Светлана Полякова«Реми Мартен»
Сейчас, когда прошло столько времени, я вспоминаю эту историю, как будто все это случилось не со мной, — так проще… Иногда мне бывает смешно: девочка кажется мне такой трогательной и нелепой, такой юной и — самоуверенной. Иногда же я вспоминаю это, и мне становится страшно. Вдруг они вернутся? Как в триллере. Они вернутся — и все начнется сначала…
Но знаю я и другое. Больше всего я боюсь его потерять. Я боюсь его потерять — для меня это все равно, что потерять саму себя. Умереть. Я даже не могу представить себе, как я жила без него раньше.
Поэтому если они вернутся…
Глава первая
Небо было ослепительно голубым. Теплый ветерок играл с оставшимися листьями, и только нам с Вероникой было ведомо, что, по сводкам Метеоцентра, именно сегодня должен был случиться последний теплый день. Грех не воспользоваться этой возможностью — раствориться в ласковом луче солнца, пока еще согревающего тебя… Потому, что завтра в наш город войдет зима с ее пронзительным холодом, гололедом и прочими гадостями. Город, конечно, будет сопротивляться ее вторжению, но зима всегда побеждала. Победит и на этот раз…
Такое настроение склоняло меня больше к философствованию, нежели к работе. Мой блокнот был откинут подальше, и я лежала на траве, разглядывая небо. Когда мы поднимались с Вероникой в гору — она тащила свой этюдник, а я папку с холстами, — невысокий и толстенький дядька, выйдя из своего гаража, подозрительно оглядел нас, презрительно фыркнул и пробормотал, глядя на меня: «Во дура рыжая…»
Надо сказать, это заявление показалось мне, мягко говоря, нетактичным, и я уже собралась ответить ему в грубой форме, что он сам такой… Но осмотрительная Вероника ускорила шаг и даже схватила меня за руку, таща прочь от невоспитанного типа.
— Не связывайся, — пробормотала она. — Разве ты можешь предполагать, на что способны некоторые типы?
Я обернулась — Тип стоял, глядя нам вслед, явно разочарованный тем, что мы не ответили на его хамство ожидаемым образом. Его вселенская печаль по этому поводу светлой радостью согрела мне душу.
— Однако иногда ты бываешь мудрой, как царь Соломон, — сказала я Веронике. Она только пожала плечами:
— Жизнь учит.
Теперь мы паслись на поляне, залитой солнцем, и я почти забыла уже об этом инциденте. И все-таки меня немного волновало мое положение в мире, окружающем меня, о чем я и рассуждала вслух.
— Я же никому не мешаю в принципе, — рассуждала я, лежа на траве. — Вот и мне бы никто не мешал… Почему я всегда должна думать о реакции окружающих? И почему они сами ко мне лезут? В конце-то концов, я тоже часть окружающего мира…
— Тебе только кажется, что ты никому не мешаешь, — вздохнула Вероника и приподнялась на локтях, с искренней грустью глядя на свой этюдник.
Мы пришли в лес, чтобы работать. Вероника должна была изобразить красоту родной природы, а я — записать ощущения от родной природы. Так сказать, для будущих своих грандиозных творений… Однако вскорости, расслабленные солнцем, ласковым и нежным, этой восхитительной изумрудной зеленью и просто свежим воздухом, обрушившимся на нас, мы забыли о первоначальных громадных планах и просто валялись на траве, курили сигареты, чтобы свежий воздух не оказывал на нас слишком сильного оздоровительного воздействия, и лениво переговаривались на философские темы.
— Да вот уж глупости! — фыркнула я. — Лежу себе на солнышке в данный момент… Кому я мешаю?
— В данный-то момент никому, — смиренно согласилась Вероника. — Но тебя сейчас никто не видит…
— Ты меня видишь…
— Я не в счет. Я такая же… Поэтому мне ты никогда не мешаешь. Наоборот. Можно сказать, поддерживаешь. Потому как в одиночестве трудно быть идиоткой. A две идиотки — это уже норма поведения.
— Ну, хорошо, — согласилась я. — Предположим, это так… Но почему этот дядька застолбился именно на мою идиотскую сущность? Ты его не так разозлила…
— Я же не рыжая, — доступно объяснила она. — У быков же сильно развита реакция именно из оттенки красного…
Ветерок ласково погладил меня по щеке. Словно пытался успокоить. Не расстраивайся, рыжая девочка!
— Нам с тобой надо отсюда съезжать, — сказала я. — Куда-нибудь поближе к Голливуду. Tам, мы пристроимся выгоднее, чем тут. Вот Сьюзен Сарандон тоже рыжая. И ничего — звезда, между прочим… И никакой пузатый тупица ее там не может обидеть.
— Скорее всего ей тоже приходилось несладко, — заметила Вероника. — В Америке тоже много недоумков… А насчет рыжих… Было время, когда их не пускали в церковь, считая, что они отмечены дьяволом.
— Ничего себе успокоила! Если присмотреться, как размножаются эти ненавистники рыжего цвета, надо срочно отсюда бежать! Пока я еще жива и относительно здорова. Пристроимся где-нибудь в Америке, подальше от людских глаз…
— Ну да, конечно… Всенепременно пристроимся. Кем вот только?
