Он с раздражением потёр переносицу и поднялся следом.
– При чём тут Оливия? – Леон был в замешательстве. Едко бросил: – Забудь всё, что я сказал, – и повернулся, но я поймал его за плечо, останавливая.
– Допустим, ты вместе с ним ходил на балет, – с сомнением начал я.
– Допустим? – процедил Леон.
Кажется, моё недоверие сильно задело его. Он в ярости посмотрел в ответ. «Совсем как Гедеон», – пронеслось в голове.
Я попытался что-то добавить, но не успел. Леон резким движением схватил меня за кисть, рывком вывел из равновесия – земля на этот раз в буквальном смысле ушла из-под ног – и заломил руку мне за спину. Не то чтобы очень больно, просто всё произошло настолько неожиданно, что я только и успел, что вскрикнуть и затем жалобно хныкнуть, краснея.
– В моём случае тебе придётся верить мне на слово, Готье, – при этом спокойно прошептал мне на ухо Леон и, я бы даже сказал, «нежно» выпустил из захвата. – Прости.
На лице ни намёка на ярость, только безграничное сожаление. Кажется, настоящий Леон очень вспыльчивый, но отходчивый. Как же он умудрялся играть роль тихони в лицее?
– Ты чокнулся! – гаркнул я в ответ, растирая руку.
– Прости, – повторил он, словно случайно наступил мне на ногу. – Ты разозлился из-за одного раза, а Клив страдал от меня на протяжении двух лет.
На лице Леона расцвела та самая тёплая улыбка, на которую был способен только он. Когда мы с ним сидели на долгих нудных лекциях, в желудках урчало, а спины было не разогнуть, то, стоило повернуться к нему, он всегда ободряюще улыбался мне, поднимая настроение одним своим присутствием. Теперь же, после всего, что он сказал и сделал, улыбка не производила прежнего впечатления. Напротив, мурашки бежали по коже. Леон теперь представлялся мне кем-то другим – волком в овечьей шкуре, удобно затесавшимся в наивное доверчивое стадо. Если он рассчитывал на то, что своей неуместной улыбкой сможет что-то исправить, то глубоко ошибался.
– Ну и зачем ты его мучил? Разве он не жаловался родителям?
– Не знаю. – Леон сел на диванчик. – Я просто был маленьким ублюдком. Дядя меня очень баловал, – он говорил медленно, словно размышлял на ходу, – я рос в полной вседозволенности. Может, в этом и была причина. А Клив? Наверное, не жаловался. Я его слишком сильно запугивал.
– Баловал? Мы думали, что дядя тебя… бьёт?
– Дядя? Меня? – улыбнулся Кагер. – Мы – это кто?
Врёт. Это первое, что пришло на ум. Я всегда забывал об одном простом факте: Леон – актёр. Он с детства искренне проживал десятки чужих жизней на сцене. Можно ли ему верить и в этот раз? Нет, не так. Можно ли ему верить вообще?
– Не важно. Просто ты всегда выглядел таким… – Я прикусил губу: чувствовал себя ужасно, признаваясь в том, что мы за спиной обсуждали его.
– Жалким? – Он широко улыбнулся, словно получил комплимент, как будто я таким незаурядным способом похвалил его актёрскую игру.
– «Жалким» – это слишком. Может, забитым… Кто тогда тебя бьёт? Все эти синяки, ушибы…
– Клив, – начал перечислять он, – иногда его друзья – да, есть те, кому я позволяю меня бить.
– Ты что, получаешь от этого удовольствие? – скривился я.
– От избиений? Нет, конечно, – хмыкнул Леон. – Иногда приходится долго замазывать синяки гримом перед выступлением. Но я терплю. Он ведь терпел и не сдавал меня. Правила остались прежними, сменились только роли.
– И он тебе мстит сейчас? – уточнил я. – За то, что ты его бил раньше?
– Не только за это. Я перешёл черту, и он бросил из-за меня балет, – хмуро проговорил Леон. – Я бы тоже не простил такое. Так что, – тут он поднялся и всем своим видом дал понять, что разговор окончен, – я заслужил всё это.
– А ты не хочешь остановить его?
– Может, и хотел бы, да не могу. Если в театре узнают, что я занимался травлей, то, скорее всего, отстранят от главных ролей. Сейчас у меня образ принца, и пресса охотно это поддерживает. Клив может разрушить мою репутацию, если сболтнёт лишнего. Лучше оставить всё как есть. Так что, прошу, больше не влезай.
Я хотел было что-то ещё сказать, вот только не знал что. Леон, воспользовавшись паузой, не спеша направился в сторону, оставив меня у диванчиков.
Значит, это был не дядя… Верилось с трудом.
– Паническую атаку ты тоже сымитировал? – громко бросил я вдогонку, сам не зная, какой реакции ожидал.
Он замер на месте, развернулся и в бешенстве посмотрел на меня. На мгновение даже стало жутко. Неужели я, всегда ходивший по лезвию ножа, в этот раз чудовищно оплошал?
– Ты видел? – прошипел он, оглядываясь, словно пойманный на месте преступления. – Что именно ты видел?
Леон настиг меня и встал вплотную так, что пришлось сделать шаг назад, избегая его агрессивного напора.
– Видел твою паническую атаку в театре, – честно признался я.
Он вспыхнул, словно получил пощёчину.
– Кто ещё знает?
