На улице шел снег. Он падал очень медленно, крупными хлопьями, точно соответствуя моему настроению.
Я остановилась возле киоска и на обложке глянцевой журнала туг же увидела Леночку. Всю сверкающую зубами, бриллиантами и самодостаточностью. А мне не хвата до даже зубов.
От созерцания ее пресветлого лика мне снова стад плохо — да хуже некуда, и я быстро отпрянула от освещенного окна киоска, словно пытаясь раствориться в темноте, чтобы никто никогда не смог меня найти.
Быстрыми тагами я пересекла площадь и оказалась в маленьком скверике. Там не было людей — сказывался мороз, — и я могла наконец-то привести себя в порядок. Мои чувства этого требовали. Я достала сигарету и присела на спинку скамейки: остальное пространство было щедро завалено снегом.
Здесь было тихо, хотя долетали голоса, но они были далеко и оттого казались призрачными. Не было ничего — только я, снег и деревья, такие же замерзшие, как я.
— И что мы будем делать? — спросила я себя. И тут же ответила: — Откуда мне знать? И вообще, все в руках Божиих…
После осознания данного факта мне стало намного легче, как будто я перевалила ответственность на кого-то другого, и я встала. Уходить отсюда мне не хотелось» но уже подкрался совсем близко вечер с его голубоватым холодом, и я решила, что надо все-таки перебираться в более теплое место.
Домой мне идти не хотелось — я понимала, что как только я окажусь в своей комнате наедине с собой, мрачные мысли не преминут заявиться снова, терроризируя меня и лишая воли. Поэтому я осмотрелась и вспомнила, что совсем недалеко отсюда живет Дэн с его «Полянкой», Раз выставка закрыта, «Полянка» стоит у него в комнате, я вряд ли он окажется таким жестоким, что не позволят мне «отрешиться от забот» в нарисованном лесу.
Я даже повеселела, когда нашла выход. И, напевая себе под нос известную песенку про королей, которые могут все на свете, кроме женитьбы по любви, рванула к метро.
«Разберемся, — пообещала я самой себе. — В конце концов, мало ли кто пытается найти тебе место… А у самой что, головы на плечах нет?»
В переходе я остановилась возле парня с гитарой. Он пел песенку: «Кто любит, тот любим, кто светел, тот и свят…» Я положила ему десятку и тихo прошептала «спасибо». Он удивленно посмотрел на меня, но словно прочел все в моих глазах. И улыбнулся мне ободряюще.
Это была наша с ним правда. Та правда, которой были лишены те, кто пытался найти нам место у параши.
Я помахала ему на прощание рукой и мысленно пожелала удачи. Надеюсь, он тоже…
Л я так и спускалась вниз по эскалатору, напевая себе под нос: «Пускай ведет звезда тебя дорогой в дивный сад…»
И нс важно, что вместо дивного сада пока была нарисованная в ящике полянка.
— У Леночки Дубченко нет и этого, — мстительно улыбнулась я. — Все есть: зубы — «лучшие друзья девушек», уверенность в себе, а вот этого нет. И никогда не будет…
Дэн оказался дома.
— Привет, — сказала я, когда он открыл дверь.
Он явно не ожидал меня увидеть на пороге.
— Ты?! — выдохнул он. — Я…
— Не ожидал меня увидеть, — сказала я. — И все-таки увидел. Именно здесь… Может, впустишь замерзшую путницу? Или ты все еще купаешься в собственной обиде?
— Нет, — покачал он головой и улыбнулся. Я, правда, не поняла, к чему относилось его «нет». То ли к собственной обиде, то ли он просто не хотел меня впускать…
— Я жутко замерзла, — на всякий случай предупредила я его. — И еще меня обидели. Сильно… Так что на твоем месте я все-таки пожалела бы саму себя… Обиженный человек страшен в гневе…
Он наконец-то подвинулся, пропуская меня в квартиру.
— У меня бардак, — сказал он.
— И очень классно, обрадовалась я. Я только что выбралась из стерильной, белой чистоты… Так что остро нуждаюсь в грязи, пыли и прочих мелких радостях… Надеюсь, у тебя есть паршивый грузинский чай? И какая-нибудь соломка… Или черствый хлеб.
— Есть хороший чай. И свежий батон. Мама купила.
— Хороший не хочу, — сказала я недовольно. — Хочу плохой. И именно черствую булку. С посыпкой и повидлом…
— По-моему, у тебя крышу сорвало, — сказал задумчиво Дэн. — Где я тебе все это найду? Если бы я знал, что кто-нибудь от меня это потребует, затарился бы еще во времена перестройки… По отчего-то озарений свыше у меня тогда не было. Наверное, по причине молодости…
— Ладно, — вздохнула я. — Придется мне довольствоваться тем, что есть … Давай свой чай. Я буду воображать, что иногда в нем встречаются палки…
— Покроши туда спички, — нашелся Дэн. — Все просто… Отломи серную головку, а оставшуюся часть разломай и побросай в чай…
Я подумала и решила, что делать этого не стоит. Я уже и так самоопределилась. Нашла себя без помощи лишних движений…
— Знаешь, Дэн, — заметила я, — оказывается самое главное — найти самого себя в окружающем тумане. Как только ты нащупываешь свою собственную и понимаешь, что она совсем не изменилась, становится легче…
Некоторое время он молчал, украдкой поглядывая на меня. Мне показалось, что он ищет на моем лице слезы. Или улыбку… Грустную, конечно. Наконец он решился на поступок.
