– Она самая.
– Скажи мне, что это не Эдвард. Ради всего святого. Вы же вроде отлично ладили.
Я слышал задорные нотки в его голосе. Он пытался разрядить обстановку.
– Эдвард не доводит меня до того, что я хочу проломить ему голову.
– И это не кто-то из чистокровных? – продолжил Скэриэл, опустившись на корточки перед замотанной головой.
– Это не Хитклиф. Я могу держать себя в руках. Я ведь обещал.
Только слепой мог спутать тело с Хитклифом, но я поддержал шутку Скэриэла. Он в ответ улыбнулся.
– Так кто же наш прекрасный незнакомец?
– Я не знаю. Он вырубил меня электрошокером.
– А ты в отместку вырубил его навсегда. – Скэриэл оглянулся, увидел подставку в крови и указал на неё пальцем: – Вот этим ты убил его? Оригинально.
– Он ругался с кем-то по телефону. Искал у нас деньги. Кажется, его нанял Тони.
Скэриэл поднял металлическую подставку и принялся осматривать её.
– Конечно, это был Тони. Наш дорогой мистер Эн. – Он вертел тяжёлую подставку в руках. – Тони такой тормоз, ты бы знал. Как он вообще управляет своей бандой?
– Он сказал что-то про деньги. Ему нужны твои деньги?
– Поправка: ему нужны его деньги.
– Что?
– Ты всё правильно понял. – Скэриэл опустил подставку и взял в руки телефон чужака, лежавший рядом. – Я периодически ворую у мистера Эна. Я же говорил тебе, он нереальный тормоз. Всё никак не может понять, где утечка.
– Много уже… украл?
– Ну. – Скэриэл прикинул цифры в голове. – Точных сумм не скажу, но это здание куплено на его деньги. У него есть несколько точек, где он хранит наличку. Не счета, не банковские ячейки. В этом он немного старомоден. Время от времени я делаю набеги на эти точки. Беру так, чтобы было незаметно. Почти полгода прошло, но мистер Эн начал подозревать только сейчас.
– Я думал, что ты зарабатывал как переносчик.
– Этих денег всё равно было бы недостаточно. – Он говорил так спокойно, словно воровал не деньги, а газеты из почтового ящика. – Приходится брать у мистера Эна.
– Он убьёт тебя.
– Пока не убил. Видимо, только начал подозревать, так что нам всем надо быть начеку.
– А с ним что делать? – Я указал на тело.
– Доставай лопаты, закопаем во дворе. Только нужно везде свет отключить.
– Во дворе?
– У тебя есть идея получше?
– Ну, может, где-то подальше отсюда?
– Ой, прости, конечно, сейчас я вызову такси. – Скэр театрально вытащил телефон из кармана куртки. – Давай в ковёр его и в багажник. По старинке.
– А вызвать Эдварда? Он-то на машине, – не унимался я.
– Джером, ты всё усложняешь. Мы просто закопаем его во дворе и забудем об этом.
– Земля там промёрзла…
– Предлагаешь дождаться весны? А пока можем запихнуть тело в холодильник на кухне. Работники придут, а там этот с пакетом на голове.
– Ладно, тогда я за лопатами, – сдался я.
– Вот и чудненько. – Скэриэл ухватился за ноги трупа и приподнял. – А я затащу его во двор. Выруби везде свет. Найдёшь нас по красным полосам.
Скэриэл потащил тело к двери, и за ним правда оставались тонкие кровавые полосы, размазанные по полу.
– Пойду возьму и тряпку, – устало произнёс я, направляясь к кладовке.
На улице стало темно, как только мы выключили все лампочки. Спасал только лунный свет.
– Как насчёт закопать под деревом? – Я остановился рядом, держа лопаты.
Сейчас дерево выглядело особенно мрачно и зловеще.
– Лучше подальше, – задумался Скэриэл.
– Почему? Под деревом земля хуже? Типа корни мешают?
– Не в этом дело. – Я молчал, и он добавил, понизив голос: – Просто я уже там похоронил одного.
– Как это? – Я удивлённо уставился на него. Шутит, что ли?
– Да так, глупость получилась. – Скэриэл махнул рукой, мол, пустяки. – Каждый может ошибиться.
– Кто там похоронен?
Мне стало тревожно, что всё это время дети бегали и скакали над чьим-то телом.
– Какой-то бездомный. Они жили тут до покупки дома. Я приехал и всех выгнал. Один всё никак уходить не хотел, – пожаловался Скэриэл. – Сначала я был с ним даже вежлив, но он меня вконец разозлил, и я подумал применить тёмную материю, да не рассчитал силы. Но знаешь, а ведь и он оказался некрепким стариком. – И грустно закончил: – От одного удара сразу помер.
– Ужасно, – произнёс я потрясённо. Хотя, казалось бы, чему удивляться. Я два часа назад превратил чужое лицо в кровавую кашу.
– Самому неприятно… Говорю же, все ошибаются. В том числе и я.
Вот только от чужих ошибок не умирают.
– Значит, не под деревом, – подытожил я.
– Ага. И не у забора. Нам надо его поменять.
Мы выбрали место и принялись копать. Земля еле поддавалась. Как я и думал, она промёрзла. Скэриэл усердно работал, так что я тоже отбросил лишние мысли. Не знаю, сколько прошло времени, но мы оба вспотели, сбросили куртки и копали, пока не образовалась метровая яма.