— Я буду писать сценарии, чтобы лишний раз людям глаза не мозолить, — поведала я. — А ты будешь художником … Костюмером, например. Нам за это будут платить много денег. Мы выстроим сказочной красоты виллу. С бассейном. Будем по утрам, перед сотворением новых шедевров, там плескаться. Талантливый человек может пропасть только в нашей окружающей дремучести. А в Америке не пропадет…
— Ты никогда не думала, чтобы начать писать сказки?
— Зачем? Я серьезный писатель, — нахально ответила я. — Я собираюсь писать гольную правду о жизни. Чтобы люди начинали плакать с первых страниц и продолжали до самого конца… Нет ничего приятнее, чем осознание того бесспорного факта, скольким людям ты испортил настроение. Жаль только, что меня отчего-то никто не хочет печатать! Если бы я могла еще использовать мой талант в материальное благо… Но это возможно лишь в Америке!
Вероника иронически улыбнулась. Она явно сомневалась в моем светлом заокеанском будущем. Я тоже сомневалась, поэтому и стремилась туда не так уж активно.
— Кстати, о финансовом твоем положении…
— Не надо о грустном в такую хорошую погоду, — попросила я. — Именно сегодня я не хотела бы смотреть печальной правде в глаза… В конце концов, человек не может быть и. красивым, и талантливый, и богатым… Раз Бог наделил меня умом, красотой и талантом, Он вполне мог лишить меня богатства. Надо быть милосердным. Пусть богатство достается тем бедолагам, которых Он обделил тем, чем наделил так щедро меня…
— Как же ты до сих пор не умерла от такой скромности? — рассмеялась Вероника.
— Сама удивляюсь, — развела я руками. — Тем более что ты обнаружила еще одно мое привлекательное качество…
— Но я серьезно о твоих финансах, — сказала Вероника.
— Увы, мой друг! — сказала я. — Если ты решила занять у меня денег, ничем не могу тебе помочь. Я потратила даже скромные сбережения из копилки. Люди, помнится, пугались, когда я высыпала им в ладони горсти рублей и пятаков…
— Так вот, — терпеливо продолжала Вероника, — у нас выставка… Нам нужен человек, который будет смотрителем, а заодно…
— Ну тебя, — отмахнулась я. — Именно сейчас в моей душе появилась одна мечта… Я лежу на этой поляне, а Господь осыпает меня деньгами… Ни за что. Просто по доброте душевной. Видит Он, какая девушка симпатичная лежит среди цветов, отчего бы в самом деле ей не помочь материально? И прямо на меня золотым дождем сыплются пятаки и рублики.
— Фингал будет, — довольно мрачно заметила моя подруга. — Один из пятаков хлопнет прямо тебе в глаз… Кстати, работа, которую я тебе предлагаю, как раз такая, будешь спокойненько сидеть в кресле, читать своего любимого Павича и получать за это триста рублей в день… А помимо этого, иногда к тебе будет подходить кто-нибудь и спрашивать, сколько стоит та или иная работа. Ты будешь говорить цену, он будет покупать, и процент ты будешь класть себе в карман…
— Это неплохо, — согласилась я — На проценты эти мы с тобой сваливаем в Голливуд…
— Господи, Сашка! — не выдержала Вероника — Я с тобой серьезно разговариваю! Если я сегодня не скажу ям, что нашла тебя, то они приведут какую-нибудь мымру драную и эта мымра получит все деньги! Я же тебе хочу помочь!
— Нет, это, конечно, недопустимо, — согласилась я с ней. — Чтобы какая-то мымра прикарманила мои денежки! Конечно, я посижу там у вас. Чего мне стоит… Тем более что за то время, пока мы с тобой тут лежали, на нас почему-то не упало ни одного пятачка… И даже рублика.
Мы еще немного времени провели в задумчивом молчании.
— Вообще-то я очень серьезно говорила относительно работы, — первой нарушила его Вероника.
— И как ты это видишь? — усмехнулась я — Утром я должна мчаться с тяжелой сумкой наперевес. Мои бабули будут трепетно ожидать насущного хлеба и молока. Я не могу допустить, чтобы эти ожидания оказались тщетными…
— Ты уже пять лет работаешь санработником, — заметила Вероника. — Создается ощущение, что это у тебе призвание…
— Одна пожилая леди, — сказала я, — заметила недавно, что за мою работу Господь прощает мне грехи… Так что, может быть, моя работа не такая уж бестолковая, каковой тебе кажется.
— Да не кажется! — возмутилась Вероника. — Просто ты сама всегда плачешься, что денег вам с мамой не хватает…
— Их никогда не хватает, — философски отозвалась я. — Спроси пресловутого нефтяного магната, хватает ли ему денег. Он непременно ответит тебе, что ему их тоже не хватает. И сама подумай, что я буду делать, когда твоя выставка закончится? А свою любимую работу я потеряю… Мои подопечные бабуленьки достанутся чужим бессердечным людям? Никто не придет к ним с радостной улыбкой, не сядет за стол выпить чайку и выслушать новости! Просто притащат это дурацкое молоко и хлеб… Нет, я не могу!
— Я же тебя не заставляю бросать работу, как ты не поймешь! Дежурство твое начинается с одиннадцати, до этого времени можешь распивать чаи с бабушками и дедушками!
В принципе что-то в ее словах было рациональное. Я задумалась, все просчитала и поняла: если меня не будет доставать наше начальство со своими собраниями, то времени мне должно вполне хватить.