— Ладно, я позвоню, — согласилась я. — Но сразу же передам трубку тебе.
И я направилась к телефону, проклиная и Райкова, и Надю, и даже отчего-то ни в чем неповинного нефтяного магната, который мне пока ничего плохого не сделал и вообще знать не знал о моем существовании.
Я набрала номер мобильника и сразу услышала его голос.
— Алло, Райков, — протянул он с ленивой снисходительностью. Как будто это я и есть Райков. Я вовремя сдержалась, а то бы непременно отпустила злую шутку. Меня просто раздирало от бессилия и бешенства.
— Это Данилова, — буркнула я.
— Кто? — переспросил он.
— Да-ни-ло-ва, — повторила я.
Он молчал, явно соображая, кто я такая.
— Рыжая девица, с которой вы собирались иметь дело, — не удержалась-таки. Вырвалось, как из уст ехидны…
— Я не говорил, что вы рыжая, — начал оправдываться он, и голос у него волшебным образом изменился. — Я говорил — та девушка, с которой я разговаривал. Со светло-каштановыми волосами и…
— Ладно, забудем, что вы говорили про цвет моих волос, сказала я. — Я вам звоню по делу, а не ваши комплименты слушать. Вы меня поставили в неудобное положение, между прочим. Я не искусствовед. Я вахтер. Меня на работу взяли по протекции подруги, и в живописи я разбираюсь еще хуже, чем вы. Поэтому я сейчас передам трубку искусствоведу Надежде Ильиничне, с ней и разговаривайте.
— Я хочу говорить с вами, — сказал он. — И зря вы думаете, что я не разбираюсь в искусстве…
— Я говорила про себя, — попыталась я уйти от ответственности за непроизвольное хамство. — Это я в нем не разбираюсь… Так что простите меня, но я все-таки передам трубку более сведущему человеку.
И я так и сделала. Теперь ему от Нади не отвертеться, подумала я, удивляясь, почему это мстительная радость в моей душе совмещается с легким недовольством. На одну секунду вспомнился сон про птиц, и мне показалось, что я только что отдала Наде всех птиц сразу и теперь никогда больше их не услышу.
Можно подумать, что мне приятно с ним разговаривать…
Я отошла в сторону, чтобы им не мешать. Кажется, на сей раз он все-таки смилостивился над несчастной Надей. Разговаривали они довольно долго. Или мне просто так показалось?
День вообще обещал тянуться долго, нудно, как зарядивший дождь. Я иногда думаю, что время и само становится похожим на дождь в пасмурный день: тянется медленно-медленно, как будто секунды превращаются в капли. Кап-кап, кап-кап…
Я уткнулась в книгу и уже не обращала внимания на Надю. Посетителей в этот день было совсем мало, да и те в основном просто прятались и нашем выставочном зале от дождя.
Надя какое-то время побродила по залам с задумчивым и важным видом и ушла домой.
А я осталась.
Книга кончилась, и я с искренним сожалением обнаружила, что день и в самом деле бесконечный: несмотря на мою надежду, что дело уже близится к концу, он еле-еле добрался до серединки.
«Надо было взять с собой Джойса, — посетовала я. — «Улисс» как раз сгодился бы. Толстый такой том».
Однако читать мне теперь было нечего. Я немного послонялась по залам, потом залезла в «Полянку». Вспомнив про давешний сон, я невольно рассмеялась: все-таки очень забавно выглядел этот самый Райков в ящике. Я представила, как он каждый вечер забирается сюда, чтобы уйти от своей ужасной олигархической деятельности, и уже не могла сдерживать смех. Даже мысль о том, как я сама сейчас глупо выгляжу в этой «Полянке» — сижу и гогочу, как целая стая гусей, — не могла меня остановить.
Но звук открывшейся двери заставил меня прекратить это безумство. Я довольно живо представила себе, какой конфуз меня ожидает, если явившийся посетитель примется разыскивать, у кого можно купить билет, и любезный охранник покажет ему прямо на стоящий посередине ящик, а там — нате вам, пожалуйста! Я собственной персоной…
Поэтому я вылезла наружу, и мне сразу захотелось снова спрятаться.
Он стоял, наблюдая за моей явившейся всклокоченной головой с насмешливым любопытством.
— Добрый вечер, — сказал он.
— Вроде бы еще не вечер, — буркнула я, жалея, что я вообще не провалилась сквозь землю и не знаю, как это сделать.
— Разве пять часов не вечер? — удивился он. — Я надеялся, что ваш рабочий день подошел к концу…
— Мы работаем до семи, — вздохнула я, выбираясь наружу.
Мог бы и помочь, подумала я, досадуя на глупость происходящего. И ладно бы это все происходило с кем-нибудь другим. А то ведь со мной… Стоит чертов олигарх, явно вообразивший себя Антонио Бандерасом, а я выползаю на его презренных глазах из Дэнова магического ящика, и вид у меня совсем не такой, как у Анджелины Джоли.
— Придется подождать семи, — развел он руками.
— Вам-то зачем? — осведомилась я, делая вид, что нет на этом свете ничего интереснее стены напротив. — Или вы назначили на семь встречу с Надеждой Ильиничной?
— Да нет, — отмахнулся он. — Вашу Надежду Ильиничну я препоручил своему секретарю. Думаю, ее все-таки интересую не я. Мои деньги…
— А почему вы решили, что меня интересуете вы? — ляпнула я, не подумав. Всегда я так! Язык работает с невероятной быстротой, опережая здравый смысл.
