Я отправилась открывать, не сомневаясь, что это Вероника или Дэн, или Райков не выдержал, бросил свой бизнес, чтобы поцеловать меня. В общем, я была совершенно спокойна и, открыв дверь, застыла.
— Значит, это ты, — сказала девица, стоящая на моем пороге.
Она вытянула руку, и я задумчиво уставилась на ее длинный палец, ткнувшийся в мою грудь с непонятной и наглой бесцеремонностью. Палец был наманикюрен и украшен огромным бриллиантом.
— Вообще-то я надеюсь, что это именно я, — сказала а наконец, отрываясь от великолепного зрелища, предложенного мне.
В деве я узнала ту самую Леночку, героиню светских репортажей. Правда, в мою голову никак не могла прийти мысль, объясняющая ее появление на пороге моей скромной квартиры. То есть я вполне догадывалась о причине, но вот способы оставались неясными.
— Как тебе удалось найти меня? — спросила я.
— Детка, не думай, что это трудно! — фыркнула она презрительно, отчего ее узкое и длинное лицо стало еще больше напоминать мне лошадиную морду. — Мой жених вчера объявил мне, что наша помолвка расторгнута.
— Сочувствую, — сказала я. — Кофе будешь?
Она удивленно похлопала своими длинными ресницами, разглядывая меня со стервозным потрясением, но потом кивнула:
— Буду.
— Проходи.
Дочь олигарха неуверенно оглянулась, словно спрашивая разрешения на демократизм в поведении, и вошла.
— Какой черт тебя тогда принес в этом кретинском свитере? — жалобным голосом поинтересовалась она.
— Скажем так, я не хотела, — сказала я в ответ. — Меня насильно притащили. И не черт, а Надя. Потому что твой жених хотел разговаривать только со мной.
— Гад! — выдохнула она. — Полный гад.
Я подумала немного и не согласилась с ней. Это в тот момент я охотно подтвердила бы, что Райков — гад, да еще и гадский, но теперь мои мысли приняли другое направление.
— Знала бы я, что надо одеваться в дырявый свитер, — грустно продолжила она.
— Он тебе так нужен?
Я налила кофе и достала сигарету.
Теперь, присмотревшись к Леночке, я определила, что она еще очень юная. Лет восемнадцать, не больше. Просто связалась я с младенцем…
Мне стало ее жалко. Нехорошо, право, обижать ребенка, даже если перед тобой дочь олигарха.
Она посмотрела с сомнением на мои сигареты и достала из сумочки свои. «Собрание». Ну конечно, усмехнулась я про себя. Надо все-таки подчеркнуть разницу между нами…
Глотнув кофе, она подняла на меня глаза и спросила:
— Класс… Что за кофе? «Амбассадор»?
— Нет, — покачала я головой, усмехаясь про себя ее наивности. — «Ирландский ликер». Куплен за двадцать пять рэ в местном «Магните».
Она с сомнением уставилась снова в чашку, но потом повторила:
— Все равно кофе классный.
— Знаю.
— Надо будет купить.
«А мне взять процент с магазина за рекламу. Не в каждый магазин захаживает дочка олигарха…»
— Ты мне не ответила, — напомнила я. — Он тебе нужен?
— Райков?
— Да уж не мой старый свитер же!
— Нужен, наверное… Иначе какого черта я к тебе пришла?
— А ты знаешь пословицу — «сердцу не прикажешь?»
— Глупость… Еще как можно приказать! Если ты от него откажешься, ему просто некуда будет деться!
В ее словах и выражении лица было столько детской самоуверенности, что впору было засмеяться, Я поинтересовалась:
— А если я этого не сделаю?
— А куда ты денешься? — удивленно захлопал ресницами этот ребенок. — Папа тебe денег даст… Перестанешь жить в этой хибаре…
— А мне не нужны деньги, — тихо сказала я. — Деньги лишают человека свободы. На фиг мне ее лишаться? И знаешь ли, я выросла в этой хибаре. Она мне дорога. Отсюда хороший вид открывается. Видишь, какой красивый пруд?
— Да деньги, наоборот, дают ее!
— Чего?
— Свободу.
— Может быть, тебе они дали свободу? — поинтересовалась я. — Бегаешь и выпрашиваешь, чтобы твоего возлюбленного бросили. Ты как бы его подберешь, и все будет тип-топ, да? А я не собираюсь этого делать!
Она посмотрела на меня с интересом.
— Почему? — спросила она.
— Просто не хочу, — ответила я. — С какой стати мне тебя слушаться?
— Тебе же заплатят!
— А я не возьму, — возразила я. — Я их заработаю деньги эти. Книжку напишу, например… У нас женихов не покупают. И не продают. Как-то мы обходимся, знаешь ли…
Я безмятежно улыбнулась, наблюдая за ее реакцией. От возмущения бедняжка чуть не подавилась кофе.
— Конечно, — сказала она. — Я как-то не учла, что ты рассчитываешь на Витькины деньги… Зачем тебе соглашаться, если он тебе и без того жизнь обеспечит? Ht так ли?
При этом она так на меня посмотрела, что никаких сомнений у меня не осталась — шкурная я тварь, как ни посмотри! Надо сказать, после этого я было разозлилась, но вспомнила про нежный возраст и неправильное воспитание моей собеседницы. Поэтому я взяла себя в руки.
