Однажды я проснулась. За окном валил снег крупными хлопьями, и, выглянув в окно, я с удивлением обнаружила, что по дорожке идет мужчина и тащит елку. Елка была красивой, зеленой и густой. Сначала я повела себя в духе последнего времени. То есть paвнодушно отметила про себя, что дядьке досталась такая чудесная елка, и уже было отошла от окна, но потом вдруг меня строго ударила током. Я снова бросилась к окну, чтобы проверить свою догадку, и пробормотала:
— Все правильно. Дядька идет и тащит елку. Значит, скоро Новый год…
Я быстро вытекла на кухню.
— Ma, что, уже скоро Новый год?…
Она обернулась.
— Мама, пойдем зa елкой, а? — попросила я по-детски. — Представляешь, мы поставим елку. Нарядим ее… И купим шампанского… Ma, а мы не можем поступиться принципами и начать отмечать прямо с католическою Рождества? Мне так хочется и елку, и шампанского, и праздника…
Еще мне хотелось плакать. Потому что вместе с радостью проснулась боль. Но это тоже было хорошо, потому что когда у тебя болит душа, это значит, что ты еще не устрица.
Я бежала по улице, чтобы сказать Витьке: «Представь себе, что очень скоро Рождество. И мы с тобой отметим его вместе. Мы не станем их бояться… «
Я торопилась. И все-таки, увидев небольшую церковь, замедлила шаг. Как будто меня позвали…
Я вошла внутрь. В часовне никого не было. Только молоденькая девушка у свечного ящика.
Я купила свечу и остановилась перед большой иконой. Глаза Пресвятой Богородицы смотрели, казалось, прямо на меня — более того, Она меня видела!
Это было так странно и необъяснимо, что на секунду мне стало не по себе. Я подумала, что она видит все во мне, даже то, что я хотела бы от самой себя спрятать.
Я зажгла свечу, поставила ее.
— Я боюсь, — прошептала я.
И тут же поняла — именно этого я и должна стыдиться. Своего страха…
Потому что это неправильно.
Я снова подняла глаза — теперь мне почудилось, что она улыбается.
Я перекрестилась и вышла на улицу.
Теперь я шла спокойнее и уже не так торопилась, пытаясь понизь, что произошло с моей душой.
Глава двенадцатая
Прошло две недели. Время вообще пролетело незаметно, и мне уже начинало казаться таким далеким все происшедшее со мной и Витькой… Я спрашивала иногда саму себя: «А было ли это на самом деле?» И очень хотелось услышать «этого не было», поэтому я старалась удержаться от правдивого ответа…
Долгое время мне мерещилась черная шапка — впрочем, таких вязаных шапок пруд пруди в нашем городе. И даже когда мое сердце все же замирало от страха, я успокаивалась достаточно быстро.
И все-таки я ловила себя на том, что часто оглядываюсь назад, гораздо чаще, чем мне хотелось бы.
Однажды вечером я сказала:
— Если мы не уедем отсюда, у меня начнется мания преследования…
Он поднял голову, посмотрел на меня и отложил в сторону книгу.
— Саша, пока мы не можем позволить себе свободу передвижения…
— Почему? — спросила я, глядя ему прямо в глаза. — Я не могу жить в городе, где мне в затылок дышит смерть…
— Ты преувеличиваешь, — вздохнул он. — Ты просто преувеличиваешь…
— Объясни мне, почему мы не можем уехать?
— Я должен деньги, — спокойно сказал он. — Пока я их не отдам, я не имею права уезжать… Хотя бы потому, что только так я буду уверен…
Он не договорил. Я и так поняла.
— В безопасности, — договорила я. — В моей, черт возьми… Слушай, Райков, все бизнесмены такие, да?
Он нахмурился, но ничего не ответил.
— То есть надо вообще выпустить книгу — как самосохраняться в обществе понравившегося тебе мужчины, ежели он бизнесмен, — мрачно усмехнулась я. — Какого черта я тебя встретила?
Он не ответил.
Он вообще всегда предпочитал молчать.
— Я не выдержу, — сказала я. — Я не выдержу этого напряжения, ты понимаешь? Мне везде мерещатся они. Везде. В метро. В трамвае. На улице. Я чувствую их взгляды, их улыбки мне в спину… «Ничего не выйдет, — говорят они мне. — Ничего у тебя не выйдет… Мы сильнее».
Мой голос дрожал. Он встал, прижал меня к себе и прошептал:
— Бедная моя Девочка…
— Давай уедем, — попросила я снова. — Куда-нибудь… Есть же города, где их нет?
— Думаю, есть…
— Так давай уедем туда, — снова прошептала я.
— Непременно, — кивнул он.
— Когда?
— Скоро, — последовал ответ. — Очень скоро…
Он взглянул на часы и резко отпустил меня.
— Мне надо уйти, — сказал он. — Ненадолго…
— Зачем?
— У меня есть важное дело. И потом… Должен же я выполнить одно обещание?
Я не хотела, чтобы он уходил. Но я уже знала, что ничего не могу с этим поделать.
Поэтому я лишь вздохнула и, только когда за ним закрылась дверь, дала выход эмоциям.
Я то плакала, то ругалась, то молилась, но желала я только одного — чтобы мы оказались далеко отсюда.
Вечером началась метель. Я стояла у окна и наблюдала, как кружатся над землей стаи белых волков. Сегодня я первый раз села за компьютер и долго смотрела на чистое пространство. За время моего отсутствия бедняга Федор застоялся и укоризненно ждал моих словесных экзерсисов.