— А что, вас тоже интересуют деньги? — Его брови поползли вверх. Мое амплуа «лохушки» явно не coчеталось с образом кокетливой дивы, серьезно заинтригованной его материальными ценностями.
— Нет, — ответила я, пытаясь справиться со своей способностью краснеть от макушки до ушей. — Меня вообще ничего не интересует…
Сморозив эту очередную глупость, я совсем поникла, ощущая себя полной кретинкой с дурными манерами. А он улыбнулся — и улыбка у него вышла грустная и даже симпатичная.
— Я вас обидел? — спросил он.
— Чем? — удивилась я. Мне казалось, что это я могла его чем-то обидеть.
— Не знаю, — развел он руками. — У меня частенько это получается… Я не умею разговаривать с девушками. И даже не знаю, как мне пригласить вас на ужин. Вы не подскажете?
Я уже собиралась напомнить ему, как он быстро целует руку, и по нему совсем не скажешь, что он относится к разряду великих скромников, а совсем наоборот, но отчего-то не смогла выдавить этих необходимых сейчас слов, а вместо этого…
Да уж, вздохнула я про себя, чувствуя снова, как мои щеки становятся пунцовыми.
Мне хотелось исчезнуть. На секунду я попыталась представить себе, как я теперь выгляжу и насколько мне идет багровый цвет лица, поскольку не сомневалась, что мое лицо сейчас именно такого цвета. Меня никто никогда не приглашал на ужин, и мне хотелось именно так ему и ответить: не знаю, мол, поскольку у моих знакомых обычно нет денег и на собственный ужин, в одном лице. И я никогда не была в ресторане, впрочем, мне кажется, это не совсем то место, где мне будет хорошо.
— При свечах? — поинтересовалась я, переключая внимание со стены на пол.
— Как вам будет угодно, — поклонился он. — Можно найти и такой ресторан…
— Ах, вы меня еще и в ресторан приглашаете, — кивнула я. — Я-то думала, что вы хотите меня домой пригласить…
— Домой? — удивленно переспросил он. — Господи, почему домой? У меня дома и напитков-то нет приличных. И еды…
Но дома удобнее соблазнять, — пролепетала я, чувствуя себя уже окончательно дурой. — Вы ведь именно об этом думаете? Что нашли глупую девицу, которая к тому же принадлежит к той самой несчастной «прослойке», у которой никогда не водились деньги?
— Да я не собирался вас соблазнять, Саша! — замахал он руками, и когда я посмотрела в его глаза, то отчетливо прочла там благоговейный ужас.
Надо же, какой высокомерный тип! Он, оказывается, даже соблазнить меня не собирался! Что, на самом деле, тратить усилия то на это самое «соблазнение»?
У меня утонченный вкус, сказала я, усмехнувшись недобро. Боюсь, вы не сможете мне угодить, ми лорд… Я пью исключительно «Реми Мартен». И на всякий «Реми Мартен», а исключительно тот, который с бриллиантом. К тому же сегодняшний вечер меня уже пригласили. Знаете, как сейчас много по улицам разгуливает арабских шейхов?!
Я и сама не знаю, откуда взялся этот проклятущий «Реми Мартен». Выплыл из закоулков памяти, — какой то дамский журнал, который я читала намедни, рассказывал об этом самом дорогущем коньяке. Кажется, я поразила его своими познаниями. Во всяком случае, он растерялся и огорчился. Наверное, даже олигарху не по карману купить понравившейся девушке этот самый «Реми Мартен», подумала я со злорадным удовлетворением. А раз нет «Реми Мартена», придется ему смириться с тем, что есть еще кто то, с кем у меня сегодня встреча.
— Жаль, — сказал он и улыбнулся. — Я не ожидал, что… вы сегодня заняты, Сашенька.
— Ничего не поделаешь, — притворно огорчилась я. — Иногда в жизни случаются подобные неувязки…
Он хотел что-то мне сказать, но только усмехнулся и снова поцеловал мою руку. И я снова покраснела.
— Я все-таки вам позвоню, — сказал он и пошел к выходу.
Когда дверь за ним закрылась, я вспомнила, что у него нет моего номера телефона. А это значит, что он не сможет мне позвонить. Никогда.
И мне почему-то стало очень грустно. Это было совсем уже непонятно, и поэтому я сделала все возможное, чтобы поскорее выбросить из памяти этот инцидент.
К чему мне лишний повод для грусти?
Глава третья
— И ты послала его подальше?
Вероника округлила глаза с таким ужасом, что я почувствовала: прегрешение мое не имеет прощения… То есть, рассудила я спустя несколько секунд, вряд ли это прегрешение. Скажем по-другому: мой поступок необъясним. Так оно вернее…
— Не хочу, чтобы меня считали нищенкой, которая на все готова, — ответила я.
— По-моему, он тебя таковой и не считал, — задумчиво сказала Вероника, закуривая. Теперь она следила за дымом, вонзающимся в потолок, стараясь при этом игнорировать мое присутствие.
— Тебе-то откуда знать? — возмутилась я. — Эти «мажоры» все такие высокомерные.
— Может быть, — кивнула Вероника. — Но они-то высокомерные, а мы с тобой высокоумные. Особой разницы не вижу. И те и другие питаются ненавистью друг к другу. И комплексы… Черт, как я ненавижу эти комплексы!