– Это ты так красиво завуалировал, что у меня проблемы с воображением? – рассмеялся я.
Скэриэл улыбнулся в ответ.
После обеда меня ждал приём у психиатра. Я пообещал себе быть предельно любезным, не спорить и не перечить. Отец предложил посетить специалиста, чтобы выговориться, понять причину моих неудач с тёмной материей, но я считал иначе. Что, если через психиатра отец хотел внушить мне неприязнь к полукровкам в общем и к Скэриэлу в частности?
На дверной табличке вычурным шрифтом было выгравировано: «Скарлетт Рипли. Психиатр». Я не успел постучать, как дверь распахнулась и на пороге меня встретила женщина, жестом пригласившая в кабинет. Я ожидал увидеть противную отталкивающую особу, цедящую слова сквозь зубы и готовую с ходу поставить диагноз, – меня огорчило то, что я оказался не прав.
– Готье Хитклиф, рада с вами познакомиться, – раздался приятный голос.
Её кабинет был больше, чем я ожидал. И тут не было кушетки. Я много раз видел в фильмах, как пациент лежит на кушетке, а психиатр выслушивает его, что-то черкая в блокноте, поэтому обстановка меня порядком удивила.
Я решил избегать дивана, потому что миссис Рипли могла сесть со мной, а я бы не хотел столь быстрого сближения на первом сеансе. Впрочем, как и на последующих. После того как она предложила с комфортом расположиться, я сел в кресло и выжидательно посмотрел на неё.
– Сложно учиться в выпускном классе? – как бы невзначай спросила она, усаживаясь за свой письменный стол.
– Да, очень устаю и не успеваю.
– Ваш отец был инициатором наших встреч, и я совру, если не скажу, что он рассказал вкратце о вашей проблеме с одним из предметов. Можете поподробнее рассказать?
Кресло оказалось на редкость удобным. Я даже подумал о том, что хочу такое в свою комнату. Я принялся осматриваться, попутно вкратце описывая практические занятия по тёмной материи в лицее.
Весь кабинет утопал в тёмно-зелёных оттенках. Где-то читал, что зелёный цвет помогает сосредоточиться. Книжные шкафы, стеллажи и письменный стол были в одном стиле – благородное дерево сразу бросалось в глаза. Классический стиль, который мне приелся, но считался признаком хорошего вкуса. Эта комната напоминала мне кабинет отца, вот только здесь было много растений и цветов, гармонично вписывавшихся в общую обстановку. Цветы в круглых горшках на широком подоконнике, по обе стороны от дивана два крупных куста в деревянных кадках. Я всё хотел дотронуться до листа и на ощупь понять, настоящий он или искусственный.
– Что отец вам рассказал про меня? – Я рассматривал картины на стене.
Чего я не ожидал, так это репродукций картин Жака Луи Давида. Когда мы готовились к защите проекта по Французской революции, то с Леоном и близнецами много обсуждали его работы. Он был нашим любимым «живописцем революции». Я любил «Смерть Марата», а вот Оливеру очень нравились «Гнев Ахилла» и «Погребение Патрокла». Иначе и быть не могло. Было неожиданно увидеть здесь картину «Бонапарт на перевале Сен-Бернар».
– Только про ситуацию с лицеем. Нравятся картины? – Скарлетт указала на них.
– Да.
– Мне тоже. Конечно, это не оригиналы, а хорошо сделанные репродукции, но смотрятся потрясающе.
Я молчал.
– Какие предметы вам нравятся в лицее? – откинувшись на спинку стула, спросила она.
Я задумался. Взрослые никогда не спрашивали о том, что мне нравится изучать. Сейчас я начал понимать, что хотел бы посвятить свою жизнь изучению литературы или истории. Меня также интересовало искусство.
– Литература, – чуть помедлив, ответил я.
– Помимо предметов что ещё вам нравится в лицее? Быть может, отдельные аудитории или спортивный зал?
Мы проговорили около часа, успев обсудить моё отношение к лицею, одноклассникам, обучению, отдельным предметам и преподавателям. Она не давала никаких советов, только слушала и задавала наводящие вопросы. Я же говорил кратко, но старался отвечать честно, насколько позволяла ситуация. Уходил от неё с лёгким сердцем, но вскоре вновь накрутил себя: не сболтнул ли чего-то лишнего, что могло в будущем быть использовано против Скэриэла? Так или иначе, первый сеанс с психиатром был успешно завершён. На улице я вздохнул с облегчением.
В понедельник утром Сильвия поймала меня после завтрака, когда я собирался схватить рюкзак и выйти из дома. Я уже было полез за смартфоном: к этому времени у меня вошло в привычку заказывать такси до лицея. Мне нравилось управлять своим временем, самому отвечать за передвижение. Так я чувствовал себя самостоятельным и взрослым.
– Господин Готье, будьте так добры подняться к господину Уильяму в кабинет.
Я знал, что отец встал рано и успел позавтракать, но то, что он всё ещё в своём кабинете, удивило. Габриэлла рядом шумно капризничала за столом и никак не хотела доедать кашу. Гедеон покинул дом раньше всех. После того случая в столовой он почти не показывался мне на глаза, предпочитая углубиться в учёбу.
– Почему отец не в банке? – спросил я у Сильвии, прежде чем подняться в кабинет.
