комплект, чтобы отдача эссенции была равномерной из каждого из них.
– Мистер О’Нейл, – подняла руку Эмми. – А как устроен аниматрон?
– Мисс Кулуа, стыдно задавать такие вопросы на третьем курсе, но ремесленники никогда особо и не интересовались теми инструментами, которые им помогают в работе, в отличие от своего основателя, который разбирался во всех тонкостях работы.
«Рэдж, молчи, – приказал я сам себе, – минус девять баллов».
– Но хорошо, если говорить примитивным языком, то несколько слоев серебра с вкраплениями паинита и стекла площадки, на которую вы кладете руку, эмулируют среду, по которой ремесленник легко передает душу от себя в накопитель. Аниматрон прогоняет эту душу через несколько очистительных накопителей из разных материалов, чтобы привести резонанс душ различных людей к одному постоянному значению, и только тогда вы можете получить единый продукт, который годен для заливки в любое устройство.
Он продолжил рассказывать про синхронизацию, устройства сопряжения, но мне все это было малоинтересно – я знал это на втором курсе, хотя, конечно, для многих из моих однокурсников это было в новинку.
– Дин! Дон! – прозвучал колокол, отвлекая класс от учителя.
– Хорошо, на сегодня урок закончен, домашние задания я отдам вашим кураторам. – Он собрал свои вещи и, бросив на меня взгляд, удалился из класса.
– Рэдж!! – кинулись ко мне все без исключения. – Ты пытал людей?! Как?! Как это можно?!
Больше всех интересовалась Матильда дер Гранд, которая всегда была тихоней, хотя в отличие от той же Дженнифер училась только на «отлично». Мне лично была симпатичнее Дженн, но, к сожалению, она терпеть меня не могла, а толстушка Матильда на ее фоне выглядела неказисто, так что распускать перед ней хвост я не стал и очень обтекаемо послал всех в тайную полицию, объяснив, что те, кто попадет на фронт, сами все поймут. Едва отбившись от «друзей», я пошел на улицу, чтобы на перемене между уроками подышать и успокоиться – этот бывший респ вывел меня из себя.
Здороваясь со студентами, входящими и выходящими в основное здание, я не заметил, как ко мне подлетел какой-то человек и, схватив железной хваткой за ухо, потащил меня к воротам. Боль была такая, что я не сразу осознал, что шагаю за ним, только потому что казалось, что ухо сейчас оторвется. Мое и так непростое душевное состояние после ссоры с учителем окончательно упало, и я изо всех сил ударил его кулаком по голове. Человек даже не вздрогнул от моего комариного удара, лишь остановился и удивленно повернулся ко мне лицом, продолжая держать мое ухо, еще больше его выкручивая.
Тут я с удивлением понял, что это мой отец. И тут я увидел, что за этой сценой наблюдают все вокруг: парни улыбались, а многие девушки хихикали – это очень сильно ударило по моему самолюбию.
– Ты, тварь неблагодарная, ударил меня?! – взревел он, дергая меня с силой за ухо, и я был вынужден подниматься вслед за его рукой на цыпочки.
– Сэр, прекратите дергать меня за ухо, – возмутился я в ответ.
– Ты сейчас, ублюдок, пойдешь со мной и отдашь мне в банке все свои деньги, которые принадлежат мне. Я долго с тобой нянькался, но то, что ты присвоил себе две тысячи гиней, выходит за все рамки, ублюдок.
Тут уже взбеленился я.
– Да ты кто вообще такой, чтобы посягать на них!! – заорал я, несмотря на зрителей, которых собиралось все больше. – Я на фронте людей расчленял за эти деньги, и отдать их тебе? Тому, кто палец о палец не ударил?!
Услышав ругань, он отпустил мое ухо и с короткого замаха ударил мне в скулу. В голове раздался звон, и я очутился на земле.
– Ах ты, сучий потрох! Зубы отросли?! – Он подбежал и стал бить меня тростью, а я, закрывая голову, подставлял руки, удары по которым отзывались страшной болью. – Да я тебя и ту сучку, которая тебя родила, в нищете сгною! Твари неблагодарные! Вы у меня землю будете жрать от голода!
Зря он вспомнил про маму. Туман от удара по голове заволок мне глаза кровавой дымкой, и я, не помня себя, сорвал с рук перчатки и, пропустив удар тростью по лицу, схватил его за руку, с силой потянув на себя душу. Именно потянул, потому что если бы я дернул ее одним движением, я наверняка убил бы его, а этого мне не хотелось. Все, что я хотел, чтобы он отстал навсегда от меня и мамы.
Удары сразу же прекратились, и он сосредоточился, потянув в ответ мою душу, даже не стараясь вырвать свою руку из моей или ударом другой отбросить меня. Я впервые оказался в такой ситуации, когда тянул душу из человека, который мало того что сопротивлялся, так еще и в ответ вытягивал мою.
«Шутки кончились», – понял я и, убрав свои миротворческие ограничители, с силой дернул его душу на себя.
К моему удивлению, впервые в жизни это не сработало, поскольку он был готов. Его душа, вместо того чтобы перейти ко мне, лишь слабо дернулась в мою сторону. Практически сразу же он сильным рывком воли дернул в ответ мою душу. Я устоял, но пот заструился у меня по спине, а страх стал наползать на разум, поскольку я почувствовал, что в этой дуэли могу и проиграть. Но я сопротивлялся и сопротивлялся, отдавая лишь капли своей души. На его лицо вернулся звериный оскал, когда он почувствовал, что побеждает.
Раздавшийся над нашими головами выстрел показался мне громче грома, я едва не оглох и с испугу выпустил руку отца. Мотая головой, я сделал шаг назад. Практически то же самое сделал и он.
– Кто вы такой, сэр, что нападаете на учеников?! – Голос, полный ярости и злобы, показался мне знакомым, и я едва не упал на землю второй раз, опознав, что меня спас сейчас мистер О’Нейл.