– Все наслышаны о твоём ночном бунте, – с довольным видом проговорил Леон, встретившийся мне на пути.
Мы двинулись по лестнице на второй этаж. Кто-то грубо задел меня плечом, проходя мимо. Я свирепо крикнул ему вслед, но парень не остановился.
– Бунте? – Я потёр ушибленное плечо, затем опомнился: – Блин, точно.
– Ага, – усмехнулся Леон. – То самое сообщение, где ты сравнил их с клубком ядовитых змей… – Понизив голос, он продолжил: – И пожелал всем гореть в аду. Это, конечно, выше всяких похвал. – Леон мягко сжал мою руку выше локтя. – Нет, серьёзно, это лучшее, что я только мог прочитать с утра в чате.
– Я уже забыл об этом. Но остаюсь при своём мнении.
– Я с тобой полностью согласен. – Он поправил лямку рюкзака. – Кто-то должен был это сказать. – Леон огляделся и вновь повернулся ко мне. – Как ты заметил, теперь все обсуждают и тебя.
– Польщён, – скривился я в ответ. – Оливера видел?
– Ни его, ни Оливии нет.
Направившись к нужному кабинету, мы влились в плотный поток людей. На меня продолжали бросать колкие взгляды, а некоторые ещё умудрялись перешёптываться, когда я оказывался рядом. В такой ситуации слышать свою фамилию из чужих уст было, мягко говоря, неприятно. Меня это нервировало, но я не подавал виду. Уверен, Оливеру приходилось намного сложнее. Если меньшее, что я могу сделать, это перетянуть часть внимания обезумевшей толпы на себя, значит, так тому и быть.
– Как думаешь, они придут? – с сомнением спросил я.
– Не знаю, – вздохнул Леон. – Ты же видел новости? А газеты? Это перешло все границы.
– Новости? Газеты? О чём ты? – остановившись, я перегородил дорогу, и сзади недовольно шикнули, а затем, обходя, проворчали:
– Хитклиф, блин, придурок, встал посреди коридора.
– Ага, – поддакнул кто-то, – достал уже.
Леон подтолкнул меня к окну.
– О боже, Готье, – расстроенно произнёс он, достал смартфон и принялся торопливо что-то искать. – Только не горячись, ладно? – Он показал экран, на котором я увидел заголовки новостных статей.
«Несовершеннолетний сын Джозефа Брума, директора Академии Святых и Великих, пойман на свидании с третьекурсником». А рядом приписка, что Бернард Дон – сын владельца Центральной больницы святого Августа. На тех самых фотографиях лицо Оливера было размыто, видимо, в связи с тем, что он несовершеннолетний.
– Какое ещё свидание… Твою ж мать, – ёмко заключил я.
Конечно, стоило ожидать, что фотографии привлекут внимание папарацци: чем не идеальный материал для первой полосы? Но я всё надеялся, что это уляжется само собой. В статье журналист подробно описывал семьи Брум и Дон. Он несколько раз упомянул, что эти люди входят в Совет старейшин, занимают высокие должности и от их решений зависит благополучие страны. Если в чатах все обсуждали Оливера и Бернарда, смакуя их личную жизнь, то в статье акценты сместились на старших представителей.
– Таких статей полно. Жёлтая пресса… – Леон убрал телефон в карман и горько добавил: – Скандал вышел нешуточный.
– Твою ж мать, – присев на широкий подоконник, повторил я. Рядом уже кто-то сидел, но стремительно ретировался, стоило мне выругаться. Я недовольно потёр переносицу. – Что теперь делать? Все уже видели эти статьи?
– Не знаю… Мне кажется, да.
Я впал в отчаяние. Ночью казалось, что хуже и быть не может, но жизнь неожиданно подкидывала ещё больше проблем.
– Ты что-нибудь знаешь про отношения Оливера с отцом? – нерешительно спросил я.
– Только то, что отношения у них натянутые. – Он с тревогой посмотрел на проходящих мимо учеников. – Нужно идти. Через пару минут начнётся история.
Мы поторопились, но тут я увидел Клива. Он неотрывно наблюдал за мной, а поравнявшись, бросил что-то едкое.
– Что ты сказал? – громко произнёс я.
Я был на взводе, а Клив, по рассказам Оливера, опять приставал к Леону. Теперь и Оливер пострадал, поэтому, само собой, я принял решение, что, если этот придурок ляпнет хоть что-то в адрес Брума, ему не поздоровится.
– Попался твой дружок, – повысил голос Клив, довольно щурясь. – Много выпендривался, вот и получил. Есть на свете справедливость, да, Хитклиф?
– Не слушай его. – Леон потянул меня за пиджак. – Идём.
– Нет. – Я отдёрнул руку и подошёл к Кливу.
Головой-то я соображал, что он никак не замешан в скандале с Оливером, но уж больно бесило его злорадство. Клив стоял, опираясь спиной о стену, и победоносно смотрел на меня, словно обошёл по всем фронтам.
– Не смей полоскать имя Оливера, – прорычал я.
– Чего?! – Он снисходительно рассмеялся. – А ты, я смотрю, храбрым заделался. Хочешь ещё разок помериться тёмной материей, а? – Но тут же он будто спохватился и бросил: – Ах да, о чём я, Хитклиф? Ты же слабак.
– Готье, идём, – настойчиво позвал Леон.
– Иди без меня, – отрезал я, но Леон, наоборот, встал между нами и, приблизившись ко мне вплотную, яростно зашептал:
– Не слушай его, прошу. Это провокация. У тебя будут проблемы. Пожалуйста, Готье!
