– Сукин ты сын! – крикнул он. – Сукин ты сын…
Я зажмурился. Боль расползалась по всему телу, колола мышцы и кости. Грудь горела от его ударов, спасительный воздух обжигал лёгкие. Дышать. В жизни не мог представить, как прекрасно просто дышать. Наполнять лёгкие кислородом и пускать его по венам – лучшее, что придумала эволюция.
Гедеон яростно похлопал меня по щекам.
– Дыши, – измученно проговорил он.
Я снова повернул голову в его сторону – и он отстранился. Опёрся спиной о ножки стула и закрыл лицо руками. Мне казалось, что он всхлипнул. Этого не могло быть. Я изнеможённо прикрыл глаза.
– Что случилось? – выдохнул наконец я.
– Ты чуть не умер, – произнёс он спустя время. Я уже и забыл, о чём спрашивал.
Восемь ударов сердца. Казалось, это было во сне.
– Почему? – тихо спросил я, не слишком надеясь на ответ.
Он с усилием отвёл руки от лица:
– Ты впитал мою материю.
Впитать материю. Ничего не понимаю.
– Не понимаю, – устало озвучил я свои мысли.
– Ты впитал её и не смог высвободить. Направить её… – тихо объяснил Гедеон. – Я чуть было не убил тебя.
– Впитал? – У меня хватало сил только на то, чтобы повторять за ним. – Направить?
– Похоже, ты извлекатель, Готье. – Гедеон опустил голову и произнёс это куда-то в сторону. – Ты чёртов извлекатель. Один из тех, кто может забирать тёмную материю. Я не уверен, но, кажется, это так.
– Это плохо, да? – обречённо спросил я, продолжая лежать.
За окном совсем стемнело, и в столовой без света я слабо различал лицо Гедеона.
– Не знаю. Извлекатели обычно бывают низшими, реже – полукровками. Они рождаются настолько редко, что все известные случаи описаны в истории.
– Но я не низший. И не полукровка.
– Конечно же нет, – бросил Гедеон с едва заметным раздражением.
Мы молчали довольно долго. В полной тишине я слышал тиканье настенных часов. Кажется, к психологу я сегодня не попаду.
– Почему я не мог дышать?
– Не знаю, – вздохнул он. – Слишком много материи для неподготовленного извлекателя? Она чуть было тебя не убила. Как инфекция, проникнувшая в организм.
Восемь ударов сердца. Я ведь сосчитал их.
Восемь грёбаных ударов, прежде чем я бы умер.
– Я чувствовал, что материя останавливает мою кровь.
– Это моя вина… – тихо проговорил Гедеон. – Моя.
– Я чувствовал твою силу. Она огромна. – Мурашки пошли по коже, когда я вспомнил всю мощь Гедеона.
В какой-то степени это ведь был интимный момент, что-то почти сакральное. Я ощутил его. На некоторое время слился с могуществом Гедеона. Мы были одним целым. Я должен был умереть от его силы. Такая мощь… Смогу ли я когда-нибудь вновь почувствовать её? Смогу ли сам овладеть материей на таком уровне?
– Прости…
– Я слышал своё сердце, – решился признаться я. – Оно еле билось.
– Не может быть, – к моему удивлению, возразил Гедеон. – Твоё сердце сразу остановилось, как только ты упал. Ты не дышал. Я сделал тебе искусственное дыхание и непрямой массаж сердца.
Это то, что называют клинической смертью? Вздрогнув, я уточнил:
– Сколько я был в отключке?
Гедеон мрачно посмотрел на наручные часы.
– Не знаю. Может, около трёх минут. Может, меньше. Не до этого было.
– Много… – протянул я, и он сдавленно признался:
– Я думал, что умру сам, пока пытался тебя откачать.
– Спасибо.
Но Гедеон выглядел всё таким же раздражённым и потерянным.
– Ты меня не благодарить должен, а ненавидеть. Из-за меня ты чуть не умер.
– И всё же ты спас меня, – устало напомнил я.
Жутко клонило в сон. От слабости я не мог даже сесть. Было так спокойно просто лежать в темноте и слушать его голос. Почему-то… в эту минуту я совсем его не боялся.
– Я не мог иначе, – произнёс Гедеон тихо.
Мог. Ведь мог. Наследник Бёрко, приёмный сын, ненастоящий брат. Чужак в семье. Угроза для Совета старейшин и нынешнего политического строя. Да, Гедеон сегодня мог раз и навсегда избавиться от меня. У меня бы остановилось сердце. Оставь он меня беспомощного, я бы уже был мёртв.
– Никому не говори об этом. – Гедеон подсел ближе и склонился ко мне. – Это опасно. Извлечение материи карается законом строже, чем убийство на дуэли.
– П… почему? – Поспеть за его словами было сложно.
– На дуэли чистокровные равны. Каждый владеет материей с рождения. Но ты можешь впитать силу противника, оставить его без оружия, убить беспомощного.
– И он станет низшим…
– Что?
– Чис…Чистокровный без тёмной материи станет низшим.
Я еле мямлил. Голова не работала. Мысли путались.
– Убийство чистокровного как низшего карается законом строже?
На лице Гедеона отразилось непонимание: брови сошлись на переносице, рот скривился. Прищурившись, он смотрел на меня в ожидании объяснений.