Вообще-то я успел рассказать Скэриэлу, но в итоге решил соврать. Кажется, ответь я честно, проблем не избежать. Сейчас Леон выглядел действительно опасным, и от него хотелось держаться как можно дальше.
– Никто. Я был с Габриэллой. Только если она могла кому-нибудь рассказать.
– Не лезь куда не следует, – угрожающе предупредил он.
Значит, таким он был, когда травил Клива? Пугающе, тут даже не поспоришь. Я поднял руки ладонями вперёд и беззаботно ответил:
– Как скажете, мистер Кагер. Прошу прощения, что потревожил вас и затронул эту тему.
И он тут же смягчился, словно понял, что перегнул палку. Официальное обращение живо остудило его.
– Готье, пожалуйста… – внезапно прошептал Леон. – Пойми, это очень личное. Я не могу это контролировать.
Теперь и я был в смятении. Складывалось впечатление, что я говорил с двумя разными людьми: один упорный, агрессивный, а второй робкий и вызывающий жалость.
– Это панические атаки, – буднично произнёс я. – Их никто не может контролировать.
Он окончательно растерялся. Теперь мы были в одной лодке, оба чувствовали себя неуверенно и жалели обо всём, что произошло.
– Я никому не расскажу, – проговорил я. – Обещаю.
Леон смотрел недоверчиво, но выбора у него не было.
– И про Клива тоже, – напомнил он.
Я кивнул.
– Скоро это всё закончится. Я поступлю в Академию, а он, скорее всего, не наберёт достаточно баллов, так что после выпускного наши пути разойдутся.
Говорил он при этом с грустью, как будто не желал подобного исхода. Разве Клив так легко его отпустит? Инстинкт самосохранения подсказывал, что лучше не озвучивать этот вопрос.
– Конечно. – Я вновь согласился, на что Леон слабо улыбнулся, отступая на пару шагов.
– Прости за руку.
– Ничего. Но больше так не делай, – отшутился я.
Домой я возвращался без настроения, что не укрылось от внимания Чарли.
– Что случилось?
Не было желания делиться с ним произошедшим, поэтому я соврал, что не очень хорошо себя чувствую.
– Плохо дело. Надеюсь, это не скажется на твоём завтрашнем экзамене.
Это последнее, о чём я мог сейчас думать. Экзамен по тёмной материи потерял всю свою значимость, что было совсем некстати.
На следующий день – это была суббота – я сидел в кабинете вместе с ещё двумя одноклассниками, которые пропустили назначенную дату по болезни, но все мои мысли крутились вокруг Леона. Вместо того чтобы настроиться на рабочий лад, я вспоминал вчерашний разговор. Так увлёкся, что не сразу заметил, как остался в кабинете один.
– Хитклиф? – В дверном проёме возникла голова мистера Авреля. – Вам персональное приглашение надо? Я жду вас у себя уже больше пяти минут. К которому часу вам было назначено?
– К двум, – с сожалением ответил я, поглядывая на настенные часы. Я пришёл раньше всех, а в итоге опоздал. – Прошу прощения.
Я торопливо направился за ним по пустым коридорам. Радовало то, что я сдавал экзамен в одиночестве и смог избежать идиотских шуток про огнетушители и пожарные датчики. Мы вошли в просторный кабинет мистера Авреля, и он указал на отмеченное на полу место, куда следовало встать.
– Не нервничай, Готье, – добродушно произнёс он. – Уверен, что сегодня ты справишься.
Он отошёл на добрых десять шагов; это указывало на то, что не очень-то он в меня верил. Я встряхнул руки и посмотрел на противоположную стену.
Отец и Скэриэл в меня верили. Каждый по-своему, но оба приложили руку к тому, чтобы сегодня я стоял здесь с гордо поднятой головой. Миссис Рипли посвятила целый сеанс тому, что экзамен – это всего лишь маленький шажок в жизни и он не будет для меня значим спустя месяц. И отец не станет меня любить меньше, если я провалюсь на каком-либо из будущих экзаменов.
– У меня всё хорошо с самооценкой, – огрызнулся тогда я.
– Вас это задело, – спокойно отметила миссис Рипли. – Адекватная самооценка позволяет здраво смотреть на ситуацию. Вы испытываете большой стресс, используя тёмную материю, но она является частью вас. Её стоит принять, а не отторгать.
Она была права. Я чувствовал себя ужасно на уроках по тёмной материи. Но если бы можно было избежать только уроков… Я чистокровный, и вся моя жизнь связана с тёмной материей. Больше я не мог закрывать на это глаза. Пришло время научиться управлять своей силой.
Мистер Аврель сбоку кашлянул, поторапливая. Я поднял руку, почти физически ощущая, что держу лук: плечи в сторону мишени, ладонь позади рукояти. Прикрыл глаза, чувствуя, будто Скэриэл стоит за моей спиной, направляет, тихо проговаривая:
– За тетиву держись тремя пальцами.
– Понял.
– Молодец.
Весь разговор происходил в голове, но был настолько реалистичным, словно я мог ощутить тёплое дыхание на шее.
– Не спеши. Сожми крепче лук. Не тряси.
– Я знаю.
– Прицелился?
Я взглянул на три кольца, что были расположены передо мной на расстоянии пяти метров.
– Да.
– Ощущаешь, как натянута тетива? – прошептал он на ухо, щекоча шею.