Ага, он у нас еще острит! Я решила не реагировать. В конце концов, я — представительница интеллигенции. Надо быть выше…
Я сделала кофе, достала печенье и даже нашла конфеты. «Мятные».
— Вина нет, — мрачно сообщила я. — Водки тоже…
— Жаль, — огорчился он. — Может быть, сходить?
— Нет уж, — сказала я, испугавшись, что он и в самом деле пойдет за водкой. И тогда мне уже не отвертеться… Напьется и начнет приставать прямо на моей территории.
— Ладно, удовлетворимся кофе… — произнес он.
Мы некоторое время молча пили кофе. Он меня разглядывал и улыбался, а я краснела, бледнела и бесилась. «Господи, — тоскливо думала я, — и почему каждый раз, когда мне хочется выглядеть умной и независимой, выходит все наоборот?» Я почти не сомневалась в том, что вам у меня сейчас совсем даже не умный. Идиотский у меня вид. И краснею я вечно некстати.
— Я поставлю музыку, — предложила я. И, нс дожидаясь его согласия, вскочила и бросилась к компьютеру. Он же у меня, бедненький, на все руки от скуки… Только кухонным комбайном еще не был.
Включила я первое, что попалось под руку. А это оказался саундтрек к «Черной кошке, белому коту».
«И очень даже хорошо, — обрадовалась я. — Бреговича этот попсовый тип долго не вынесет».
Я, правда, вспомнила про Рахманинова, но тут же успокоила себя — Рахманинов все-таки ближе и понятнее.
Так и вернулась на кухню под сербско-цыганские песни. И уселась напротив него. Настроение у меня мгновенно улучшилось.
И тут он меня снова удивил.
— А фильма у тебя нет? — спросил он, глядя в мои глаза с легкой насмешливой улыбкой.
— Какого фильма? — невинно поинтересовалась я.
— Кустурицы, — ответил он. — «Черная кошка, белый кот»…
Наверное, я не смогла скрыть потрясения. Потому что он рассмеялся.
— Саша, — сказал он, — может быть, хватит меня проверять? Я нормальный. Такой же, как и ты. Если я занимаюсь бизнесом — вовсе это не означает, что я какой-то придурок. Так вышло… Скажем так, мне были нужны деньги. Вот и все…
— Ага, — кивнула я. — Ты купил грязную картошку за пять копеек. Помыл ее и продал за десять копеек. На эти деньги ты купил две грязные картофелины, помыл их… И так далее. Я знаю эти сказки.
— Картофеля в моей практике не было, — признался он. И чем я занимался, давай не будем вспоминать… Тогда мне это казалось единственным выходом. Кстати я не люблю человека, который помог мне встать на ноги. Но сейчас даже к нему отношусь более терпимо. В конце концов, каждый сам отвечает за своя грехи. Я не могу его судить — сам такой же, как он… Но теперь все будет по-другому, Саша!
— Только не надо мне исповедоваться! — взмолилась я. — Я не священник.
— Я как-то и не собирался, — покачал он головой, — я вообще бы предпочел, чтобы мое прошлое тебя не касалось. Умножающий знание — умножает печаль.
Мы снова замолчали Как говорит мама, «тихий ангел пролетел». За двадцать минут у нас в комнате скопилась целая стая тихих ангелов.
— Знаешь, — сказала я наконец, первой нарушив святость тишины, — деньги мне тоже нужны. И еще они нужны детям. Старикам. Тебе не мерзко oт тогo, что ты имеешь в избытке то, чего многие не имеют вообще?
— Но это уже не моя вина, — поднял он высоко и возмущенно брови. — Я ведь плачу налоги. А куда они потом деваются, спрашивай не у меня. Я работаю, Саша, давай вообще не будем говорить на эту тему. Я знаю все, что ты мне скажешь. И ты догадываешься, что могу сказать тебе я. Я не ангел. И никогда им не был. Скорее всего уже не получится им стать. Но законы установил не я.
— Как в сказке, — мрачно усмехнулась я. — Все учились, но ты почему-то оказался первым учеником.
— Не первым, увы, — развел он руками. — И рад бы, но для того, чтобы быть первым, надо стать Окончательным подонком. Так что я не очень-то богат. И врагов отчего-то пока больше, чем средств к существованию… — Он оглянулся и вдруг попросил: — Саш, давай лучше потанцуем? Пожалуйста…
Я посмотрела на него и поняла, что наш разговор ему на самом деле причиняет боль. Странный он все-таки тип… Рефлексирующие интеллигенты для меня, право, не в новинку.
Но вот рефлексию у бизнесмена я наблюдала первый раз в своей жизни.
Может, и в самом деле бизнесмены тоже люди?
Оказалось, что и с танцами у него все в порядке. Он кружил меня по комнате и окончательно стал похож на расшалившегося мальчишку. У него оказалось нормальное чувство ритма, даже лучше, чем у меня. Во всяком случае, ноги ему оттаптывала именно я, а не наоборот.
Наверное, ему это так надоело, что он поднял меня на руки.
— Ты меня уронишь, — испугалась я.
— Никогда, — покачал он головой, серьезно глядя в мои глаза. — Я никогда тебя не уроню. И мне кажется, я сам нс упаду, пока держу тебя в руках…
Его губы оказались в такой опасной близости к моим, что я невольно зажмурилась. Больше всего меня испугало, что я была согласна с тем, что неминуемо должно произойти. Более того, я этого — там, внутри себя, ждала.
