– А с ним что делать? – Я указал на тело.
– Доставай лопаты, закопаем во дворе. Только нужно везде свет отключить.
– Во дворе?
– У тебя есть идея получше? – Правая бровь Скэриэла вопросительно выгнулась.
– Ну, может, где-то подальше отсюда?
– Ой, прости, конечно, сейчас я вызову такси. – Скэр театрально вытащил телефон из кармана куртки. – Давай в ковёр его и в багажник. По старинке.
– А позвонить Эдварду? Он-то на машине, – не унимался я.
– Джером, ты всё усложняешь и впустую тратишь время. Мы просто закопаем его во дворе и забудем об этом.
– Земля там промёрзла…
– Предлагаешь дождаться весны? А пока можем запихнуть тело в холодильник на кухне. Работники придут, а там этот, с пакетом на голове.
– Ладно, тогда я за лопатами, – сдался я.
– Вот и чудненько. – Скэриэл ухватился за ноги трупа и приподнял. – А я затащу его во двор. Выруби везде свет. Найдёшь нас по красным полосам.
Скэриэл потащил тело к двери. За ним правда оставались тонкие кровавые полосы, размазанные по полу.
– Пойду возьму ещё тряпку, – устало произнёс я, направляясь к кладовке.
На улице стало темно, как только мы выключили все лампочки. Спасал только лунный свет.
– Как насчёт закопать под деревом? – Я остановился рядом, держа лопаты.
Сейчас дерево выглядело особенно мрачно и зловеще.
– Лучше подальше, – покачал головой Скэриэл.
– Почему? Под деревом земля хуже? Типа корни мешают?
– Не в этом дело. – Он понизил голос. – Просто я уже там похоронил одного.
– Как это? – Я удивлённо уставился на него. Шутит, что ли?
– Да так. – Скэриэл махнул рукой, мол, пустяки. – Каждый может ошибиться.
– Кто там похоронен?
Мне стало тревожно, что всё это время дети бегали и скакали над чьим-то телом.
– Какой-то бездомный. Они жили тут до покупки дома. Я приехал и всех выгнал. Один всё никак уходить не хотел, – поморщился Скэриэл. – Сначала я был с ним даже вежлив, но он меня вконец разозлил. Я решил припугнуть его тёмной материей, но не рассчитал силы. Да и он оказался некрепким стариком… Одного удара хватило.
– Ужасно, – выдохнул я. Хотя, казалось бы, чему удивляться. Я два часа назад превратил чужое лицо в кровавую кашу.
– Самому неприятно, – грустно отозвался Скэриэл. – Говорю же, все ошибаются. В том числе и я.
Вот только от чужих ошибок не умирают. Я постарался просто не сосредотачиваться на этой новой информации. Мне хватило потрясений.
– Значит, не под деревом, – подытожил я.
– Ага. И не у забора. Нам надо его поменять.
Мы выбрали место и принялись копать. Земля еле поддавалась. Как я и думал, она промёрзла. Скэриэл усердно работал, так что я тоже старался не отставать. Не знаю, сколько прошло времени, но мы оба вспотели, сбросили куртки и копали, пока не образовалась метровая яма.
– Скоро уже будет светать, – проговорил Скэриэл, вытирая пот со лба. – Нужно быстрее похоронить.
Руки у нас были вымазаны в грязи, поэтому лоб Скэриэл тоже запачкал, как и лицо. Наверное, выглядели мы так, словно работали в шахте. Не знаю почему, но вид чумазого Скэриэла поднял мне настроение.
Мы опустили труп в яму и закопали. Вышло уже быстрее. К рассвету дело было сделано. Я валился с ног от усталости, но Скэриэл был бодр и полон сил.
– Иди поспи, – предложил он, когда мы вошли в дом: оба грязные, потные, с лопатами в руках.
– А ты?
– Хочу прибрать до открытия.
Я был так измучен, что не осталось сил на споры.
– Ладно. – Я медленно двинулся по лестнице, как вдруг он меня окликнул:
– Джером?
Скэриэл поднялся за мной, притянул к себе и крепко обнял.
– Спасибо, – тепло шепнул он.
– За то, что остановил его? – уточнил я, стоя столбом.
За то, что не сбежал, как трус? Не бросил наш дом? А ведь такие мысли у меня были.
– Нет. – Скэриэл стиснул меня крепче. – Спасибо, что остался жив.
20
Оркестр играл очередную симфонию Бетховена. Музыканты были в тёмно-синих костюмах и украшенных чёрными перьями пилотках. Под высоким расписным потолком исполняли трюки воздушные гимнасты в белых, сверкающих в темноте костюмах, а вокруг, огибая весь зал, под потолком парили два огромных дирижабля. Один двигался по часовой стрелке, второй – против. Они пересекались каждые полчаса, возвещая об этом взрывом конфетти. Гости только и успевали, что вовремя прикрывать ладонями бокалы. Тут и там слышались восторженные вздохи.
В центре, на небольшом помосте, факиры создавали из огня гигантские фигуры: двухметровых огненных тигров и львов, временами прыгавших над головами гостей и издававших безмолвный рык; грациозных фениксов с пламенным оперением; бабочек, порхавших с подноса на поднос и похожих на искристые бенгальские огоньки. К ним лучше не протягивать руки – можно получить ожог, о чём предупредили с самого начала фаер-шоу.
