— Саша! Я не хочу тебя обидеть, но… Есть обстоятельства!
— Можно задать вам один вопрос? — сказала я, с трудом сдерживая себя. — А вы спросили об этом самого Виктора?
— Ты же понимаешь, деточка, что сейчас он плохо соображает…
— Ах да. Он плохо соображает. Я тоже плохо соображаю. А вот вы все соображаете хорошо. А может быть, «у судьи неправого в руках кривая мера»?
— Это как? — нахмурилась она. — То есть ты что этим хотела сказать?
— Это не я. Шекспир хотел вам что-то сказать, но понял, что вы слишком хорошо соображаете. Он тоже соображал хуже, чем вы.
Я встала. О, как мне хотелось выплеснуть ей содержимое стакана в лицо! Кто-то снова решал за нас, как жить… Не только за меня — за Райкова тоже.
— Вы сказали, что мы чем-то похожи, но вы ошиблись, — проговорила я. — Я в отличие от вас не рвусь в «новую элиту». Чем-то вы сами меня не устраиваете — наверное, именно выражением ваших изысканных лиц. Чего-то в них, простите, не хватает. Иногда ума, иногда души, иногда вообще ваши лица пустые. Ничего нет… Так что я и нс собиралась становиться одной из вас — поверьте, мне и в моем мире хорошо. Вы не нравитесь мне точно так же, как я не нравлюсь вам… Мне, представьте, наплевать на райковские средства — наоборот, если бы он продавал книги в подземке или воевал со старыми компьютерами, мне было бы проще. Честное слово! Я люблю его, а он любит меня. Всe так просто, неужели вы не можете этого понять?
Она внимательно выслушала весь мой монолог но, тем не менее, стала говорить совсем о другом:
— Когда мы познакомились с Анечкой, она была такой изысканной дамой… Я страшно удивилась, узнав, что она одна воспитывает сына и страшно нуждается… Мне она казалась такой возвышенной, от восхищения я буквально вставала в стойку перед ней. Мне и самой тогда было трудно, но когда я приходила к ним домой, меня окутывали теплом. И все было совсем не таким, как у нас дома. Всегда были теплые пироги, которые пекла ее мама. Всегда было домашнее вино… Квартирка, пусть и небольшая, поражала меня своей роскошью… То есть тогда мне казалось, что это и есть роскошь… Обилие книг, старый рояль, какие-то милые безделушки… И Витя. — Тогда еще совсем кроха. Вежливый, очаровательный мальчик. Он был всегда хорошо одет — только потом я узнала, что Аня просто великолепно шила и могла сделать из ничего — конфету. Она даже джинсы шить научилась — под «фирму». Ей ведь все это давалось с трудом. И все-таки она, именно она сделала для меня все. Я поступила в это чертово училище благодаря ее связям. Я стала певицей благодаря ей… И, прости меня, я никогда не допущу, чтобы эта женщина снова испытывала нужду. Сейчас она живет хорошо, и она снова сможет жить еще лучше… Знаешь ли ты, что всю свою жизнь эта женщина хотела увидеть Париж, побывать в Лондоне, посетить Вену?
— Я думаю, этого втайне желают все, — нахально заметила я. — И если вы считаете, что именно я мешаю ей это все увидеть, то объясните — отчего?
— Тебе придется понять это. Это я сделала Витьку тем, что он сейчас собой представляет. Точно так же, как когда-то мне помогла Аня, я помогла ее сыну оказаться рядом с теми людьми, которые сейчас правят бал… Эти люди могущественны. И ты, жалкий червячок, пытаешься встать у них на пути… Да они просто раздавят тебя и Витьку тоже — заодно с тобой!
— «Сатана там правит бал, — не удержавшись, пропела я. — Люди гибнул за металл…»
— Ты не хочешь меня понять…
— Не хочу, — честно призналась я. — Потому что мне кажется, что ваше рвение неоправданно… Не кажется ли вам, что мальчик в бархатном костюмчике уже давно вырос и сам вправе решить, чего он хочет? И кто вам сказал, что я собираюсь силой утащить его из бизнеса и выставить играть на скрипке в подземных переходах? Пусть остается олигархом, если ему нравится… Я думаю, что вообще каждый человек волен заниматься тем, чем ему нравится, если, конечно, это не вредит здоровью других людей. Вот если бы он был киллером, тогда я, конечно, постаралась бы отвлечь его от этого дела. Потому что убивать людей, даже плохих, нехорошо… А что касается профессии магната там или олигарха… Это мне не нравится быть олигархом, а ему нравится… Не могу же я заставлять его заниматься тем, что нравится мне самой!
— Он мог бы им стать, — грустно сказала Эллина. — Пока он всего лишь владелец одного довольно жалкого ресторана и такого же казино… Это очень мало, дорогая моя. Самое главное, что все могло бы оказаться в его руках, и вот это-то самое обидное… Он находился в одном-единственном шаге от своего блестящего будущего. А значит, и Аниного… Но тут появилась ты.
— И все испортила, — мурлыкнула я. — Какая нехорошая девочка Саша! Взяла и притащилась на работу в этот день, совсем забыв, что чьи-то интересы важнее… Впрочем, я ведь не знала. Правда не знала… Что моя попытка заработать свои жалкие триста рэ окажется роковой для какого-то богатенького буратинки… И часто у вас случаются такие проколы? Интересно ведь… Является такой же заморыш, как я, и все карты вам путает… Я. правда, пока еще не понимаю, каким образом я то умудрилась изменить историю.