— Не надо, — попросила я.
Он вздохнул и опустил меня на пол.
— Как скажешь, — проговорил он. — Как скажешь и когда скажешь…
Я испытывала такую неловкость, что снова разозлилась па себя и на него.
— Мы слишком разные…
— Да, — усмехнулся он. — Мы разные… Музыку любим одну и ту же. Фильмы смотрим одинаковые… Даже матери у нас обе — училки. А мы вот чего-то такие разные, что общий язык найти не можем…
— Дело в деньгах…
— А еще говорят, что это человек со средствами высокомерен и неучтив… Все наоборот, Сашенька. В нашем отдельном случае снобизмом отличаешься именно ты.
Он стоял, прикусив нижнюю губу, и я вдруг поняла, как ему тяжело. Он вообще везде чужой. И тянется ко мне именно потому, что пытается хоть где-то найти понимание.
Этакий вот тип. «Свой среди чужих, чужой среди своих…»
— Витя, — сказала я, дотрагиваясь до его руки, — нет у меня никакого снобизма… Просто мне нужно время. Понимаешь? Я не могу так сразу тебя понять до конца. А когда я кого-то не могу понять, мне трудно. Ты странный. Как зебра… Слишком много полосок. У меня от их изобилия в глазах рябит, и я не могу определиться… Только не обижайся на меня, пожалуйста…
— Ладно, — усмехнулся он, поднимая глаза. — Забыли… Можешь еще разок.
И тогда я сделала страшную глупость.
Подошла к нему и положила руки ему на плечи. А потом легонько поцеловала.
— Так тебе лучше? — спросила я, отодвигаясь.
— Да, — сказал он, отчаянно краснея. И теперь он был похож на встрепанного воробья. Или на мальчишку с нашей улицы, который давным-давно, лет десять назад, поцеловал меня и убежал, чтобы я не увидела, как он сам боится своей смелости… Райков сейчас был страшно на него похож. Юного и растерянного.
«Фу! — подумала я, досадуя на свою внезапно явившуюся нежность. — Глупо, право, Саша… И сцена дурацкая. Как в женском романе».
Он стоял и смотрел на меня с улыбкой. Как будто невольно подслушал мои мысли — и почувствовал мою эту гадкую нежность.
А я смотрела на него, стараясь спрятать эти мысли поглубже, но что я могла поделать с новым вопросом — как бы я к нему отнеслась, будь он, например, художником, или музыкантом, или программистом?
«Мне было бы легче, — призналась я себе. — Тогда мы были бы из одного мира…»
Но в том-то и дело, что сейчас мне хотелось, чтобы свершилось чудо и он перешел эту хрупкую границу, как Мерлин, и оказался рядом со мной. В моем измерении.
Потому что в его измерение я переходить не хотела!
Глава шестая
Любовь… Тоже мне — любовь. Я шла по улице, уже насупившейся от предчувствия скорой зимы. Солнце даже и нс думало высунуть нос из серого облака, и от этого настроение у меня было самым паршивым.
Остановившись у знакомого подъезда, я закрыла глаза и сказала себе:
— Улыбка, мэм… Маленький, но достоверный «чи-и-из»…
Улыбку собственную я, конечно, увидеть не могла. Только догадывалась, что она у меня малоубедительная.
А Марья Васильевна подтвердила мои догадки полностью.
— Что-то случилось? — спросила она тревожно сразу после моего «фирменного приветствия».
— Нет, — покачала я головой, пряча взгляд.
Она кивнула, делая вид, что верит мне.
— Чаю успеешь попить? — спросила она. — Я ватрушки испекла.
Я посмотрела на часы. Времени оставалось очень мало, но так хотелось просто посидеть рядом с моей любимой «бабушкой», окунуться в наш прежний мир — потому что там. там, там…
— Я успею, — сказала я.
Даже если опоздаю — плевать.
Мне гораздо важнее побыть сейчас здесь. Отдать кому-то немного тепла и получить взамен вместе с ответным теплом мудрость и доброту. Кто еще может исправить меня на правильную стезю, как бабушка?
Аромат свежеиспеченных ватрушек был восхитителен и дарил иллюзию покоя. Марья Васильевна разлила чай по стаканам в архаичных подстаканниках, от которых пахло детством, и уселась напротив меня, подперев щеку рукой.
— Ну, что с тобой приключилось?
— Названия нс подберу, — сказала я. — Странное чувство. Вроде любви. Хотя мне бы не хотелось, чтобы я любила этого человека.
— Почему? — удивилась она. — Это плохой человек?
— Вряд ли он плохой, — покачала я головой, задумавшись, как бы ей объяснить, кто такой Райков. — Просто мне кажется, что мы с ним друг для друга не созданы.
— Это же не тебе судить, — нахмурилась моя Марья Васильевна. — Это уж Богу предоставь.
— Я не уверена, что наш с ним тандем состоялся по Божьей воле, — засмеялась я.
— Мне кажется, людей сводит друг с другом именно Господь, — задумчиво сказала Марья Васильевна. — Для чего? Не знаю… Для каждого, как ты изволила выразиться, «тандема* собственная цель. Может быть, вдвоем теплее пережить зиму?
— Но я ему не пара! — возразила я.
— Он на другом полюсе? — поинтересовалась Марья Васильевна. — Вы с ним настолько разные, что не можете разговаривать?
— Нет, разговаривать-то мы как раз можем. И долго… Но он богат. А я…