— Да?
Я проговорил сквозь стиснутые зубы:
— Поторопись.
Она села на самое дальнее от меня сиденье, мило помахала рукой озабоченному подростку-курьеру, прежде чем он ушел, и переместилась ко мне лицом.
— Я не знала, что мы торопимся.
Двери самолета закрылись. Стюардесса налила мне виски, а Галло — стакан воды. Как только стюардесса вышла из отсека, Галло раздвинула ноги. Короткая юбка ее платья приподнялась, обнажив нижнее белье. В центре трусиков виднелось мокрое пятно, и мне захотелось всосать его языком.
Я схватил свой бокал.
— Ты играешь с огнем.
— Расскажи мне, что с нами произошло, и ты сможешь получить меня. Всю меня. — Она поднялась на ноги, в ее глазах читалась решимость, когда она направилась ко мне, и на краткий миг я возгордился тем, что она такая сильная.
— Ты уже моя.
Настала ее очередь встать передо мной на колени.
— Я не твоя, чтобы прикасаться ко мне.
— Осторожно, — предостерег я.
Потому что она была моей.
И всегда была.
Она положила ладонь на каждое из моих бедер, обтянутых костюмом.
— Я не твоя, чтобы целовать. — Ее руки скользнули вверх, остановившись на моем болезненно твердом члене. — И я не твоя, чтобы трахаться. — Ее пальцы коснулись пряжки моего ремня, и это предложение было ясно как день. — Но я могла бы.
— Я не могу рассказать тебе, что произошло.
Она вынула кожаный ремень из металлической петли.
— Почему?
Я пригубил виски, никогда не нуждаясь в силе так сильно, как сейчас.
— Это не мой секрет, чтобы его раскрывать.
Она расстегнула мои брюки.
— Если это касается нас с тобой, то это в равной степени и наше, и чужое.
Я схватился за ручки своего кресла.
— Я дал обещание.
Она потянула за край моих трусов-боксеров, и мой член выскочил на свободу и уперся в ее щеку, почти во всю длину ее лица. Это было самое горячее, что я когда-либо видел, и я поклялся, что если бы ЦРУ отправило Карину Галло в Гуантанамо, то к закату она заставила бы всех этих заключенных выкладывать свои самые грязные секреты. Не то чтобы я когда-нибудь, блядь, позволил этому случиться.
Ее теплое дыхание погладило мой член, когда она спросила:
— Кому?
Она смотрела на мой член так, как каждый мужчина мечтает, чтобы женщина смотрела на его член, словно ей подарили святой Грааль, и она не была уверена, что сможет уместить его в своем тугом… кармане. Ее глаза расширились от вожделения, которое она не могла или не хотела скрывать, а за красивыми голубыми глазами таилась решимость.
— Кому? — повторила она, прежде чем обхватить мой член своими пухлыми губами и глубоко вобрать меня в рот, пока моя головка не коснулась задней стенки ее горла.
О, черт.
Я закрыл глаза и застонал.
— Твоему отцу.
Блядь, блядь, блядь, блядь.
Она тут же отпрянула.
— Моему отцу?
Мой член был твердым и голым перед ней, и мы разговаривали. О. Ее. Отце. Было почти стыдно, что моя эрекция не уменьшилась ни на сантиметр.
— Блядь. Ты не должна была этого слышать.
— Моему отцу, — повторила она. Ошарашенная.
Кажется, я ее шокировал. Я сдвинул свои боксеры на свою твердую эрекцию, слегка смущаясь. Мой член был сильно прижат к ее гландам, а шокировал ее именно отец.
Эго, встречай удар.
В горле у меня заклокотало.
— Забудь об этом.
— Я не могу.
— Карина. — Я потянулся к ее рукам.
Она отдернула их и скрестила руки.
— Расскажи мне все. Сейчас же. Или мы расстанемся, и я уйду.
Я стиснул зубы и промолчал.
К черту отца.
К черту Николайо.
И к черту Пьеро Галло.
Всю оставшуюся часть полета она сидела как можно дальше от меня, отвернув лицо в окно. Она молчала, когда мы приземлились. Она молчала, когда я ее высаживал. И она промолчала, когда я спросил ее, как гребаный отказник из High School Musical, когда мы увидимся в следующий раз.
У меня был шанс — два шанса, на самом деле — и я испортил их оба.
Я погубил ее.
10
В основе всего гнев,
всех обид и всех недовольств,
вы всегда найдете страх, который
надеется остаться неизвестным.
Дональд Л. Хикс
КАРИНА ГАЛЛО
— Мне нужно тебе кое-что сказать.
Мне нужно было противостоять отцу, но гравитация скрывала черты лица Броуди. К тому же он ждал меня у входной двери неизвестно сколько времени, поэтому я кивнула ему, чтобы он продолжал, повернула замок на двери и вошла в свою однокомнатную квартиру.
Он прочистил горло, следуя за мной.
— Я видел, как Ренье разговаривал с твоим отцом совсем недавно.
Я уже снимала туфли на каблуках, но при его словах замерла.
— Когда?
— До того, как ты сказала мне, что видела его снова.
Я скинула туфли, повернулась лицом к Броуди и положила сжатые кулаки на бедра.
— И почему ты мне не сказал?
— Парень поимел тебя, и тебе потребовалась целая вечность, чтобы вылечиться. — Он нахмурился. — Зачем мне говорить о нем?