Она снова посмотрела на меня с искренним сожалением и поднялась. Пройдя в глубь комнаты, остановилась возле небольшого шкафчика, сработанного под старину, открыла его и что-то искала там довольно долго — или мне показалось, что минуты ползут, как черепахи по песку?
Наконец она вернулась, протягивая мне фотографию.
— Вот, — сказала она. — Посмотри…
Это, конечно, был Райков собственной персоной. Судя по обилию новогодней мишуры, дело происходило под Новый год. Довольный Витенька обнимал за плечи ту самую девицу, которую я уже имела счастье видеть в его ресторанчике. Ту самую, которая бросилась ему на шею…
Я постаралась скрыть свои истинные чувства и вернула Эллине фотографию с деланным равнодушием.
— И что? — лениво поинтересовалась я, хотя внутри у меня теперь все дрожало. — Кто эта девушка, и какое я к ней, собственно, имею отношение?
— Это Лена, — пояснила она. — Леночка Дубченко. Дочка господина Дубченко… Ты о нем слышала, наверное…
— Ист, — честно призналась я. — Он кто?
— Как раз он-то и есть олигарх, — объяснила мне «тетя Лена». — Владелец очень мощных компаний…
— Заводов, газет и пароходов, — засмеялась я. Вроде бы я его дочурку пока не трогала.
— Трогала, — сверкнула на меня глазами Эллина. — Потому что эта девушка — невеста твоего дорогого Вити Райкова… Да-да, ты не ослышалась! У Вити есть невеста. И в отличие от тебя эта девушка изменит его жизнь к лучшему…
Обида душила меня. Мне хотелось уйти. Ничего не говоря, просто взять и исчезнуть. Мне только что указали мое место, и, по их мнению, место это было… Я вздохнула, пытаясь сдержать злость и обиду, рвущуюся из меня вместе со слезами. Мне ужасно не нравится этот жаргон, блатная «феня», но разве это не их язык?
«Твое место у параши».
Может быть, на свете есть человек, которого устраивает подобное «распределение мест»?
Мне было бы интересно его увидеть… Сейчас дело было даже не в Райкове, хотя и ему, бедняге, в тот момент от меня перепала пара негативных эмоций. Но главное было все-таки в другом. Куда это ты, Саша, со своим-то, пардон… лицом в наш «свино-калашный» ряд?
Я смотрела на «нашу невесту» и сравнивала невольно ее и себя. О нет, мне этого не хотелось на самом деле — просто это происходило невольно, само собой… Вряд ли кому-нибудь пришло в голову назвать ее красавицей. Чересчур узкое и длинное лицо, небольшие глаза и выдающиеся вперед крупные зубы никого не могут сделать красивой. Подержалась она, надо признать, с чувством достоинства, и оттого начинало казаться, что эта дурнушка на самом деле красива, раз она так свято в это верит, и похожа на Барбру Стрейзанд, а та, как ни крути, голливудская звезда.
Эта Леночка Дубченко в отличие от меня имела право на выбор. А у меня этого выбора нс было… Мое место было… Ладно, не будем о грустном, Я постаралась улыбнуться беспечно и широко, возвращая фотографию.
— Вы уверены, что Виктор хочет быть с ней, а не со мной? — поинтересовалась я.
— Детка, Виктор по сути своей не бунтарь, — засмеялась моя собеседница. — Не надо бы тебе наделять его теми качествами, которых у него никогда не было. Ом скорее всего разумный человек. И прекрасно понимает, что Лена с папой куда полезнее, чем…
— Саша без папы, — закончила я фразу. — Что ж, вы любезно прояснили ситуацию… Надеюсь, теперь, когда коньяк допит, а тема исчерпана, я могу быть свободной? — Я встала. — Разрешите откланяться…
— Дело даже не в этом, — очень тихо проговорила она, словно не услышав моих последних слов. — Тебе может угрожать опасность, Сашенька. Собственно, я и хотела предупредить тебя об этой… опасности.
Это было уже слишком!
Я взвилась.
— Знаете. — холодно проговорила я, — насколько мне известно но дурацким фильмам, сначала тебе предлагают отступного. То есть денег… А уже потом переходят к утро-зам. Вы же приступили к угрозам «мимо денег». Что бы это значило? А ничего, кроме одного… Увы! Наши отечественные нувориши такие жадины и крохоборы, что им легче сразу приступить к последнему акту'. Это не вы должны презирать. Это вас должно презирать! Стая шакалов… Жадных, мелких шакалов!
Разразившись такой незапланированной тирадой а-ля Орлеанская дева перед костром, я тем не менее почувствовала себя лучше. Как будто выплеснула из себя собственную униженность перед этим.
Поэтому я пошла к выходу с гордо поднятой головой. Аутодафе закончено, дорогие мои инквизиторы…
Я даже не подала виду, что прекрасно расслышала злое шипение мне в спину.
— Однако какая сука, — шептала мне в спину «дива». — Вот ведь сука какая…
Я даже остановилась, потрясенная тем, с каким искренним чувством это было произнесено, и еще я поняла, что это и есть истинная Эллина, Эллина — снявшая маску… Мне ужасно хотелось обернуться и посмотреть ей в глаза. Чтобы увидеть, какая она на самом деле.
Но я не стала этого делать. Я и так знала: она ужасно некрасива. До отвращения…