— Уроды, ма. Кто-то резвится с телефоном… Просто шутки стали злее, чем в прежние времена..
— Она еще какое-то время стояла, глядя на меня.
Я же сейчас больше всего хотела остаться в одиночестве. Дать выход собственным эмоциям, переполнявшим меня. Не могла же я обрушить этот шквал на мою бедную мать?
Поэтому я придала своему лицу безмятежное выражение — бог весть с каким неимоверным трудом у меня это получилось!
— Все в порядке, ма, — сказала я. — Ладно, пойдем работать…
Оставшись одна, я долго смотрела на белый монитор, а потом написала крупно — УРОДЫ. Потом еще раз — УРОДЫ…
Встав, подошла к окну. Там ветер вовсю играл с белыми хлопьями снега, и вьюга завывала, словно подстреленный волк.
Мне было страшно по-настоящему. Если человек психически ненормален, ожидать от такого человека можно всего. Станет ли нормальный звонить по телефону и говорить гадости? Нет…
А ненормальный может пойти и дальше. Встретить тебя в подъезде и садануть по голове тяжелым предметом. Или плеснуть в лицо кислотой…
«Не свя-зы-вай-тесь»…
«Ну что ж. ребята, — мрачно усмехнулась я. — Я ведь тоже «сумасшедшая». Не были вы знакомы с моей училкой. Не просветила она вас, что со мной связываться не резон».
Так что посмотрим кто кого…
Глава девятая
Когда начало темнеть, я вспомнила, как одна моя знакомая, поэтесса, сказала про время — оно истончается… И еще я вспомнила слова любимого Павича: «Каждый может взять свою смерть в рот, подержан, ее и выплюнуть».
Мое положение было — хуже не бывает, но я отказывалась в это верить. Просто потому, что как только ты в это поверишь, ты можешь сдаться. Перестать бить лапками по сметане…
Я представила себе, как засовываю в рот Дубченко и Эллину. Стало так мерзко, что я поняла — с воображением у меня все в порядке. Меня затошнило. Потом я напряглась — и выплюнула их. С той силой, на которую только была способна. Моя смерть разлетелась на мелкие кусочки, злобно ощерившись.
Вот так, сказала я и отправилась полоскать рот, чтобы там не осталось привкуса этой гадости.
Как ни странно, от чужих фантазий тоже бывает прок. Мне стало гораздо легче. Я даже немного повеселел. В конце концов, может быть, это только мои домыслы. И на самом деле все куда проще… Никто не собирается меня убивать.
— Что ж, — прошептала я. — Очередное утро может оказаться мудренее очередного вечера…
Тем более, что мне ужасно хотелось слать. Не зря же мама все время говорила, что безделье куда утомительнее, чем работа.
Телефон зазвонил, и я бросилась к нему, отчасти чтобы успеть раньше мамы, отчасти потому, что надеялась, что это звонит Райков.
Я схватила трубку, чувствуя себя балансирующим над пропастью канатоходцем — шаг влево, шаг вправо, но звонила мамина подруга, и я была рада, что это именно так. Может быть, мне вообще все только приснилось.
Жизнь обычна. Даже обыденна. Нет Райкова. Нет и опасностей…
Я довольно долго смотрела телевизор, думая о своем настолько глубоко, что даже не понимала, что происходит на экране. Только к концу фильма я обнаружила, что смотрю «Магнолию». И почему-то Том Круз быт вылитый Райков, хотя в общем-то никакого сходства между ними раньше я не замечала. Или мне нее теперь казались похожими на него?
Ближе к двум часам ночи я поняла — ожидание звонка бесполезно.
Он не позвонит… Финита ля комедия дель арте, как говорится. Коломбина плачет в одиночестве. Стая волков барахтается в крови, умирая от выстрелов в голову.
В душу.
Любви нет, как нет и смерти.
Или — наоборот? Если нет любви, есть смерть?
Только смерть…
По радио пели: «Белый шиповник, дикий шиповник разум отнять готов… Разве не знаешь, графский садовник против чужих цветов?
Знаю, усмехнулась я. «Что ты наделал, милый разбойник, выстрел раздался вдруг…»
Это пророчество мне совсем не понравилось.
— Он же не позвонил, — сказала я.
«Красный от крови красный шиповник выпал из мертвых рук…»
А если с ним что-то случилось?
Эта мысль заставила меня подскочить.
Боже ты мой! Какая я эгоистичная дура! А что, если…
Я бросилась к телефону и тут же заставила себя остановиться.
Завтра. То есть уже сегодня, но утром…
«С ним ничего не случилось. Неприятности обещаны тебе…» Как ни странно, на этот раз мысль сия показалась мне вполне утешительной. Я успокоилась и даже повеселела. Со своими опасностями я уж как-нибудь справлюсь…
Я постелила себе и с удовольствием погрузилась в сон. Кто знает, сколько мне еще осталось таких снов? Мои мысли были тяжелыми, но я уже уходила.
— Так иногда случается, — сонно прошептала я. — Живешь себе спокойно — и на тебе… Вляпываешься в такую гадкую историю, что даже не знаешь. как из этой ой паутины выбраться… И во всем, если подумать, виноват Райков.
С этой мыслью я и заснула…
Я оказалась одна в земном мире. Да, именно так… Весь мир перестал быть светлым, и я знала — здесь всегда царит ночь и никогда не восходит солнце, да и ночные пространства никогда не освещаются луной.
