– Первая позиция лёгкая. Попробуйте повторить.
Я с досадой посмотрел на ступни Кагера.
– Что значит лёгкая? – возразил Оливер. – Я так ноги себе сломаю.
– Дай помогу. – Леон подтолкнул Оливера к станку, опустился на колено и руками переставил ноги Оливера так, чтобы скорректировать позицию.
– Нежнее, – проворчал Оливер.
– Я сама нежность, – ответил Леон, поправляя его пятки.
– Да у тебя руки стальные, ты как будто бы вагоны разгружаешь, – отшутился Оливер.
– Это всё от тренировок. Я много подтягиваюсь на турниках. – Леон поднялся и оценивающе осмотрел Брума. – Вот, другое дело. Спину прямо.
Я видел, как Оливеру трудно. Поза оказалась чертовски неудобной.
– Я так долго не выдержу.
– О, тебе идёт, – поддержал я. И ни капли не слукавил. Оливеру действительно всё это шло.
Леон по-дружески погладил его по спине:
– Ты большой молодец. Можешь отдохнуть.
Оливер растерянно отступил в сторону.
– Что? – спросил Леон, потому что он выглядел совсем потерянным и даже… напуганным?
– Это… приятно, – тихо произнёс он.
– Первая позиция? – удивился я.
Оливер помотал головой.
– Нет. Похвала. Меня редко хвалят. Дома вообще не хвалят. – Он опустил голову, пряча от нас взгляд. – Я должен быть лучшим во всём, и это стандарт. За стандарт не хвалят.
Я нахмурился.
– Хотел бы я, чтобы отец хоть иногда говорил что-то подобное, – закончил Оливер. – Но сейчас даже заикаться о разговоре с ним опасно. После всего, что произошло… Боюсь, он ещё долго будет на меня злиться.
– Я буду тебя хвалить, – уверенно заявил Леон.
И в довершение своих слов погладил Брума по голове, приговаривая:
– Ты молодец, Оливер. Ты всё делаешь правильно.
Оливер стоял с опущенной головой, и я обнял его с другой стороны, приговаривая:
– Мы гордимся тобой и всегда поддержим.
Сначала Оливер напрягся, словно не ожидая от нас ничего хорошего, а потом прижался крепче и тихо прошептал:
– Спасибо.
27
– Это твой новый водитель? – Чуть сдвинув штору указательным и средним пальцами, Скэриэл заинтересованно посмотрел в окно, так чтобы его не было видно с улицы. Хотя он, как мне казалось до этого, всегда без опаски лез ко мне на второй этаж, несмотря на время суток. – Чарли, да?
Хищная птица высматривает жертву. Это первое, что пришло на ум, когда я взглянул на него.
Мы плотно пообедали и теперь лениво занимались своими делами.
Я лежал на кровати и готовился к экзамену по тёмной материи, борясь с сонливостью; Скэриэл перечитал томик Рембо и теперь бесцельно слонялся по комнате, разминая тело, а затем прильнул к окну.
– Наверное, – не отвлекаясь от учебника, ответил я. – Молодой такой. Болтливый.
– Да, очень молодо выглядит на фоне других ваших работников. Сколько ему?
Переворачивая страницу, я вновь мельком взглянул на Скэриэла. Он настороженно хмурился.
– Не знаю, не спрашивал. Отец, наверное, посчитал, что раз Чарли моложе, то мы с ним быстро найдём общий язык и я забуду про Кевина.
– Кстати, ты его навещал?
– Кевина? Нет пока, – смущённо вздохнул я. – Думал, что мы вместе навестим.
– Можешь с ним встретиться и без меня, когда будет удобно, – пожал плечами Скэр. – Мы с ним часто созваниваемся, так что всё окей. Он явно соскучился по тебе.
– Ладно. – Я сел на кровать, отложил книгу и осторожно начал: – Вообще-то я хотел Кевина ещё после рождественского бала навестить, просто не успел.
Я посмотрел на Скэриэла, пытаясь уловить любое изменение в выражении его лица или в позе. Как же убедиться, что Джером ничего ему не рассказал? Я наконец-то решился осторожно прощупать почву: устал сидеть как на иголках.
– А он прошёл? – не отрывая взгляда от улицы, спросил Скэриэл. – И как?
– Ага. Было скучно. – Я старался, чтобы голос прозвучал как можно равнодушнее, а самого так и подмывало добавить: «Не то что у тебя, ведь так? Это ты бродил у нас по залу в униформе официанта, и тебя я даже не заметил». Но это бы породило ещё больше проблем, а я и так не справлялся с уже имевшимися. – Я рано ушёл. А ты что делал в тот вечер?
– В Рождество? – уточнил Скэриэл. – Да ничего такого. Был в Запретных землях. Навещал знакомых.
На его лице не дрогнул ни один мускул. Джером всё-таки сдержал слово? Я удивлённо поглядел на Скэра. Повернувшись, он с улыбкой спросил:
– Что?
– Нет, ничего, – поспешно заверил я и схватился за книгу, как за спасательный круг.
– Чего ты так отреагировал? Как будто не ожидал, что у меня есть знакомые там, – хитро прищурился Скэриэл. Похоже, он опять собирался дурачиться.
– Да говорю тебе, ничего такого. – У меня игривого настроения не было, и я сказал первое, что пришло в голову. – Просто… Рождество. Праздник ведь. Как ты его провёл?
– Я был у знакомых низших. Они не праздновали.