— Предположим, я на это не рассчитывала, — холодно сказала я. — Видишь ли, детка, я привыкла рассчитывать только на свои силы… И не волнует меня райковское финансовое состояние. Более того, я еще не решила, надо ли мне связывать с ним свою жизнь, поскольку она у меня одна и я бы хотела быть счастливой, любимой и любящей… Видишь ли, я не так скромна в притязаниях, как вы. И пока еще я не уверена в крепости чувств Виктора. Наверное, мне нужно время, чтобы в это поверить… Но если вы будете на меня наезжать, я могу сделать это просто в знак протеста. Назло вам. Поскольку считаю, что в таких вопросах ваши средств: просто отвратительны. Пусть даже моя жизнь потом окажется поломанной…
Высказавшись, я замолчала.
Она тоже некоторое время молчала, рассматривая меня через дым своей зелененькой сигареты прищуренными глазами в которых я без особенного труда читала злость и удивление.
— Значит, так? — прошипела она. — А вот мой папа думает иначе.
— Получается, что так, — развела я руками с притворным сожалением. — И плевать мне на умозаключения твоего папы. Многие папы только тем и занимаются, что думают, но ко мне со своими «размышлизмами» не пристают. С чего же вдруг мне заинтересовываться философскими раздумьями именно твоего фазера? Он же не Платон. Не Спиноза.
Она окинула меня долгим, холодным и презрительным взглядом.
— Он куда круче!
— Смотря для кого, — парировала я. — Я не вхожу в сферу его влияния…
— Ну что ж… Посмотрим!
Она поднялась и пошла к выходу. На пороге она обернулась и угрожающе проговорила:
— Я тебя предупредила. Пеняй теперь только на себя.
С этими словами она картинно распахнула дверь и хлопнула ею с такой силой, словно надеялась меня уничтожить. Как выстрелом…
Надо ли говорить, что мое рождественское настроение мигом улетучилось?
— Вот такой злобный, маленький Гринч, — грустно пробормотала я ей вслед. — Что они все-таки за люди? И Эллина эта, и Леночка со своим папой… И чего она такая злая в таком-то нежном возрасте?
Ответа я найти не могла. Судя по моему первому впечатлению, в элитарном обществе вообще было тяжело остаться добрым. Интересно, какой бы была я? Я посмотрела в потолок и искренне поблагодарила Бога за то, что я родилась у моих родителей. Что богатством в нашей семье всегда считались книги. Музыка. Живопись… И самое главное — любовь… Выше ее ничего не было. «Так что как раз у нас все нормально», — подумала я. Но то, что Райков-то как ни кручи, принадлежит именно к их обществу, снова резко поколебало мою уверенность в нем.
— Не в добрый час ты появился в моей жизни, Витенька, — прошептала я. — И что мне теперь с тобой делать? И…
Я помолчала немного, задумчиво глядя в окно. Там поднимался ветер. Ветер пытался согнуть деревья, уже потерявшие листья. «Если я так же потеряю душу, меня будет легко согнуть», — подумала я. И все-таки я закончила свой вопрос: что мне делать с собой? Ведь я не хочу, чтобы меня сломали!
Но вторая мысль пришла так сразу и естественно, точно была продолжением первой, словно он был тоже теперь моим продолжением — или мы просто были частью одного целого?
«Я не хочу, чтобы они его сломали…»
Глупо было думать, что после этого странного неурочного визита — кстати, она так и не открыла мне, откуда взяла мой адрес, — я смогу работать. Девочка с волком уходили от меня все дальше и дальше, прячась в серую дымку, а вместо них я видела это алое личико испорченной девочки, которая уже в восемнадцать лет хотела «разделять и властвовать», наивно полагая, что счастье тоже продается в супермаркете и папуля может его ей купить.
Мне уже не было ее жалко — меня начинала разбирать злость, потому что мне снова указывали на отведенное место, а я осмеливалась сопротивляться, и это вызывало необъяснимое раздражение.
Больше всего на свете я хотела сейчас посидеть и поговорить с нормальным человеком. Без этих загибов в мозгах. Почему-то я вспомнила притчу о Лазаре и о том богатом, которого не пускали в рай, и я поняла наконец, почему и что означает эта притча. Раньше мне только казалось, что я это понимаю, но теперь я увидела это воочию. Господи, да ведь это случается с ними постоянно!
Их постоянно не пускают в рай. Они знают, что их туда никогда не пустят, а желание попасть в рай наверняка сильно — именно от этой самой невозможности там оказаться.
Вот они и сознают себе его подобие, пытаясь заменить истинные чувства суррогатом.
Они пытаются заставить нас поверить, что можно быть счастливым и тогда, когда любовь — куплена, навязана, пришита белыми нитками, они просто изо всех сил пытаются заставить всех поверить, что эго и есть наставая счастье, настоящий рай!
А если и Райков такой же? Может быть, когда-нибудь и он попытается меня купить? Или сдастся сейчас, и я окажусь в роли этакой дурехи. Аси Клячиной, которая «любила, да не вышла замуж»?
Лю-би-ла?
Это откровение было уже сродни угару. Как будто я сама себе ответила на вопрос, давным-давно поставленный, но до сих пор не решенный.
Любила…
Я так задумалась, что не слышала, как мой телефон звонит, долго, призывно, настойчиво. Когда я наконец очухалась, он уже молчал. Я не успела.