– Ведь чистокровный без тёмной материи похож на низшего, – вновь повторил я. Связно мыслить и собирать слова в предложения было сложно. Приходилось сосредотачиваться на каждой фразе. Я говорил заторможенно, но Гедеон не прерывал меня. – Он слаб. Не может постоять за себя никак, кроме физической силы. Если убить так чистокровного… что мне будет?
– Возможно, смертная казнь, – наконец ответил Гедеон.
– А что будет за убийство низшего?
– Штраф и исправительные работы, – обречённо произнёс он, понимая теперь, куда я клоню.
– Это несправедливо, – в сердцах проговорил я, закрыв глаза, и прохладная ладонь устало легла мне на лоб.
– Одни в рабстве у других. Какая уж тут справедливость.
13
Нас остановили на границе с Центральным районом. Скэриэл выглядел слишком непринуждённо, учитывая, что за нами, по его словам, велась слежка.
Вечером здесь всегда было много желающих пересечь границу и попасть в Запретные земли. Полукровки возвращались домой после рабочего дня, чистокровные ехали в клубы. Мы встали в пробку, а значит, вместе с нами застряли и преследователи.
Я был так напряжён, что сразу вызвал подозрение у пограничника. Он грубо приказал нам выйти из машины, а затем служебные собаки проверили салон и багажник на наличие виса. В последнее время имитаторов тёмной материи становилось всё больше. Скэриэл был спокоен, вежлив и улыбался проверяющим. Я, напротив, угрюмо отмалчивался. Последовала более тщательная проверка документов и наличия тёмной материи – в этом мне помог Скэриэл. Но пограничники не успокоились и долго проверяли подлинность моего разрешения на нахождение и проживание в Центральном районе. Всё это заняло не меньше получаса, а то и час.
Нашего водителя, судя по лицензии, закреплённой на приборной панели, звали Гарретт Хоббс. Он был чуть ниже меня ростом, с щетиной и прокуренным сиплым голосом. Когда мы пересекли границу, Скэриэл попросил поехать другой дорогой. Гарретт, то и дело поглядывая на нас через зеркало заднего вида, молча развернул машину.
Если до этого я надеялся, что Скэриэл ошибся, то теперь был уверен в его правоте. Когда мы остались абсолютно одни на пустой дороге, я заметил далеко позади чёрный джип представительского класса. Стало понятно, почему Скэриэл предложил сменить маршрут. Другой вопрос – как он заметил хвост в центре?
Вдоль дороги пролегала река с быстрым течением. Это и дорогой-то сложно было назвать. Стоило чуть отъехать от границы, как асфальт быстро сменился гравием вперемешку с глиной; в дождь ехать по грязи было опасно: не совладав с рулём, недолго улететь в кювет или, что ещё хуже, в воду с обрыва – и прощай, машина.
По другую сторону темнели заброшенные заводы и фабрики. Раньше здесь работали низшие, но после переворота предприятия позакрывались, а люди подались кто куда: уехали в другие города на заработки или остались, но погрязли в криминале. Появлялись группировки, началась бесконечная и кровавая делёжка территории. Даже само название Запретные земли получили именно тогда, тогда же обрели статус опасных районов, гетто. Все эти ограничения свободы для низших и полукровок, разрешения на передвижение, проверки ввёл Совет старейшин. Появился даже ещё один бизнес по созданию липовых лицензий, благодаря которым низшие могли попасть в центр. А с употреблением виса можно было устроиться на работу бок о бок с чистокровными.
На улице быстро темнело, но очертания заброшенных цехов, обветшалых складов и старых рабочих общежитий легко угадывались за мутным стеклом автомобиля. Окна были разбиты, что-то успели разворовать, краска потрескалась, стены и двери покрылись оранжево-бурыми пятнами. За шестнадцать лет всё заросло высокой травой. Повсюду высились горы мусора. От накопившегося гнилья попахивало.
Отец одного из моих приятелей, Реми, спился как раз после закрытия заводов. Я помню, как сам Реми тоже начал выпивать, – к тому времени старик уже умер, вдоволь хлебнув украденного технического спирта. Реми поносил Совет старейшин и мечтал прирезать парочку аристократов. Я не знаю, что с ним стало потом; мы потеряли связь, когда я начал работать со Скэриэлом. Честно говоря, когда Реми стал одержим мыслью об убийствах чистокровных, я решил держаться от него подальше, иначе меня могли загрести за компанию. А то, что его рано или поздно посадят, было вопросом времени.
– Как давно вы работаете водителем? – внезапно спросил Скэриэл.
Гарретт явно не жаждал общения. Он бросил на нас очередной настороженный взгляд в зеркало заднего вида и ответил:
– Недавно начал.
Скэриэл улыбнулся, но я заметил, как он тихо отстегнул ремень безопасности и вытащил из внутреннего кармана куртки складной нож. Я отсел подальше, давая ему больше места. Скэриэл открыл нож, и острое лезвие, отразив лунный свет из окна, сверкнуло в тусклом салоне.
– Мистер Эн мало платит, да? – спросил он и накинулся на водителя.
Я машинально схватил сумку с деньгами, не понимая, что именно затеял Скэриэл. Левой рукой он обвил шею Гарретта – так, что тот чуть не задохнулся, а когда водитель попытался дёрнуться, приставил нож к его горлу и надавил.