Мы оба замолчали. Я задумчиво листал страницы в поисках нужного раздела. Не хотелось задаваться вопросом, почему Скэр ничего мне не рассказывает про свою подработку. Не хотелось вообще гонять себя по кругу тревожных мыслей.
– И как тебе этот Чарли? – спросил Скэриэл, отойдя от окна. – Нормальный в общении? Или вы не разговариваете?
– Мы даже успели сыграть с ним в приставку. Поначалу, конечно, было напряжно. Представь себе, он назвал меня малышом в первый день, – криво усмехнулся я.
– Малышом?
Скэриэл остановился и возмущённо посмотрел на меня. Было в этом взгляде что-то странное, что-то, что практически кричало: «Моё!» Возможно, так выглядел и я, когда познакомил Леона со Скэром, а потом узнал, что они переписываются. Помню, тогда мне вдруг стало обидно, словно кто-то нагло вторгся на мою территорию. Ревность приходила ещё не раз. Скэриэл слишком хорошо со всеми ладил. Просто брал и наслаждался кругом «милых чистокровных». Оставалось только принять это и порадоваться за него.
– Но потом всё стало нормально, – торопливо закончил я. – Болтаем с ним о всякой ерунде в автомобиле. Он рассказывал про Запретные земли.
– Он оттуда? – Бровь Скэриэла вопросительно изогнулась, он встал надо мной, точно на допросе. – Я думал, твой отец не берёт на работу полукровок, рождённых в Запретных землях.
– Как оказалось, берёт. У Чарли хорошие рекомендации.
Он сжал губы, словно раздумывал о чём-то. Я механически перелистнул ещё одну страницу.
– Что читаешь? – Скэриэл ловко перелез через меня и лёг у стены, подперев рукой голову; на лице его играла лёгкая улыбка, как будто не он сейчас сердился. – По учёбе?
– Историю тёмной материи. Сплошная теория, скука смертная. – Я закатил глаза. – Но если я завалю практику, то мистер Аврель может задать мне вопросы по теории, чтобы повысить оценку.
– Мне кажется, это должно быть интересно.
– Интересно было бы, если бы в каждом параграфе не расписывали, что чистокровные – высшая ступень эволюции.
– Как же без этого, – смеясь, произнёс Скэриэл. – Вдруг чистокровные забудут об этом хоть на минуту? Боюсь представить, что будет. Кстати, не хочешь попрактиковаться?
– В чём? – лениво протянул я. – В тёмной материи?
– А в чём ещё? – Он потянулся через меня к прикроватному столику за сборником стихотворений. – Не в поцелуях же? – Он охнул: я пихнул его книгой в бок.
От его тела исходило тепло, словно Скэриэл был ходячей печкой. Вздохнув, я закрыл учебник и принялся тереть глаза. Всё равно не читалось. Может, потому, что спал я ужасно, думая о нашем ночном разговоре. Сердце опять ёкнуло, когда Скэр наклонился надо мной и случайно задел отросшей прядью по щеке. Он просто тянулся за книгой, он не собирался опять хватать меня за руки и говорить что-то, что выбьет из колеи: про моё одиночество и прочее. Его поведение… оно ведь не поменялось. Скорее поменялось что-то в моей голове. Я стал комком нервов и ничего не мог с этим поделать.
«Ты ничего не хочешь мне рассказать?»
«Так ты приёмный?»
«Ты врёшь мне? Да?»
«Что ещё ты скрываешь?»
Если бы сейчас он спросил хоть что-то из этого, я бы умер. Но он молча лёг обратно и зашелестел страницами. Я громко сглотнул. Скэриэл обратился ко мне:
– Ты знал, что Рембо и Верлен были очень близки? – Он показал мне название томика: «Пьяный корабль». – Говорят ли об этом на уроках литературы?
– Если бы, – хмыкнул я, поражаясь его умению везде находить пикантные детали. – Мы на уроках редко затрагиваем личную жизнь поэтов и писателей.
– Верлен разрывался между молодой женой Матильдой и своим вдохновителем Артюром. Мне нравятся у него некоторые строчки. – Он посмотрел мне в глаза и, понизив голос, процитировал:
Я взят в Эдем, я ввергнут в ад!
Каким невероятным шквалом
Объят я, Господи, и смят!
Жестокий ангел небывалым
Огнём всю плоть мою палит,
Пока мой дух в раю парит.
Какая злая лихорадка,
Блаженный страх, святая боль!
Я мученик и я король,
И коршун я, и куропатка.
Мертва твоя, ревнивец, хватка,
Так вот же, вот он я – изволь!
Он замолчал, глубоко вздохнул и продолжил:
Твой – без оглядки, без остатка…
Бери меня всего!.. Как сладко!
Я невольно вцепился в книгу. Это чтение пробирало до мурашек. Меня охватило необъяснимое волнение, хотелось куда-нибудь сбежать. Я будто падал в пропасть или подглядывал за чем-то, что не предназначено для моих глаз. Может, так и было: Скэр, как всегда, когда говорил о любимой поэзии, сам напоминал одного из чувственных лирических героев. Горящий взгляд, решительное лицо, загадочная полуулыбка. Так он мог бы признаваться в любви. Не устоял бы никто.
– И кому он посвятил это? – помедлив, спросил я и зачем-то уточнил: – Поль Верлен.
Я был зачарован. Поражался очередному его таланту: играть роль не хуже Леона. И с грустью думал о том, как же много история знает тонких, сложных чувств. Мы не творцы и не революционеры, но даже наша история чем-то похожа на эту.