– Он неважно себя чувствует и решил сегодня работать из дома. Пожалуйста, будьте с ним любезны, – она аккуратно взяла меня под руку, и мы вместе направились к лестнице, – ради его самочувствия. Господин Уильям очень за вас беспокоится. Буду вам признательна, если вы будете держать себя в руках.
Я растерянно кивнул. Знать бы, что меня ждёт в кабинете отца. Как чувствовал, новость меня не обрадует…
С первой минуты я невзлюбил нового шофёра. Отец сообщил, что Чарли наняли по рекомендации Сильвии – угроза пришла откуда не ждали, – у него хороший водительский стаж, ни одного штрафа и гора положительных рекомендаций от прошлых работодателей. Не шофёр, а золото.
Выглядел он при этом довольно молодо, быть может, старше меня всего лет на десять, а то и ещё меньше. Прилизанный, с гладко выбритым лицом, в униформе, он словно сошёл с первой страницы буклета, рекламирующего первоклассное агентство по подбору домашнего персонала.
Полукровка, работал водителем в Запретных землях, затем получил повышение и теперь устроился в центре Ромуса. Ответственный, спокойный, молчаливый. Отцу он пришёлся очень по душе.
– Чарли, можешь спуститься к машине. Готье подойдёт через пару минут.
– Да, господин Хитклиф. – Внезапно тот вежливо поклонился отцу и направился к двери.
– Обращайся ко мне «господин Уильям». Этого будет достаточно.
Чарли обернулся.
– Хорошо, господин Уильям. – Он ещё раз поклонился и тихо прикрыл за собой дверь.
– Вот так раньше полукровки вели себя по отношению к нам, – довольным голосом проговорил отец, когда за Чарли закрылась дверь. – Они нам кланялись всякий раз, как получали задание. Сейчас редко встретишь полукровку, соблюдающего старые правила этикета.
Оставшись наедине с отцом, я не сдержался – не в силах совладать с эмоциями, просил вернуть Кевина, потому что считал его другом, или позволить мне и дальше ездить одному. Отец лишь смерил меня недоумевающим взглядом и осадил:
– Чарли здесь не дружить с тобой приехал, а работать.
– Зачем мне шофёр? Я всё это время пользовался такси, и у меня не было с этим проблем.
– Готье, только не начинай, – грозно предостерёг отец. – Будь благодарен мне, что я вообще позволил тебе ездить одному. Это была идея Гедеона дать тебе свободы, о чём я уже успел пожалеть. У тебя должен быть свой водитель, нравится тебе это или нет.
В подавленном состоянии я вышел из дома. Чарли не открыл мне дверцу машины, как это делал Кевин, не поинтересовался, нужно ли включить радио, кондиционер, да и вообще вёл машину так, словно меня там и в помине не было. Я решил списать всё на то, что он долгое время работал в Запретных землях, вот и не привык общаться с чистокровными, но его послужной список говорил об обратном.
Когда мы припарковались у лицея, Чарли закурил прямо в салоне, игнорируя моё присутствие.
– Вообще-то в машине нельзя курить, – сердито произнёс я.
– Вообще-то у тебя уроки скоро начнутся, так что вылезай из тачки.
Я аж опешил от такого отношения. Хотел было сказать что-то резкое, но, кроме удивлённого «э», ничего путного не вышло.
Он посмотрел на меня в зеркало заднего вида и добавил:
– Эй, давай не будем создавать друг другу проблемы в первый день, хорошо? – Чарли выпустил табачный дым. – Я буду подвозить тебя до школы и закрывать глаза на твои подростковые тусовки. Если ты куришь или принимаешь что-то покрепче, только не блюй в салоне, – покрутил рукой он. – Я не собираюсь за тобой потом это всё убирать. А ты будешь и дальше вести себя как богатенький избалованный сыночек и молчать в тряпочку, договорились?
– Я учусь в лицее, а не в школе. Послушай… – я замялся, но всё же добавил с негодованием: – Те… Я пожалуюсь на вас отцу.
– Да? И что ты ему скажешь? Ты не с тем связался, парень, ведь я всегда могу сделать так. – Он повернулся ко мне, изобразив расстроенное выражение лица, и взволнованно пробормотал: – Господин Уильям, сэр, я не понимаю, о чём говорит молодой господин. Он что-то сказал о старом водителе, вроде бы что вернёт его любой ценой и добьётся того, чтобы меня выгнали. Сэр, но я ничего плохого не делал, прошу вас выслушать меня.
Я разинул рот от удивления.
– Ты же хороший парень. – Развернувшись, Чарли вновь обратился к моему отражению в зеркале. – Ты ведь не выгонишь второго водителя, как это сделал с Кевином.
– Откуда вы… – начал я, но затем исправился, – ты знаешь о Кевине?
– Услышал, как утром ваши кухарки обсуждали. Как зовут одну из них, такую в теле? – Он изобразил рукой в воздухе плавные формы. – Она ничего так. Фанни, да? – Чарли почесал шею и произнёс: – Всё, малыш, ладно уже языками трепать, знаю, что я собеседник что надо, но давай живее. Я отлить хочу. Вылезай и топай на свои уроки. Будь паинькой, и дядя Чарли научит тебя водить машину.
У меня возникло дикое желание ударить его чем-нибудь тяжёлым по голове. Я посмотрел на наручные часы и с огорчением понял, что водитель прав: стоило поспешить.