Я заметила, что радость в его глазах сменилась растерянностью. И мне так жалко его стало! Сейчас он походит на брошенного щенка.
— Еще раз прошу вас, простите, — выдохнула я, стараясь не смотреть в его сторону и в то же время проклиная себя за излишнюю жалостливость натуры.
— Я понимаю, — сказал он. — Я очень хорошо вас понимаю, Сашенька… Может быть, я и в самом деле виноват: хотел пустить вам пыль в глаза, показать, какие у меня знакомые. Вы же принадлежите к миру искусства…
— Но они-то принадлежат совсем к другому миру, — вздохнула я. — И не в них дело… Поймите, Витя… — Я замолчала, пытаясь подобрать нужные слова, но ничего не получилось. Пришлось продолжать: — Я не съемная девушка, меня не интересуют деньги… Я даже признаюсь вам, что не люблю золото, украшения и плохо отношусь к мехам. Честно говоря, мне непонятно, как можно носить на себе убиенных животных. Так что я не вписываюсь в этот круг.
— А как же «Реми Мартен»? — удивился он.
— Это коньяк, — рассмеялась я. — Считайте, что это была шутка. Может быть, я просто хотела, чтобы…
Я прикусила язык. «Чтобы вы от меня отстали» — чуть не сорвались с языка эти слова, но я не пустила их. И снова с удивлением подумала — нет, этого не может быть! Что, черт побери, со мной происходит? Почему я до сих пор не ушла? Какая неведомая сила удерживает меня рядом с этим человеком?
«В конце-то концов все решено. Спектакль окончен, и надо признать, что он получился глупым и не очень-то радостным…»
— Простите, — прошептала я, пытаясь заставить cебя относиться к нему так же, как раньше.
«Я лечу за тобою, как перо над водою…»
Это пели где-то по радио.
«Я с тобою как с немою, как с зеленою тоскою…»
Что-то происходило вокруг меня — что-то происходило во мне, что-то происходило с моей жизнью…
«Я лечу за тобою, как перо над водою…»
Я повернулась к нему. Теперь он смотрел прямо в мои глаза, и я пыталась удержаться, чтобы не утонуть в его взгляде.
— Саша, вы мне очень нравитесь. Я ведь не говорил, что считаю вас съемной, как вы изволили выразиться, девушкой… Мне кажется, вы еще меня не поняли. Но… дайте мне шанс!
Теперь он снова смотрел на меня, прямо в мои глаза, и я рала была бы ответить «нет», я хотела этого так сильно! Но жалость снова оказалась сильнее, моя проклятая жалость и что-то еще, что было сильнее жалости и чему я боялась дать определение… Я только развела руками, не в силах справиться с собой.
— Хорошо, — сказала я. — Но на сей раз мы пойдем туда, куда мне хочется.
Он обрадовался:
— Как вы прикажете…
Бедняга, он еще не знал, какую страшную участь я ему уготовила!
День тянулся медленно. Я с трудом дождалась вечера. Интересно, как он поведет себя в предлагаемых мной условиях, думала я и сама удивлялась тому, что мне и в самом деле это было интересно. Не то чтобы я предвкушала момент его возможного унижения, нет, совсем не это! Я пыталась заставить себя так думать, на самом же деле — пути Господни неисповедимы! — ловила себя на том, что этот тип меня заинтриговал.
Я была уже готова к выходу. На сей раз я нормально оделась, поскольку теперь мы должны были провести время в моем мире. Насколько он будет готов принять Райкова? «А что, собственно, это изменит, Саша?» — задавала я себе вопрос. Оказывается, очень многое. Если, скажем, мой мир примет Райкова, я тоже посмотрю на него с интересом. А если сам Райков не отторгнет мой мир, это будет… Это будет…
— Сама не знаю, — фыркнула я, проводя по своим непослушным кудряшкам щеткой. — Наверное, мой мир перевернется… И вряд ли Райков выдержит предстоящее ему испытание!
«Ну а если все-таки это случится? — тревожился мой внутренний голос».
Я задумалась. На одну минуту я представила себе, что Райков понял меня до конца, принял меня такую, какой я была и какой намеревалась остаться, и — не нашла ответа.
— Этого не может случиться, — пробормотала я как заклинание. — Мы слишком по-разному воспринимаем жизнь. Мы разные. Наши миры не совпадают… Это все равно что пытаться соединить плюс и минус…
«Но плюс с минусом соединяются», — не унимался мой голос.
— И получается минус, — напомнила я. — Так что не выйдет ничего путного!
Я вышла на улицу. Осень вступила в свои права. холодный ветер продувал до нитки и казалось, что теплые дни, еще недавно радующие меня, просто фантом, мираж… Тепла нет и не было.
Где-то надрывалась певица, словно в насмешку надо мной. Что-то про «шестисотый» «мерседес» и его прекрасного владельца… Слова песни напоминали параноидальный бред, то есть были лишены всякого смысла, но мне даже это показалось дурным предзнаменованием. В конце концов, Райков был плоть от плоти своего мира. А я туда никогда не впишусь, никогда! Не лучше ли все прекратить сейчас, пока еще не поздно?
Песня оборвалась на полуслове, внезапно, как после выстрела. И тут же сменилась, как по теме — «вот пуля просвистела, в грудь попала мне»…
Уф! Я даже остановилась. Может быть, это тоже предупреждение? Больше всего на свете ты, Саша Данилова, боишься быть банальной. Теперь твоя ситуация именно такова… Ты тащишься на рандеву с мечтой этих «девушек с претензиями». Может быть, ты сама такая, вот только тщательно скрывала этот факт от самой себя?
