– Попрактиковаться в чём? – лениво протянул я. – В тёмной материи?
– А ты хотел бы ещё в чём-нибудь попрактиковаться? – спросил Скэриэл, потянувшись через меня к прикроватному столику за сборником стихотворений.
Он наклонился достаточно близко, завис надо мной – мне пришлось отложить учебник в сторону; от его тела исходило тепло, словно Скэриэл был ходячей печкой, но при этом в его движениях не было ничего двусмысленного, по крайней мере так мне казалось. Он просто тянулся за забытой на столике книгой. Быть может, только я начал воспринимать всё иначе после его признания. Поменялось ли что-то в поведении Скэриэла? Скорее поменялось что-то в моей голове. Вчера перед сном он в шутку сказал, что поцелует меня, а я потом полночи не мог уснуть, размышляя об этом. И теперь он бодр и весел весь день, а вот меня клонит в сон.
Он целовал Оливера. И для Оливера, и для Скэриэла это был не более чем обычный поцелуй. Мне следовало теперь постоянно помнить об этом. Ему ничего не стоит поцеловать и меня. И в этом не будет скрыт какой-то тайный смысл, кроме того, что Скэриэла всего-навсего физически влечёт и к парням.
В то время как я бурно реагировал на любое вторжение в личное пространство, для Скэриэла это, казалось, было такой же обыденностью, как разговор о погоде. Я придавал слишком большое значение отношениям, прикосновениям, разговорам по душам, и мне не хотелось самому стать частью его обыденности. Быть кем-то, о ком он может потом сухо рассказать: «Да, мы поцеловались с ним в ванной». И забыть об этом раз и навсегда. Даже если я что-то и испытывал к нему… А впрочем, лучше сразу похоронить эти чувства. Ни к чему хорошему они не приведут.
Наша дружба важнее.
Я громко сглотнул. Скэриэл обратился ко мне:
– Ты знал, что Рембо и Верлен были любовниками? – Он показал мне томик Рембо под названием «Пьяный корабль», который перечитывал сегодня. – Говорят ли об этом на уроках литературы?
Если и был в этом какой-то – скажем так, жирный – подтекст, то я постарался закрыть на это глаза.
– Ещё бы о таком говорили в лицее, – хмыкнул я. – Мы на уроках редко затрагиваем личную жизнь поэтов и писателей.
– Верлен разрывался между молодой женой Матильдой и своим любовником Артюром. Мне нравятся у него некоторые строчки. – Он посмотрел мне в глаза и, понизив голос, процитировал:
Я взят в Эдем, я ввергнут в ад!
Каким невероятным шквалом
Объят я, Господи, и смят!
Жестокий ангел небывалым
Огнём всю плоть мою палит,
Пока мой дух в раю парит.
Какая злая лихорадка,
Блаженный страх, святая боль!
Я мученик и я король,
И коршун я, и куропатка.
Мертва твоя, ревнивец, хватка,
Так вот же, вот он я – изволь!
Он замолчал, глубоко вздохнул и продолжил:
Твой – без оглядки, без остатка…
Бери меня всего!.. Как сладко!
Я крепко вцепился в книгу. Меня охватило необъяснимое волнение и страх: я будто бы падал в пропасть. Хотелось остановить время, чтобы сбежать из-под настойчивого внимания Скэриэла.
Повисло неловкое молчание.
– И кому он посвятил это? – чуть помедлив, спросил я и зачем-то уточнил: – Поль Верлен.
Интимность происходящего зашкаливала. Стало нечем дышать, словно кто-то откачал весь кислород из комнаты.
– Артюру Рембо, – ответил Скэриэл, ложась на спину. – Это стихотворение Верлена нашли в бумагах Рембо.
– Откровенно, – только и мог промолвить я.
– Ты ещё хочешь в Запретные земли? – вдруг отстранённо спросил он, пялясь в потолок. – Со мной.
– Конечно! – с горячностью воскликнул я, поворачиваясь к нему.
– Хорошо. Скажи, в какой день, и мы поедем, – уверенно проговорил Скэриэл, продолжая смотреть прямо перед собой. – Я покажу тебе то, чего ты никогда не узнаешь из разговоров… – Тут он едко добавил, выделив интонацией, так что закрыть на это глаза было невозможно: – Со своим Чарли.
– Он не мой, – мрачно произнёс я. Скэриэл многозначительно промолчал.
Я внимательно изучал его профиль, словно это могло что-то объяснить. Щёки раскраснелись, тёмные волосы небрежно разметались по подушке. Скэриэл прикрыл глаза рукой, как будто ему доставлял дискомфорт бьющий в глаза свет.
– Надеюсь, – холодно выдал он и прикусил губу.
Вдруг захотелось треснуть его по голове чем-нибудь тяжёлым. Он вёл себя так, словно я в чём-то серьёзно провинился. Не знаю, на что он взъелся, что именно из моих слов его так задело, но оправдываться я не собирался.
– Мне нужно домой. – Скэриэл приподнялся и быстро, не глядя перемахнул через меня. – Напиши потом, в какой день встретимся.
– Я думал, ты останешься и сегодня, – произнёс я растерянно.
– Вспомнил, что есть дела.
Что это ещё за внезапное бегство!
