Так же молча, ничего не говоря, он оторвался от стены свою могучую спину. «Титан, однако», — усмехнулась я про себя.
— Если будет что-то нужно, позовешь, — сказал он. — Но я приду к тебе сам… Ближе к ночи.
Снова прозвучали многообещающе. Дверь за ним захлопнулась, а я так и стояла с открытым ртом, стараясь справиться с волной страха и отвращения, подступившей к горлу.
— Вот ещe хрень, — прошептала я. — Живой я вам не дамся, титаны… Не дождетесь!
Каким образом я не «дамся им живой», я сама не знала. Так что голос рассудка пытался ввергнуть меня в уныние, намекая, что меня изнасилуют эти уроды и ничего я сделать не смогу, но я все еще пыталась сопротивляться, надеясь справиться с этим тошнотворным чувством собственного бессилия.
Я прошла в ванную — представьте себе, меня даже не обрадовало наличие в ней шикарного душа и громадной джакузи… Пустила холодную воду и долго умывалась — чтобы остановить подступившие к глазам злые слезы.
— Сволочи! — выругалась я, выпуская частичку этой злобы в воздух, и без того пропитанный лучом ненависти и зла. — Еще посмотрим, кто кого… Нет, какие суки! Знала я и раньше, что ничего хорошего от этих бандюганов вовеки не дождаться, но чтобы до такой степени!
Легче мне не стало. Это когда ты в собственной ванной ругаешься, становится легче. А тут была тюрьма. И ничего хорошего мне впереди не светило…
Так что вышла я нее в том же скверном настроении и уселась перед телевизором, мрачно глядя в огромный черный экран.
Включать его у меня не было ни-ка-ко-го желания, все равно там не найдешь cоветa, как мне выбраться из этой безнадежной ситуации.
В экране, как в черном зеркале, отражалась моя фигура, как будто в другом мире. В черном. Я сидела, опустив руки, и вид у меня был как у приговоренной к казни. Наверное, иногда это полезно — увидеть себя со стороны в трудную минуту. Разом трезвеешь…
Чтобы не видеть это воплощенное уныние, я вскочила и принялась обследовать комнату. Об окнах нечего было и думать — стекла там были пуленепробиваемые, а для полной безнадеги хозяин, душка, еще и решетки поставил.
— Оставь надежду всяк сюда входящий, — пробормотала я, все еще дергая раму. По инерции. Поскольку в ее незыблемости я уже вполне уверилась.
Потом я еще немного покружила по комнате, бестолково и хаотично, как безумная молекула. В принципе я и была уже близка к безумию. Мне даже пришла в голову мысль обследовать ванную — я поймала себя на том, что долго и загадочно рассматриваю черный зрачок слива, словно я могу раствориться и исчезнуть именно там.
От бездарных идей устаешь куда больше, чем от полезного труда. К своему удивлению, я вдруг широко зевнула. Мои глаза слипались, и я стала спокойной и равнодушной. В конце концов, подумала я, укладываясь на кровати, у меня еще будет время… До ночи. Что-нибудь придумаю… Например, тресну этого мерзавца по голове лампой… А потом убегу…
Куда?
— Куда-нибудь, — пробормотала я совсем уже сонно, смежая веки. — Главное — убежать…
Спустя несколько мгновений я и в самом деле уже бежала по зеленому лугу неведомо куда… Во сне.
Проснулась я от ощущения, что кто-то меня изучает. Так внимательно, как в микроскоп. Ощущение было неприятным. Я открыла глаза — осторожно, все еще боясь их открывать. Странный сон — обычно я долго не могу отрешиться от сладких ощущений ночных грез и даже путаюсь, не сразу определяя границы сна и яви. Теперь я совершенно четко и ясно определила, сон кончился. Начался кошмар…
Сквозь щелочку я еще неясно и смутно видела мужское лицо, склонившееся надо мной. К счастью, это был не Дубченко, хотя, усмехнулась я про себя невесело, какая разница? Я же в логове врага…
Это был Миша.
— Тихо, — прошептал он. — Пойдем…
Можно было закричать. Но это глупо и унизительно — кричать, зная, что все равно никто тебя не услышит. Я посмотрела в бесстрастное Мишино лицо, и мне в голову пришла странная мысль: а они вообще что-нибудь чувствуют, эти люди? Он ждал меня, и его лицо ничего не выражало. Как будто убивать таких дурочек, как я, для него было делом привычным.
Я оделась и, ничего не говоря, пошла за ним. В коридоре было пусто, повсюду царила сонная тишина. «Как все-таки это непоследовательно, — досадливо поморщилась я. — Хотели дать мне время на обдумывание моих дальнейших действий, но тут же пересмотрели… Впрочем, может быть, это и к лучшему?»
Охранник на выходе спал, совершенно забыв о своем долге. Мы вышли во двор. Миша завел машину, а я стояла, наслаждаясь свежим воздухом — может быть, в последний раз… Наверное, оттого он показался мне таким сладким, этот морозный воздух, и мириады крошечных снежинок, падающих на ладони.
«А наутро выпал снег, — тихо пропела я. — Этот снег убил меня, погасил короткий век…»
Странно, но я теперь совсем успокоилась. Как будто эти строчки заставили меня поверить — пускай… За любовь не страшно умереть. Может быть, если тебе предлагают такой выбор, лучше выбрать смерть. Достойнее…
Правда, меня не покидало ощущение, что все это происходит не со мной, а я просто наблюдаю со стороны. Смотрю фильм, в котором главную роль играет актриса, очень похожая на меня.