Я не приближался к факирам, предпочитая смотреть издалека. Меня пугал огненный лев, слишком напомнивший того, которого создал из тёмной материи Гедеон. Огромный хищник прыгал через круг пламени, грозно бегал по помосту, держа зрителей у импровизированной сцены в напряжении, свирепо рычал на факира, всё так же не издавая ни единого звука, и тот эффектно усмирял его ударами пылающего хлыста.
– Великолепно, – восхитился чистокровный, стоявший впереди; он похлопал и обратился к остальным: – Вы это видели? Прямо как настоящий.
Факир взмахнул рукой, и лев обернулся птицей, встрепенулся, широко раскинул крылья и взмыл ввысь, а после ринулся на гостей, которые в ужасе вскрикнули. Факир взмахнул ещё раз, и птица исчезла под бурные аплодисменты и возгласы облегчения, так и не задев зрителей.
На рождественском маскараде правили три традиционных цвета – серебряный, золотой и красный. Сверху крупными хлопьями падал снег, но не долетал до нас, а растворялся прямо на глазах. Он никак не беспокоил гимнастов, из чего я сделал вывод, что снег – не более чем световое шоу. Рядом с оркестром стояла пышная нарядная ель, макушкой достававшая до потолка. Под елью высилась гора подарков в ярких упаковках.
Из года в год программа рождественского бала менялась: в прошлом были русалки, фонтаны и киты изо льда, в этом темой стал цирк во всех его проявлениях. Неизменным оставалось одно – все гости надевали маски, пряча лица. А ровно в полночь мы были обязаны снять их и открыться друг другу.
Маски чистокровных заранее изготовлялись по индивидуальным дизайнам. Они не повторялись: у одних маски были вычурные, расписные, с пышными перьями и лентами, другие предпочли более скромные варианты и обошлись позолотой. На золотой маске одной чистокровной красовались розовощёкие ангелы в стиле потолочных фресок Трогера. На маске у другой я разглядел балерин, копию «Голубых танцовщиц» Дега.
Мама любила рождественский бал, и ей нравилось наносить собственные рисунки на маску.
«А здесь у нас будет Луна. – Она улыбалась мне; на её носу и щеках сверкали блёстки. – Тебе нравится Луна? Могу ещё нарисовать Землю. В этом году на каждой нашей маске будут планеты Солнечной системы. Отцу я нарисую Марс. – Мама говорила шёпотом, а я наблюдал за переливами блёсток на свету. – Ты ведь помнишь, что на его маске рисовать нельзя? Таковы правила для старейшин, но я нарисую незаметно, чтобы только мы знали об этом. Здорово, правда?» И как бы больно ни было, я с нежностью вспоминал её руки, испачканные в жёлтой краске. Золото на светлой коже. Пальцы в розовом, а локти в белом – она неаккуратная, но такая забавная. Чесала нос, и блёстки оставались на пальцах, смешиваясь с краской. Она тянула ко мне руку, ласково гладила по щеке, а я уже чувствовал, как окрасилась и моя кожа.
Я мотнул головой, отгоняя воспоминания.
– Я думал, ты будешь под домашним арестом, – проговорил Леон, подходя с бокалом какого-то оранжевого напитка.
Он был в смокинге с чёрной шёлковой сорочкой и белой бабочкой. Я впервые видел его в тёмном костюме. Расписную серебряную маску он держал в руке.
– Сам удивляюсь, – раздражённо ответил я, хотя собирался не подавать виду, как мне претит это мероприятие. – И кстати, как ты меня узнал?
Свою маску я старался лишний раз не снимать, чтобы не привлечь ещё больше внимания, но, кажется, это мне плохо удавалось.
– Ты один стоишь в стороне с кислой миной.
– Но ты же не видишь моего лица, – не унимался я чисто из упрямства.
– Поверь, тебя легко узнать даже по недовольной позе, – усмехнулся Леон, и я вяло улыбнулся в ответ.
На костяшках пальцев образовалась корочка. Я периодически трогал её, напоминая себе о том, как поступил с Кливом. Двоякие ощущения. Я давно ничего не слышал про него и не горел желанием спрашивать.
Как и Леон, я сделал маленький глоток из своего бокала. Старшие пили шампанское, тогда как у меня был яблочный сок.
– Отец не сильно ругал? – поинтересовался Леон.
– Мы ещё не обсуждали драку. – По привычке я поднял взгляд на амфитеатр, но там пока было пусто. – Он очень занят.
– А мистер Хитклиф тоже здесь? – Леон тоже посмотрел наверх.
Мы никогда не поднимались в амфитеатр. Вход туда был строго воспрещён.
– Да. Твой дядя с ними?
– Ага. – Леон оглянулся. – А остальные из твоей семьи?
– Где-то здесь. – Я нахмурился, наткнувшись взглядом на Гедеона.
Они с Люмьером и Николасом стояли далеко впереди, что-то бурно обсуждая. Точнее, Люмьер спорил с Николасом, в то время как Гедеон медленно пил шампанское из высокого бокала. Кажется, он их даже не слушал. На них были золотые маски, какие разрешено носить на балу с девятнадцати лет. Он повернул голову и посмотрел прямо на меня. Я растерялся. Сок попал не в то горло, и я кашлянул в кулак, отвернувшись.
– Ты как?
Кажется, Леон что-то говорил до этого, но я пропустил мимо ушей.
– Что, прости? – Я повернулся к нему и одним большим глотком осушил бокал.
В горле ещё першило. Краем глаза я видел Гедеона, но он уже повернулся ко мне спиной. С ним разговаривала чистокровная, возможно, его однокурсница. Она смеялась, прикрывая рот ладонью, и зачарованно смотрела на брата.