Более того, тут нет электричества. И людей тоже нет… Я и в самом деле совсем одна, и мне страшно.
Я стояла, оглядываясь вокруг, пытаясь найти хотя бы слабое дыхание живого существа, но этот мир. в котором я оказалась, просто не был живым.
Поэтому я поняла: отсюда надо выбираться как можно скорее, пока я сама не стала мертвой.
Я сделала шаг и поразилась тому, что мое движение было беззвучным, хотя, казалось бы, в такой кромешной темноте звук просто обязан был быть гулким.
Может быть, я теперь тоже мертва…
И откуда-то я услышала голос:
— Пока еще нет… Но человек становится мертвым, когда в нем умирают чувства. Сострадание, милосердие, любовь… Он остается в тишине ада…
— Это и есть ад? — крикнула я, оглядываясь вокруг. — Эта вот черная пустота и есть ад?
Мне никто не ответил. Я так хотела теперь выбраться отсюда — еще сильнее, чем прежде, я опустилась на землю, если это можно было так назвать, и горько заплакала.
Ад оказался страшнее, чем рисовался в моем воображении…
И вдруг, когда мне показалось, что выхода нет, кто-то тихо коснулся моего плеча. Я подняла глаза и увидела женщину. Молодую женщину в крестьянской одежде средних веков, с толстой косой и удивительной красоты. Она словно светилась изнутри.
— Чего плакать? — ласково спросила она. — Если тебе показывают, как выглядит мир без Бога, так ведь не потому, что хотят навеки тебя здесь оставить… Пойдем, поднимайся…
Я послушалась и пошла вслед за ней вверх, и меня даже не удивило, что поднимаемся-то мы по облакам и — небольшие облака-ступеньки прекрасно выдерживают нас обеих.
Мы поднимались все выше, и с каждым нашим шагом становилось светлее, и очень скоро стало совсем светло, и я увидела солнце — так близко от себя, что мне захотелось до него дотронуться.
— Не надо! — предупредила меня моя спутница. — Пока ты не привыкнешь к свету, нельзя дотрагиваться… Можно обжечься…
— Саша… Саша, проснись…
Кто-то тряс меня за плечо, а я сопротивлялась. Во сне мне было теперь хорошо. Mнe совсем не хотелось возвращаться назад. Мне все-таки хотелось пройти дальше — я была уверена, что мы обязательно должны добраться до рая.
Но тот, кто меня будил, не собирался сдаваться.
— Саша!
Я открыла глаза.
Мама склонилась надо мной.
— Тебя к телефону, — сказала она.
Спросонья я вообще не понимала, где я и что со мной.
Но слово «телефон» показалось мне страшным, как воспоминание о ночном кошмаре.
— Сколько времени? — спросила я.
— Восемь…
В принципе мне было пора идти на работу. Но звонок в восемь утра немного напрягал. Кто же это может быть, если не Райков или…
Да и вряд ли это он. Если только не случилось чего-то экстраординарного.
Я встала и поплелась к телефону, ожидая самого худшего. Взяв трубку, пробормотала «алло», еще не до конца веря в правильность своего поступка. Может быть, мне вообще не стоило тащиться к этому телефону?
— Прости, что я не позвонил вчера, — услышала я его голос.
— Ничего, — сказала я. — Я поняла. Дела и проблемы плохо сочетаются с такими банальностями, как чувства…
— Сашка, ты обиделась…
— Немного.
— Я в самом деле виноват. Просто когда я пришел домой, было уже два часа ночи… Разве я мог звонить тебе так поздно?
— Да, конечно, — сказала я. — Я правда не обиделась… Ты решил все свои проблемы?
— В общем, не совсем, — признался он. — Иногда это трудно… Люди бывают уверены, что именно они правы, а ты вроде ничего не соображаешь…
— Знаю, — сказала я. — Может быть, с этим просто смириться?
Он как-то невесело рассмеялся. А потом сказал.
— Я люблю тебя. Ты меня слышишь?
— Слышу, — сказала я.
— Что бы ни случилось, я тебя очень люблю…
— Я тоже, — сказала я.
Он коротко вздохнул на том конце провода — мира-вселенной…
— Я постараюсь вырваться пораньше. Сегодня я непременно приеду…
— Не надо обещать, ладно? — попросила я. — Ждать очень тяжело…
— Но это лучше, чем никого не ждать, — ответил он.
— Тоже верно… Буду тогда сидеть под дверью… Только сбегаю на работу и сразу примусь ожидать твоего прихода…
Он немного помолчал и повторил:
— Я люблю тебя…
И только после этого повесил трубку.
— Вот так, — сказала я своему отражению в зеркале. — Все не так уж плохо, дорогая моя… И нечего киснуть. Прорвемся.
Что бы я себе ни говорила, а опасность все равно чувствовала. «Ну, конечно, — говорила я себе. — А как ты предполагала? Наехала на сильных мира сего… Теперь точно жди неприятностей…» Даже мой родной подъезд казался мне темным коридором, и всюду, изо всех углов, мне мерещились затаившиеся компрачикосы со злыми лицами. Я постаралась быстрее сбежать вниз по ступенькам и облегченно вздохнула только тогда, когда оказалась на улице.