Он в отчаянии ловил мой взгляд и что-то ещё шептал, вцепившись в мои руки. Подтолкнул в сторону, желая увести, но я стоял на своём. Я слышал его, но не слушал. Передо мной, как на плёнке, проносились все отвратительные выходки Клива, его издевательства над Леоном. Я был в ярости скорее из-за Оливера и своей беспомощности, чем из-за Клива, но он просто удачно попался под горячую руку.
– Вы чего тут устроили, голубки? – загоготал он. – Ещё пососитесь! Так ты тоже такой, как и Оливер, да, Хитклиф? А папаша твой в курсе?
– Прочь, – бросил я Леону и сам отпихнул его.
– Давай, покажи мне свою материю. – Клив вытянул руку; на ладони возникло тёмное пламя. – Слышал, что ты на последнем месте по практике.
Он угрожающе поднял руку, и тут я уже не сдержался.
– О нет. – Я широко улыбнулся. – У меня для тебя есть что-то получше.
Я подскочил к нему – и ударил кулаком в нос. Его рука дёрнулась, тёмная материя растворилась. Возможно, он думал, что ситуация в туалете повторится, и хотел взять реванш, вот только сегодня всё шло по другому сценарию.
Это лучшее чувство, которое я только мог испытать. Рука гудела от удара, мне стоило огромных усилий не взвыть от боли, но я лишь стиснул зубы. Кажется, я сломал себе большой палец. Зато вид шокированного Клива, прижимающего ладонь к лицу и стонущего от боли, казался мне идеальным началом дня. Через секунду из его левой ноздри потекла, очерчивая губы и подбородок, алая струйка. Он заторможенно оторвал от меня взгляд и посмотрел на испачканную ладонь. Глаза расширились, как будто он никогда прежде не видел крови. А я удовлетворённо наблюдал за ним, желая запечатлеть этот момент в памяти, чтобы возвращаться к нему снова в минуты печали.
Кровь просачивалась между его пальцами, капала на пол, пачкала рубашку и брюки. Клив пытался угрожать мне, но выходило лишь невнятное бормотание. Нос подозрительно сместился чуть в сторону. Большой кровавый пузырь вырос из ноздри и лопнул. Вот ведь жалкий урод. Наконец-то он получил то, что заслужил.
Он снова посмотрел на меня – теперь испуганно, не веря своим глазам. Но я больше не улыбался. Эйфория меркла, сменяясь чем-то вроде сожаления. Да что со мной? Конечно, Клив тот ещё ублюдок, но именно сейчас он был ни при чём, а я просто воспользовался моментом, чтобы выместить злобу и отомстить. Мне стоило огромных усилий не кинуться просить прощения. Куда только делась моя ярость? Я всё больше чувствовал себя негодяем. Я с ужасом осознавал: а ведь, кажется, я ничем не лучше Клива.
Как цунами, на меня обрушились все звуки мира, отчего виски пронзила боль. Позади и по сторонам собралась толпа. Все гомонили, охали и шептались. Кто-то показывал на меня пальцем. Какая-то девчонка из младших классов подскочила и протянула Кливу платок. Одноклассник Клива, имени которого я не знал, подошёл к нему и попробовал утащить в сторону. Я выдохнул, словно долгое время находился под водой.
– Ты… – прошептал сбоку Леон севшим голосом. – Ты как?
Он обращался не ко мне. Я с досадой повернулся к Кагеру. Тот выглядел… расстроенным? Он что, переживал за Клива? Я торопливо отогнал эту дикую мысль: было не до неё. Никто не собирался расходиться. Клив безуспешно пытался остановить кровь. Он запачкал платок, прижимая его к носу. Подоспел кто-то из преподавателей. Кажется, картина перед ним предстала прескверная, раз даже он опешил и растерялся.
За всем случившимся я не заметил, когда успел прозвенеть звонок. Клива увели два его одноклассника, быть может, в медчасть. Я смотрел им вслед, не реагируя на строгий голос преподавателя. Клив оставлял кровавые капли на паркете, словно Гензель со своими хлебными крошками. А меня, продолжая осыпать упрёками, повели в кабинет директора.
Представ перед ним и ещё двумя преподавателями, я не мог вымолвить ни слова. Мне, впрочем, нечего было им сказать. Я не собирался отчитываться, по какому такому праву напал на ученика. Почему я ударил его, словно – цитирую – «неотёсанный низший». Как будто за использование тёмной материи и дуэль меня бы по головке погладили. Они мучили меня около двадцати минут, прежде чем пришли к единственному логичному и кошмарному решению – вызвать отца в лицей.
Я сел в приёмной в дальнем углу, спрятавшись за высоким пышным кустом, подальше от цепкого взгляда секретаря. К костяшкам пальцев прикладывал пакет со льдом, заботливо выданный мистером Аврелем. Кажется, он очень прикипел ко мне ещё с того дня, как я случайно сжёг его кабинет. Мистер Аврель ничего не сказал, но тихонько улыбнулся мне, пока никто не видел.
Хотелось исчезнуть с лица земли, но не потому, что сейчас приедет отец и мне влетит. Просто вся моя жизнь летела под откос, так ещё и я сам активно этому способствовал. Сожаление по поводу Клива потихоньку сходило на нет. Я мысленно успокаивал себя тем, что он говнюк и ему полезно пару-тройку раз получить в нос.
Отец ворвался в приёмную, испугав секретаря и молоденькую учительницу. Я еле держал себя в руках; сердце готово было от страха выпрыгнуть из груди. Сухо поздоровавшись со взрослыми, отец взволнованно посмотрел на меня – и мой желудок прилип к позвоночнику. Меня чуть не стошнило. Нужно будет пожаловаться на это миссис Рипли. Подумать только, у меня свой психотерапевт. Вот это достижение к семнадцати годам.