— Знаешь, а ничего не получается, — пожаловалась я ему. — Может, оставим это занятие?
Телевизор все еще работал. Какая-то поп-дива отечественного розлива вопила что-то пронзительно — задушевным голосом. Все продается, подумала я, смотря на ее глупенькое лицо. Глупым продаваться даже легче, чем умным…
«Но я не хочу, — упрямо мотнула я головой. — Даже в шутку». Я шутила насчет «Реми Мартена», но, оказывается, здесь даже шутить нельзя… У большинства хронически отсутствует чувство юмора.
Прошло почти четыре часа, а его все не было… Мне было страшно, особенно когда я все-таки позвонила ему на мобильник и металлический женский голос сообщал, что «абонент находится вне зоны досягаемости». Моей досягаемости… Моя фантазия немедленно нарисовала страшные картины, одну мрачнее другой, и я снова и снова набирала его номер, но снова слышала про эту чертову «зону»…
Теперь чувство юмора отказало и мне. От страхов нередко переходишь к раздражению, пусть даже понимаешь, что в данный момент ты несправедлив.
«В конце концов, — напомнила я себе, — ты собиралась выпить кофе. Пусть даже в полном одиночестве. Пусть даже ты решила для себя, что твое одиночество не так уж и плохо».
Я уже шагнула в сторону кухни и остановилась, в мою дверь звонили.
Я бросилась открывать ее и с грохотом распахнула настежь.
Он стоял и молча протягивал мне букет роз — маленький, скромный, я такие видела на цветочном базаре. Они назывались «букет невесты».
— Спасибо, только я не выхожу сегодня замуж, — прошептала я, все еще боясь поверить в то, что он вернулся здоровым и невредимым. Мне казалось, что я вполне владею своими чувствами, но голос все же предательски задрожал…
— Саша, Сашенька! — быстро заговорил он, беря меня за руку. — Ну скажи, что я скотина. Идиот. Это ведь будет правдой. Но мне надо было это сделать именно сегодня… У меня кончились деньги на счете мобильника… Я только после это понял. Я даже не мог тебе позвонить. А потом… у меня есть хоть и слабое, но все же оправдание, — попытался улыбнуться он, старательно заглядывая мне в глаза. — Я принес тебе то, что давно обещал.
И он поставил на столик пузатенькую бутылку.
— Прости, на твоего «Луи XIII» денег не осталось, — сказал он, улыбаясь грустно. — Хватило только на это чудовище… Но тоже коллекционное. Хоть и без бриллианта…
С минуту я стоила, рассматривая бутылку. И только потом до меня дошел смысл сказанного им — «денег не осталось»…
— Витя, — пролепетала я совсем уже не своим голосом, — почему у тебя не осталось денег? — Что-то ведь надо было говорить…
Он рассмеялся:
— Денег у меня теперь нет. Я все отдал. Откупился… Я нищий. Зато теперь никто не сможет доставать нас… Hи тебя, ни меня. Просто бессмысленно…
— Боже! — выдохнула я, счастливо улыбаясь. — Kaк это хорошо… Ты нищий. Mы теперь совершенно свободны?
— Мы всегда были свободными, — рассмеялся он снова и притянул меня к себе. — Кроме того, я никак не могу считать себя нищим… У меня есть рыжеволосая маленькая чудесная девочка…
Я спрягала лицо у него на груди.
— Глупая, — заметила я. — Склонная к глупым ссорам. Обидчивая. И трусливая…
— Ну, все девочки глупые, — вздохнул он. — Особенно рыжеволосые. Особенно маленькие. Особенно любимые…
«Господи, — подумала я, разве такое счастье возможно на этой земле, в этом мире?»
— Только вот какая незадача, — сказала я, вздохнув, — нельзя мне как-то распивать коньяки… Придется отложить на некоторое время.
— Почему? — спросил он. — Я думал, мы начнем его пить прямо сейчас… Отпразднуем наше полное освобождение…
— Ничего не выйдет, — разочаровала я eго. — Придется терпеть… Так как, согласно известному предсказанию, мне снилась курица, а женщины не излечиваются oт алкоголизма…
— При чем тут курица?
— Господи, какие же олигархи, даже бывшие, непонятливые! — пожаловалась я. — Там, внутри меня, теперь кто-то еще… Судя по курице, девочка… Нельзя приучать ребенка с такого раннего возраста к алкоголю, Андэ-стенд?
Он долго таращился на меня с некоторым подозрительным испугом, и я даже отругала себя за то, что так резко опрокинула на него эту сногсшибательную новость. А если ему сейчас станет плохо?
Но он выдержал. Он даже устоял на ногах и даже поднял меня на руки. Правда, когда трезвость мышление к нему вернулась, он задал глупый вопрoc.
— А что мы будем с ней делать?
Я подумала и сказала:
— Сама не знаю… Меня куда больше волнует вопрос, что она будет делать с нами?
Эпилог
«И нет ни печали, ни сна…»
Я сидела в небольшой комнате, слушала БГ и впервые за долгие дни испытывала блаженное чувство покоя.
Мы теперь жили в другом городе, и сначала мне было трудно привыкнуть к нему. Если Москва всегда казалась мне стареющей кокеткой с претензиями, то этот город сразу напомнил мальчишку-подростка, так похожего на меня… Может, поэтому я и полюбила его довольно быстро. Во всяком случае, мне были понятны его дерзость, его самолюбие, граничащее с комплексами. Я сама была такая…