— Поздно, матушка, — горестно прервала ее я. — Я уже успела ему не понравиться… Попыталась поместить пару стожков на середину реки, из-за чего он справедливо заподозрил меня в том, что я над ним издеваюсь… Теперь он скорее всего не оценит меня так, как я этого заслуживаю… Не получится у меня принести ему счастье всей его жизни… Боюсь, что я своим поведением и несчастной Марье Васильевне жизнь сломала! А как бы они хорошо зажили вдвоем!
Вечер пролетел славно и незаметно. После утомительного рабочего дня я даже не подумала заниматься литературными экзерсисами, поскольку куда больше меня привлекал уютный и мягкий диванчик напротив телевизора. Я пощёлкала по каналам, но ничего путного там не было.
Посему я включила «Битлз» и расслабилась. Я очень люблю их, хотя и не битломанка… Просто сразу становишься моложе лет на десять, и ощущения такие же — светлые, радостные, как у щенка сенбернара. Мир изменяется в лучшую сторону.
Мама читала женский роман и поэтому не обращала на меня никакого внимания. Она всегда погружается в эти глупые романы с головой, впрочем, наверное, это тоже лекарство от будней… Как для меня битлы. Каждому свое, в конце концов.
Однажды она долго смотрела на меня, после чего сказала: А отчего бы тебе, Сашка, не попытаться написать женский роман? Мне кажется, у тебя бы это здорово получилось…
— Нет! — с ужасом закричала я. — Я не могу! Я же должна стать великой! Грандиозной! Как Кафка!
— Твоего Кафку читают только очень большие умники, — презрительно фыркнула мама. — И кстати, от «Замка» у меня была депрессия. А этих дам все читают. Ты же сама почему-то слушаешь «Битлз», а от Сибелиуса тебе становится мрачно и, выражаясь твоими словами, «косит депрессняк». Так что, лапочка, совсем ты не права… Кто-то должен и развлекать людей…
— Может, я из вредности, — заметим я. — Хочу, чтобы как можно больше народу погрузилось в беспросветную тоску. Не мешай мне, пожалуйста! Вот когда потомки меня оценят…
— Жаль только, жить в эту пору прекрасную уж не придется ни мне, ни тебе, — вздохнула мама. — А вот если бы ты перестала блажить и занялась бы делом…
— Тогда уж лучше я напишу что-нибудь порнографическое, — мстительно улыбнулась я. — Знаешь, сколько получают авторы всяких порнографических изысков? Твоим теткам и не снилось! И потом, всегда есть шанс раскрутиться: книжки твои сожгут где-нибудь на площади — и все сразу побегут тебя покупать… Этакая бесплатная реклама. А вот авторш женских романов никто не сжигает… Никакой популярности. Нет, мамочка! Я уж лучше тогда примусь писать что-нибудь типа «Голой луны».
— Ты не можешь об этом писать…
— Если ты про мое хорошее воспитание, то я наступлю ему на горло!
— Ну, насчет твоего хорошего воспитания я бы не стала настаивать… Не знаю, почему все те зерна, которые я пыталась посеять в твоей душе, погибли… Писать ты не сможешь по той простой причине, что у тебя нет ни хорошего знания предмета, ни опыта.
— Может, опыта и нет, — согласилась я с очевидным фактом. — Но зато у меня все в порядке с безудержной фантазией.
Правда, дальше этого разговора дело так и не пошло. Подумав немного, я поняла, что и в самом деле не смогу это написать — потому что фантазирую-то я совсем о другом… Куда больше мне нравится создавать мир, далекий от реальности, и бродить там, пытаясь постичь смысл бытия вместе с моими героями… Так мне интереснее. Ведь каждый человек начинает творить только с одной целью — как кладоискатель, он пытается разыскать сокровище, а как же еще можно его найти, если не через слово? Ведь «в начале было Слово, и Слово было Бог»… А значит, я не выдержу долго насилия над собой. Вот и приходится мне стеречь картины художников. Ради небольшого заработка.
— Что ж, — пробормотала я. — Выбирай, дружок. Если ты предпочитаешь оставаться свободной, будь свободной. А если ты решишь стать богатой, стань богатой. Но не плачь об утраченной навеки свободе своей.
Глава вторая
Вообще-то я хроническая неудачница. Некоторые люди созданы специально для кирпича, который только и ждет, когда они пойдут мимо, чтобы свалиться на их бедную головушку.
Я как раз и отношусь к этим несчастным.
Если Бог запланировал парочку неприятностей, то в эпицентре окажусь именно я. Поэтому я стараюсь смотреть на мир с известной долей иронии и всегда нахожусь в полной боевой готовности.
В это утро я проснулась с отчаянием в душе. Идти на работу мне не хотелось. В такое время ужасно тяжело с собой справиться. Вот и началось, подумала я. Время было «детское» — всего-то половина седьмого, а будильник уже надрывался, как растревоженная истеричка, призывая меня стряхнуть остатки сладкого сна и посмотреть в глаза жестокой реальности. От этого настроение безнадежно упало.
«Да, — подумала я, — и почему же я не стала пышногрудой, белокурой красавицей? Почему я родилась рыжей, тощей и совсем не сексапильной девицей? Конечно, какой приличный наркобарон клюнет на такую! Да еще рыжую! Да еще рефлексирующую!»