Я все еще не исцелилась. Ренье был шрамом, оставленным на моей коже за двадцать с лишним лет, что я его знала, и с каждой секундой, что проходила, шрам становился все глубже. Он мог быть невидимым, но я его чувствовала.
Он вырос и обрел форму, как дюжина поцелуев, которые мы разделили в средней школе; дружба, которую он подарил мне только для того, чтобы вырвать любовь из моих пальцев; и ложь, которая продолжала громоздиться между нами, как возвышающаяся стопка отвергнутой одежды после весенней уборки, пока я больше не могла видеть мальчика, которого когда-то знала.
— Вполне справедливо. — Я оставила свой дерьмовый чемодан у двери и плюхнулась на кровать, ровно в двух-трех шагах от коврика.
Броуди лег рядом со мной, как он всегда делал в прошлом, поскольку в моей однокомнатной квартире не было места для дивана, на котором поместилась бы больше, чем моя левая щека.
— Прости.
— Не твоя вина, что у меня ужасный вкус на парней. — Я прислонилась головой к его плечу. — Но не в друзьях. — Я подняла на него глаза. — Серьезно, я не представляю, что бы я делала без тебя.
Он повернулся на бок, так что оказался слегка нависающим надо мной. Когда он наклонился вперед, и его глаза закрылись, я отпрянула назад. Я была в замешательстве, не зная, что сказать.
Его глаза распахнулись, и на моем лице отразился ужас. Он соскочил с кровати.
— Мне очень жаль.
Я сделала шаг назад.
— Что это было?
Он сделал шаг ко мне.
— Я….
Я подняла руку.
— Ты только что пытался меня поцеловать.
— Мне жаль…
Я не могла дать ему договорить. Я боялась того, что он скажет.
— Ты можешь уйти? Пожалуйста? Я поговорю с тобой завтра.
— Карина, я…
— Пожалуйста.
— Но Карина, я…
— Сейчас же, Броуди! Я не могу…
— Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!
У меня отпала челюсть. Неужели все в моей жизни что-то скрывают от меня?
Он сделал шаг ближе.
— Скажи что-нибудь.
Я не хотела причинять ему боль, но и не хотела вести его за собой. Очевидно, последние одиннадцать лет я делала что-то не так.
— Что ты хочешь, чтобы я сказала?
— Что ты тоже меня любишь.
Я смягчила голос.
— Но я не люблю. — Я сглотнула. С трудом. — Как давно ты меня любишь?
Его взгляд переместился на стену над моей головой, где висела какая-то ужасная картина из ИКЕА в моей неудачной попытке украсить эту помойку.
— Практически с тех пор, как я тебя встретил.
Мне захотелось насмехаться, но я сдержалась. Едва ли.
— Любовь с первого взгляда?
— Ты была такой одинокой, уязвимой и душераздирающей в том кафетерии.
Мои брови взлетели вверх.
— Ты влюбился в меня, потому что я сломлена?
— Я влюбился в тебя после этого. — Он втянул воздух. — Нет, ты не была сломлена. Ты была грустной, и я подошел к тебе, потому что хотел быть тем, кто сделает красивую, одинокую девушку счастливой.
Может быть, дело в выражении моего лица, но когда я снова попросила его уйти, он послушался. Его слова были… милыми? Жутковатыми? Я не знала, но и не хотела разбираться с этим. Потому что все возвращалось к Ренье.
Броуди был прав в первый раз.
Я была сломлена, и именно Ренье сломал меня.
Я четыре часа просидела на папиной кухне, пока он не пришел с работы. У него, как и у меня, была студия. Это была не та двухкомнатная, в которой я выросла, но это было то же самое здание. Как только я съехала, владелец предоставил нам однокомнатные квартиры по льготной цене.
Маленькие милости.
Отец бросил ключи на крючок.
— Что ты здесь делаешь?
Я кивнула на миску со спагетти, стоящую на коврике напротив меня. Она уже давно остыла, но у меня не было настроения разогревать ее для него.
— Ешь.
Он взял вилку и сел.
— Спагетти?
— Сегодня воскресенье. — Я наблюдала, как он накручивает лапшу на вилку и запихивает спагетти в рот.
Он заговорил с полным ртом еды.
— Холодное.
— Ты опоздал.
— Не знал, что ты меня ждешь.
Я наклонила голову в сторону, внимательно посмотрела на него и сказала, когда он сглотнул:
— Я была с Ренье. Мы провели вместе выходные в Саут-Бич.
Он поперхнулся спагетти. Я подождала несколько секунд, потом встала и принесла ему стакан воды.
Он сделал глоток.
— Спасибо.
— Почему ты мне солгал? — Я решила, что если не скажу, о чем, то он сам заполнит пробелы.
Его лицо побледнело, и он выронил вилку, которую держал в руках.
— Он сказал тебе?
— Да, — солгала я. — Но я хочу знать, почему я должна была услышать это от него, а не от тебя.
Он отодвинул стул и резко встал, отчего тот с грохотом рухнул на пол.
— Я не могу говорить об этом с тобой.
Я скрестила руки на груди, и мой тяжелый взгляд не дрогнул.
— Если ты хочешь, чтобы я была в твоей жизни, другого выхода нет. — Готова ли я была выполнить свою угрозу? Проклятье, если бы я знала. Но тайны разрушили мое прошлое, и я не позволю им разрушить мое будущее.