– Джером ещё с тобой живёт? – внезапно спросил я и осёкся.
Я абсолютно не понимал, что несу. Конечно, я знал ответ на этот вопрос. Знал, но всё равно, как полный придурок, захотел озвучить его. Для чего?!
– Ну да. – Скэриэл остановился, держа в руках ботинок. – А что?
– Ничего. – Я стыдливо опустил глаза и развернулся.
Он не ответил, а я готов был провалиться сквозь землю.
– Спишемся, – буркнул Скэриэл, осмотрел двор и, убедившись, что никого нет, вылез из окна. Я закрыл за ним ставни, задёрнул шторы и, оставшись в одиночестве, громко выругался.
Клетка с Килли ещё со вчерашнего вечера стояла на полу. Канарейка бойко прыгнула с жёрдочки на лесенку и обратно.
Я устало помотал головой и произнёс, обращаясь к нему, как будто Килли о чём-то спросил:
– Не хочу об этом даже думать.
Выпустив его полетать, я угрюмо уткнулся в подушку и закричал, заглушая крик, не в силах успокоиться. Но этого было мало, и я пару раз ударил по одеялу.
При этом мне было сложно определиться, на кого я больше злился: на Скэриэла за его идиотское, ничем не оправданное поведение или на себя за то, что так жалко упомянул Джерома. И как бы я ни старался об этом не думать, мысли упрямо лезли в голову.
– Пошёл он к чёрту, – проворчал я, улёгшись.
Мы оба свободные люди и можем общаться с кем хотим – не важно, полукровка это или чистокровный. Неужели он возомнил, что я должен вечно сидеть в четырёх стенах и общаться только с узким кругом чистокровных, таким образом теша его самолюбие полукровки? В спину упирался учебник по истории тёмной материи, и я с огромным удовольствием скинул его на пол.
Вечером, когда мне казалось, что день уже порядком испорчен и ничто больше не сможет выбить меня из фантомного равновесия, которое я по крупицам восстанавливал всё оставшееся время, стало в разы хуже.
Стук в дверь не предвещал ничего хорошего, и всё же мне ничего не оставалось, как произнести:
– Входите.
Сильвия появилась на пороге и строго проговорила:
– Господин Уильям просит в свой кабинет.
Кажется, она поняла, что Скэриэл был у меня, и вновь заняла недружелюбную позицию. Скэриэла она не переваривала, а само его появление в стенах этого дома воспринимала не иначе как плевок в душу. Думаю, она могла много чего мне высказать, но молча сносила все мои выходки и держалась достойно. Хотя порой от неё так и веяло неодобрением. Вот и сегодня она была не в духе.
– Может, не сегодня? – пробурчал я с кровати, бездумно листая ленты социальных сетей.
– Простите, что? – изумлённо выдала она, стоя в дверях.
– Встаю, – уныло протянул я, не двигаясь. – Сейчас поднимусь к нему.
– Будьте так добры поторопиться. У господина Уильяма много дел.
– Как всегда, – не смог сдержаться я. – Все в этом доме ужас какие занятые, один я ни на что не годный.
Моё раздражение не знало границ. Сильвия была полукровкой, и, хоть родители дали ей полную свободу действий, она ответственно выполняла свою работу и искренне любила нашу семью. Я как чистокровный был недосягаем для неё, но к её мнению прислушивались. Удивительно, как между нами проходила тонкая черта. Наши статусы были на разных уровнях, но отец ценил Сильвию. Его не смущало, что она полукровка. Тогда как полукровка Скэриэл представлялся ему исчадием ада.
– Господин Готье, с вами всё хорошо? – взволнованно спросила она.
– Всё просто замечательно. Сейчас я поговорю с отцом, и жизнь заиграет новыми красками.
Я вышел из комнаты, оставив испуганную Сильвию позади.
Если когда-то я и мог набраться храбрости, чтобы не бояться разговора с отцом, то сейчас был именно такой момент.
Не постучавшись, я вошёл в кабинет, прикрыл за собой дверь и под недовольным взглядом отца встал у кресла, как на расстрел.
Будь что будет. Я успел за это время пережить морально все последствия драки, накрутить себя и отпустить ситуацию. Если отец решил наконец обсудить то, что я ударил Клива, то он выбрал не самое лучшее время. К сожалению, он прилично опоздал с тем, чтобы воззвать к моей совести.
– Для начала тебе стоило постучаться, – хрипло начал он, откладывая бумаги в сторону. – Я разговаривал с миссис Рипли.
Мысленно взвыв, я соображал, что успел ей наговорить и за что сейчас отец собирался устроить показательную порку. Кажется, наговорить я успел много чего.
XXVII
– И что она сказала? – настороженно спросил я.
– Важнее то, чего она не сказала, – нахмурился он и добавил: – Будь добр, сядь. – Я опустился в кресло напротив него. – Миссис Рипли доблестно соблюдает политику конфиденциальности. Но мне вполне достаточно и того, что она передала в общих чертах. Ты ведь подписывал на первой встрече соглашение о конфиденциальности?
– Да, но не думал, что этот документ имеет реальную силу.
– Для миссис Рипли имеет. Она поведала мне, что я не уделяю тебе должного внимания. Но когда уделяю, то это больше похоже на рабочие отношения, чем на семейные разговоры.