На улице было тихо. Только где-то далеко лаяла собака. И мне так нравилась эта собака, я ее почти любила. Последний голос, который я слышу.
— Садись, — приказал Миша. Он продолжал говорить шепотом, как будто боялся разбудить охранника.
Я села, все еще предпочитая молчать.
Машина тронулась с места, но в темноте Миша даже фары не включил.
Ворота плавно открылись, выпуская нас, и так же закрылись. Мы ехали по заснеженной дороге молча, и я старалась не следить за дорогой: в конце концов, это не важно… Мне было грустно, потому что я знала — я вижу все это в последний раз.
Миша тоже молчал, хмуро глядя на дорогу, несущуюся нам навстречу. Теперь я могла заорать, что-то сделать — ударить его, вырваться на волю, убежать…
А на меня напало тихое, почти блаженное состояние. Когда я очнулась, прошло столько времени, что я всерьез удивилась, посмотрев за окно. Потому что мы были в городе…
— Куда мы едем? — спросила я, недоуменно озираясь.
— Наконец-то ты решила этим поинтересоваться, — рассмеялся Миша. — Я думал, тебе глубоко по фигу, куда я тебя везу…
— Но…
Я прикусила язык. Машина въехала в наш двор.
— Ты ведь тут живешь?
— Да, — кивнула я, все еще ничего не понимая.
— Ну вот. Иди…
Он распахнул дверцу.
— Подождите, — сказала я, смотря ему в глаза. — А вы? Что будет с вами?
— Ничего хорошего, — развел он руками. — Будут неприятности…
— Зачем вам из-за меня…
— Не из-за тебя, — хмуро перебил он меня. — Из-за Витьки… Если ты его на самом деле любишь, хватай его за руку и бегите отсюда… Чем дальше, тем лучше… Все. Передавай ему привет.
Он так резко рванул вперед, что я едва успела отскочить, еще не веря, что все так удачно закончилось. Меня не убили. Я жива. Я даже ощупала себя, боясь проснуться. Потом я осматривалась, пытаясь обнаружить подвох. И только когда окончательно убедилась, что я в родном своем дворе и все хорошо, я быстро побежала вверх по лестнице, стараясь унять ту сумасшедшую радость, которая так переполняла меня, что рвалась наружу.
Открыв дверь, я решительно направилась к телефону.
Но подойдя, замерла.
— Что я ему скажу? — тихо спросила я.
Оказывается, не так-то просто исправлять свои ошибки.
Не так-то просто… Потому как наступаешь на горло собственной гордыне.
Я сдалась.
Я бросилась прочь от телефона, спряталась в ванной, зажгла сигарету.
И сразу вспомнила: «Росли в одной колыбели, нас ветер качал в ладонях, и звезды нам песни пели…»
— Как ты думаешь, Богу было жаль с нами расставаться?
Он удивленно вскинул брови.
— Саш, я тебя иногда не могу понять…
— Да я вот думаю, что мы с тобой сидели у Него в ладонях вместе, как брат и сестра. И Он не хотел с нами расставаться, но наши матери очень хотели, чтобы мы наконец-то появились…
Он поднял глаза и долго смотрел на небо, словно пытался увидеть там Бога.
— Мы с тобой встретились, — сказал он.
— И у меня такое чувство, что снова оказались у Боа в ладонях, — рассмеялась я, прижимаясь к нему теснее, пытаясь стать маленькой, такой маленькой, чтобы раствориться в его руках.
Это был краткий миг. Только краткий миг моей и его жизни…
На мои глаза навернулись слезы, но я уже не обращала на них внимания. В конце концов, можно же иногда позволить себе такую роскошь — выплакать все, что камнем лежит на душе.
«Вот смерть настигает душу. — пела Настя. — Он умрет вместе с ними, твой жених…»
А если и правда умрет?
Я задохнулась от страха за него. Все зависит от меня.
Надо собраться…
Хотя бы для того, чтобы понять: живая ли у него душа или я люблю «мертвую душу»?
Так бросаются в омут. Я набрала его номер быстро, так быстро, чтобы не дать себе остановиться.
Когда я услышала его голос, мое сердце замерло, мне показалось, что я сейчас упаду. Я схватилась за стену, оперлась лбом, потому что мой лоб пылал, как при сорокаградусной температуре.
— Витя, — сказала я тихо. — Витя, это я…
Он молчал. Я слушала его молчание, пытаясь определить, рад ли он? Да нет же, вряд ли…
— Я не брала деньги, — прошептала я. — Я… Ты можешь думать обо мне все, что угодно, но я…
— Я звонил тебе, — сказал он. — Почему ты не подходила к телефону?
— Я…
— Бог ты мой, я даже не знала, что ему сказать Я провела ладонью по лбу, пытаясь привести в порядок мысли.
— Я, наверное, была больна.
— Саша, милая… Как ты могла подумать, что для меня все это важно? Даже если бы ты взяла их, что это изменило бы?
— Они сказали тебе…
— Саша, я не слышу, что они говорят! Я уже много лет этого не слышу… Как ты этого не можешь понять? Я живу рядом с этими людьми и, поверь мне, неплохо знаю их.
Я молчала. Мир вокруг изменялся, но я еще не могла понять, что с ним происходит. В воздухе пахло еловыми шишками, и мне показалось, что где-то рядом со мной зажгли свечи…