— Но ведь я не напрягаюсь по поводу Райкова, — пробормотала я. — Мне просто любопытно, как он поведет себя…
«А тогда — пуля просвистит…»
— Мне все надоело, — прошептала я, пытаясь прогнать наваждение.
Сквозь серую дымку уходящего дня я не могла рассмотреть трезво собственные умозаключения. Все воспринималось сейчас по-другому — немного жутковато. Пуля, повторила я про себя, просвистела… Надо же все-таки быть таким ребенком… Переносить на себя все услышанное случайно. Глупость!
И я быстро пошла по улице вниз, стараясь удрать от вопросов к самой себе. Вернее сказать, пытаясь избежать необходимости самой себе на эти вопросы отвечать.
Народу перед консерваторией собралось немного, и я сразу увидела Райкова. В своем дорогом пальто он явно стеснялся — стоял, засунув руки в карманы, и вертел головой, пытаясь увидеть меня.
Я подошла к нему и мило улыбнулась.
— Привет, — сказала я. — Давно ждете?
— Нет, — покачал он головой. — Просто я не привык… Объясните мне, Саша, зачем вам было нужно, чтобы я подъехал сюда на трамвае?
— Вам не понравилось? — округлила я глаза. — Но ведь я же хочу, чтобы вы поняли, как я живу! Я очень люблю кататься в трамвае. Особенно в переполненном. Только так можно по-настоящему ощутить себя частью нации.
— Саша, я… — начал было он, но осекся.
Я подошла к афише. Мне повезло. Фортепиано. Рахманинов… Чудо!
— Вы любите Рахманинова? — спросила я.
— Я? — удивился он, окинул меня взглядом и усмехнулся немного печально. — Я не знаю, как вам ответить.
— Эго ничего, — успокоила я его. — Это не страшно Вы узнаете.
Я вошла внутрь и прошла к кассе. Билеты стоили тридцать рублей, и я купила два, вызвав райковское недовольство.
— Саша, я и сам мог бы купить билеты, — проворчал он.
— Но ведь сюда вас пригласила я, — напомнила я ему. — Так что не спорьте! С какой же стати вы должны оплачивать чужие желания?
Внутри было тепло. Мы прошли в зал, и я продолжала украдкой следить за Райковым. Я-то себя чувствовала здесь вполне нормально, как рыба в воде. А вот бедняга Райков, похоже, испытывал неудобства. Как я накануне в этовом чертовом ресторане…
Его, например, удивило, что большинство публики пришло на концерт в своем обычном «прикиде».
Я и сама была в джинсах.
— Здесь слушают музыку, — пояснила я. — А не выпендриваются друг перед другом.
Конечно, я скрыла от него тот факт, что предпочитаю консерваторию именно по причине демократичности. В филармонию все-таки стараются нарядиться. А тут большинство публики — студенты.
Наконец концерт начался.
Юный возраст пианиста заставил моего спутника удивиться.
— Господи, — прошептал он, — это же мальчик!
— В музыке шестнадцать лет уже довольно внушительный возраст, — терпеливо принялась шепотом объяснять ему я. — Музыкой начинают заниматься с пяти-шести лет… Иногда раньше. Это же не бизнес…
Он нахмурился. Метнул на меня «парочку молнии во взоре своем», но промолчал. Стоик, подумала я. Интересно, сколько он способен вытерпеть?
— Рахманинова надо слушать изнутри, — шепотом предупредила я. — Его совершенно невозможно почувствовать и понять обычным способом. Находясь в самом центре музыки, вы сможете ощутить эту необыкновенную гармонию. Так что постарайтесь проникнуть в самое сердце… Это — как любовь. Понимаете?
Он кивнул.
Мальчик тем временем коснулся своими тонкими и длинными пальцами клавиш, и я замерла.
Я всегда поражаюсь, как у них это получается — рождать чудо прямо на твоих глазах. Скромный, худенький мальчишка, почти ребенок, спокойно уводит тебя в запредельные миры и при этом не мнит себя Гарри Поттером, каким-нибудь магом-кудесником…
Но разве можно найти слова, чтобы описать музыку?
Уже через несколько минут я была далеко… Звуки превращались в ощущения, и я неслась вместе с этим ураганом, на его крыльях, далеко-далеко… Не было уже ни зала, ни публики, ни Райкова… Даже чудо-мальчик исчез, растворяясь, как и я, в этих потоках непостижимого…
Где я была?
Не знаю… Один мой знакомый однажды перестал слушать музыку, потому что боялся этих состояний. Сказал, что в такие моменты он словно оказывается на пороге необъяснимого, что музыка иногда приводит его к берегам Стикса и он боится, что однажды бросится в реку смерти и забудет, что надо вернуться, — или не сможет…
Иногда мне кажется, что он прав. Некоторым людям с особой, повышенной чувствительностью и в самом деле это угрожает.
Музыка кончилась. Женщина в блестящем платье объявила антракт. Мальчик исчез за кулисами. Мне хотелось бы думать, что он растворился, погас вместе со звуками, чтобы потом вернуться из этого мира ненадолго, одарить нас снова чарующими звуками и вновь исчезнуть.