– Скоро уже будет светать, – проговорил Скэриэл, вытирая тыльной стороной руки пот со лба. – Нужно быстрее похоронить.
Руки у нас были вымазаны в грязи, поэтому лоб Скэриэл тоже запачкал, как и лицо. Наверное, выглядели мы так, словно работали в шахте. Не знаю почему, но вид чумазого Скэриэла поднял мне настроение.
Мы опустили труп в яму и закопали. Вышло уже быстрее. К рассвету дело было сделано. Я валился с ног от усталости, но Скэриэл был бодр и полон сил.
– Иди поспи, – кивнул он, когда мы вошли в дом: оба грязные, потные, с лопатами в руках.
– А ты?
– Хочу прибрать до открытия.
Я был так измучен, что не осталось сил на споры.
– Ладно. – Я медленно двинулся по лестнице, как вдруг он меня окликнул:
– Джером?
Скэриэл поднялся за мной, притянул к себе и крепко обнял.
– Спасибо. – Горячий шёпот опалил мне ухо.
– За то, что остановил его? – уточнил я, стоя столбом.
За то, что не сбежал, как трус. Не бросил наш дом. А ведь такие мысли у меня были.
– Нет, – прошептал Скэриэл, стискивая меня крепче. – Спасибо, что остался жив.
XX
Оркестр играл очередную симфонию Бетховена. Музыканты были в тёмно-синих костюмах и украшенных чёрными перьями пилотках. Под высоким расписным потолком исполняли трюки воздушные гимнасты в белых, сверкающих в темноте костюмах. Тут и там слышались восторженные вздохи впечатлительной публики. Вокруг, огибая весь зал, под потолком парили два огромных дирижабля. Один плыл в воздухе по часовой стрелке, второй – против. Они пересекались каждые полчаса, возвещая об этом взрывом конфетти. Гости только и успевали, что вовремя прикрывать ладонями свои бокалы.
В центре, на специально возведённом небольшом помосте, факиры создавали из огня гигантские фигуры: двухметровых огненных тигров и львов, временами прыгавших над головами гостей и издававших безмолвный рык; грациозных фениксов, чьё оперение состояло сплошь из языков пламени; и в завершение бабочек, порхавших с подноса на поднос и похожих на искристые бенгальские огоньки. К ним лучше не протягивать руки – можно получить ожог, о чём предупредили с самого начала фаер-шоу.
Я не приближался к факирам, предпочитая смотреть издалека. Меня пугал огненный лев, лихо напомнивший того, которого создал из тёмной материи Гедеон. Огромный хищник прыгал через огненный круг, грозно бегал по помосту, держа зрителей у импровизированной сцены в напряжении, свирепо рычал на факира (всё так же не издавая ни единого звука), и тот эффектно усмирял его ударами пылающего хлыста.
– Великолепно, – восхитился чистокровный, стоявший впереди; он похлопал и обратился к остальным: – Вы это видели? Прямо как настоящий.
Факир взмахнул рукой, и лев обернулся птицей, встрепенулся, широко раскинул крылья, позируя, и взмыл ввысь, а после стремительно ринулся на гостей, которые в ужасе вскрикнули. Факир взмахнул ещё раз, и птица исчезла под бурные аплодисменты и возгласы облегчения, так и не задев зрителей.
Сверху крупными хлопьями падал снег, но не долетал до нас, а растворялся прямо на глазах. Он никак не беспокоил гимнастов, из чего я сделал вывод, что снег – не более чем световое шоу. Рядом с оркестром стояла большая пышная нарядная ель, макушкой достававшая до потолка. Под елью – гора подарков в яркой упаковке.
Из года в год программа рождественского бала менялась. В прошлом году были русалки, фонтаны и киты изо льда, в этом темой стал цирк во всех его проявлениях. Неизменным оставалось только одно – наличие масок, скрывающих лицо. Ровно в полночь мы были обязаны снять их и открыться друг другу.
Маски чистокровных заранее изготовлялись по индивидуальным слепкам. Ни у кого не было повторяющегося дизайна. У кого-то маска вычурная, расписная, с пышными перьями и лентами, кто-то предпочёл более скромный вариант и обошёлся только позолотой.
На золотой маске одной чистокровной красовались розовощёкие ангелы с крыльями за спиной – в стиле потолочных фресок Пауля Трогера. На маске у другой я разглядел балерин, копию «Голубых танцовщиц» Эдгара Дега.
Мама любила рождественский бал, и ей нравилось наносить собственный рисунок на маску.
– А здесь у нас будет Луна. – Она улыбалась мне; на её носу и щеках остались блёстки. – Тебе нравится Луна? Могу ещё нарисовать и Землю. В этом году на каждой нашей маске будут планеты Солнечной системы. Отцу я нарисую Марс. – Мама говорила шёпотом, а я наблюдал за тем, как переливались блёстки на свету. – Ты ведь помнишь, что на его маске рисовать нельзя? Таковы правила для старейшин, но я нарисую незаметно, чтобы только мы знали об этом. Здорово, правда?
И как бы больно ни было, всё же я с нежностью вспоминал её руки, испачканные в жёлтой краске. Золото на светлой коже. Пальцы в розовом, а локти в белом – она не аккуратная, но такая забавная. Чесала нос, и блёстки оставались на пальцах, смешиваясь с краской. Она тянула ко мне руку, ласково гладила по щеке, а я уже чувствовал, как окрасилась и моя кожа.
Я мотнул головой, отгоняя воспоминания.