Но мои «ирония и жалость», обычно выручающие меня, на сей раз не помогали. Настроение было отвратительным. Да и наркобарон показался мне сейчас похожим на того мужика из гаража — такой же хамоватый и нахальный. Мне стало еще хуже. «Да, — подумала я, — я бы и сама не стала связывать свою судьбу с отравителем подростков. И пускай я вынуждена сейчас мчаться на две работы сразу, пускай — зато тут я могу быть спокойна… Я не приложила руку к чужой беде ради своих интересов».
Если бы не выставка, я бы вообще не беспокоилась. Хватило бы мне дня на посещения и визиты…
Я встала и, стараясь не смотреть в зеркало, прошла в ванную. День начинался как обычно. Зубы, физиономия, утренний кофе… Сигарета, от которой я закашлялась — отчего-то она мне показалась невыносимо крепкой. Первое предчувствие неприятностей…
«Ладно, — решила я. — Посижу в Дэновой «Полянке». Ликвидирую утренний стресс с помощью высокого искусства».
До выставочного зала я добралась сравнительно быстро. Уселась на свой рабочий стульчик и приготовилась к работе, достав из сумки книгу.
В конце концов, я хотя бы прочитаю Павича, а то дома находится масса других дел, не то, что здесь.
Так что, когда я подходила к первому дому, на моих губах уже вовсю сияла улыбка.
Ваша Саша пришла, молочка принесла!
Скоро все закончится. И нечего унывать! Другим приходится куда хуже, а они не унывают…
Дэна не было. Вероника тоже еще не появилась. Даже «стожник» Веденеев запаздывал. Все, видимо, спали, слепо доверяя мне свои шедевры.
Кроме меня, в зале находился только охранник — такой «невысоклик», что я с некоторым сомнением отнеслась к его полезности. Вряд ли он сможет оказаться полезным, если придут грабители. Разве что милицию вызовет… Придется мне самой отбиваться в случае чего. Хотя с другой стороны — кому придет в голову воровать стожки? А покушение на «Икара» и вовсе бессмысленно — чтобы его вытащить, придется нанимать целый полк бравых солдат.
В полном молчании прошел час. Воров не было: они проявляли благоразумие. Посетителей тоже не было.
«Невысоклик» скучал. Он даже попытался несколько раз мне улыбнуться, видимо, от скуки и безделья. Но я бросила на него недоуменно-обескураживающий взор и продолжала читать.
Ближе к полудню в наше безмолвное пристанище зашла искусствовед Надя. Осмотрев все внимательно, она поинтересовалась, как дела. Я кивнула и сообщила, что все нормально. Надя была сонной.
— Посетителей… — начала она вопрос.
— Пока не было, — ответила я. — Покупателей тем более…
— Боже, какие все стали жадные, — посетовала она. Искусство нынче не в чести.
Последние слова были сказаны с таким надрывом и горечью, что я невольно подняла глаза от книги, опасаясь увидеть слезы отчаяния на ее глазах.
Но слез не было. Надя оставалась спокойной и смотрела почему-то на меня внимательно.
Я даже заподозрила, что она думает обо мне плохо. Как бы покупатели-то приходили и даже купили таинственно какие-то произведения искусства, но алчная вахтерша захапала все денежки…
— Не в чести, — трагически повторила она.
Я снова ограничилась кивком, продолжая читать. Надя еще немного походила, как сомнамбула, по пустынным залам и ушла.
Мы остались вдвоем. На этот раз я вздохнула с облегчением. «Невысоклик» не требовал от меня внимания. А я к тому времени уже увлеклась книгой и менее всего жаждала общения.
Нет посетителей — и очень даже хорошо.
Первый посетитель появился тогда, когда я дочитывала книжку.
Фактически их было двое. Невысокий молодой парень и его приятель. Приятель, наоборот, был его раза в два выше и шире в плечах. Бросив на них взгляд, я еще подумала, что на месте этого маломерка я бы наверняка не стала дружить с такими высокими красавцами. Но парню явно было наплевать. Он был весьма уверен в себе, и это бросалось в глаза.
Он остановился около моего столика.
— Добрый день, — сказал он.
Я была вынуждена поднять глаза от книжки. Глаза у него были красивые, серо-зеленые, с длинными ресницами. Смотрел, правда, он слишком нахально. Как будто он только и занимается тем, что покоряет женщин, и ему это даже прискучило, но он продолжает это делать чисто по инерции. Привык-c… Впрочем, вздохнула я про себя, может быть, он просто не уверен в себе и целыми днями смотрел фильмы с Антонио Бандерасом, чтобы срисовать подобный взгляд… А потом тренировался перед зеркалом. Я попыталась вспомнить взгляд какой-нибудь красотки, но отчего-то ничего путного в голову не пришло, и я смирилась.
— Добрый день, — ответила я, встречая его взгляд заправского мачо спокойно и без всяческих замираний в сердце. Обойдется… Он ведь явно ожидает другого эффекта. Например, что я замертво упаду. Или начну содрогаться в пароксизмах сумасшедшей страсти.
— Билеты у вас? — спросил «плейбой».
— У меня… Двадцать рублей… — Я подумала и добавила: — Но если вы, скажем, студент или художник…