— Тебя кто обидел-то? — поинтересовался Дэн, выключая телевизор. — Райков твой драгоценный?
— Нет, — огорчила я его. — Хотя меня обидели из-за него…
— Каким это образом?
— Прямым, — хмыкнула я. — Напомнили, что Райков у нас принц, а я — грязная оборванка…
— Ты? — удивился он. — С чего это вдруг ты показалась им оборванкой?
Ответа нс было. Поэтому я только пожала плечами.
— Наплюй, — посоветовал Дэн. — Они придурки…
— Я знаю. Но все-таки обидно… Может, я и не собиралась за их Райкова замуж. Может, я вообще намеревалась податься в старые девы… А они уже зашевелились, как змеюки, и начали от меня требовать, чтобы я оставила его в покое… Как будто это я бегаю за ним и бросаю ему под ноги розы…
— Если бы ты так поступала, им бы это больше нравилось, — заметил Дэн, и я впервые посмотрела на него с интересом. Никогда раньше не замечала в нем склонности к философии. То есть замечала, конечно, но мне казалось, что он приверженец отстраненного взгляда на жизнь.
— Почему это?
— Потому что это понятно, — развел он руками. — Им понятно… Это было бы нормально… А так как он это делает, а ты ведешь себя как царица Савская, у них приступы! раздражения… Так что не бери в голову, а, как говорит мама, бери ниже…
— Ни фига себе мамочка, — заметила я.
— Она же врач, — пояснил он. — У нее профессиональный цинизм…
— А у меня, похоже, начинает образовываться жизненный цинизм, — опечалилась я. — Так не хочется этого!
— Ну так не позволяй, — невозмутимо заметил Дэн. — Все от тебя зависит… Человека могут пинать ногами, а он в это время будет преспокойно смотреть в небо и видеть гам Бога… И все ему будет нипочем, потому что он будет знать истину…
— Я лично пока ничего там, в небе, не вижу, — пожаловалась я. — Только облака… Может быть, я еще не созрела?
— А ты подольше смотри, — сказал он. — Ты ведь смотришь мимоходом и не успеваешь что-то важное там рассмотреть… Поэтому у тебя все и получается через пень-колоду… Терпения тебе не хватает.
— Можно подумать, тебе хватает, — огрызнулась я.
— Мне хватает… Только я тоже иногда сталкиваюсь с невозможностью решить какую-то проблему. Например, с безответной любовью…
И он уставился на меня выразительно и молчаливо. Я сразу покраснела.
— Не надо о грустном, — попросила я.
— Ладно, — согласился он. — Я же не Райков…
— При чем туг Райков?
— А он из той породы, которая добивается своего, — сказал он с явно выраженным неодобрением. — Так что можешь не сомневаться в его победе… А потом скорее всего он потеряет к тебе интерес. Поскольку ты уже станешь его добычей…
— Как мне сегодня везет, — заметила я. — С какой стати всех нынче просто распирает от желания поговорить со мной о господине Райкове? Обсудить его достоинства и недостатки… Меня это уже начинает беспокоить, право. Может быть, Райков у нас сейчас в стране самая значимая фигура? Иначе отчего бы это он вдруг оказался у всех на устах…
— Ты плохо скрываешь иронию…
— О, я ее даже и не собиралась скрывать. Я хотела только одного — попытаться отдохнуть у тебя… А ты тоже рвешься обсудить со мной Райкова…
— Я уже молчу.
Он и в самом деле долго молчал, пил чай и старался смотреть в другую сторону. Как будто боялся встретиться со мной взглядом.
Я тоже молча пила чай, думая про себя, что мне пора бы домой, потому что на улице становится все темнее и темнее. Но вставать и идти мне не хотелось, и я невольно оттягивала момент, предпочитая терпеть это глупое молчание.
Наконец я встала.
— Я вообще-то пришла к тебе из-за «Полянки». Где она?
Он закашлялся и отчаянно покраснел.
— Понимаешь, — начал он. Потом замялся и спросил, глядя совсем не в мои глаза, а в сторону: — А зачем она тебе?
— Господи, — вздохнула я, — я-то думала, что xоть тебе можно что-то не объяснять популярно! Что хотя бы ты способен понять, что иногда у человека возникает насущная необходимость удалиться от мира. В монастырь на полчасика не берут, а твоя «Полянка» вполне способна его заменить!
— Саша, у меня ее нет, — пробормотал он.
— Как это? — не поняла я. — Куда ты ее дел?
Он ничего не ответил, только грустно и виновато опустил глаза.
— Я… Мне были нужны деньги… Очень нужны. Но ты не волнуйся, я уже начал делать другую!
— Ты ее продал, — печально сказала я. — И я догадываюсь кому…
— Нет, не Райкову, — вздохнул он. — Ну, ты понимаешь, пришел один человек…
— Кому ты ее продал?
— Саш, я и сам не понял, откуда явилась эта светская львица… Я так растерялся, что согласился…
— Кому ты ее продал? — повторила я вопрос. Его оправдания меня мало занимали.
— Елене Дубченко, — тихо пробормотал он.
Я встала и пошла к выходу.
— Саш! Ты куда? Я тебя провожу…
Но теперь я сомневалась в искренности чувств Дэна. Если бы он и в самом деле… Хотя почему? Откуда ему было знать, что в один прекрасный день мне так понадобится его «Полянка»?