– Повторю ещё раз, мы тут для того, чтобы помочь вам.
Я промолчал, смотря в сторону. Миссис Рипли тоже не проронила больше ни слова, но то и дело выжидательно поглядывала на меня. Кажется, она с первого сеанса поняла, что я чувствую себя некомфортно под её взглядом, и потому старалась подолгу его на мне не задерживать. В какой-то степени я был ей за это благодарен.
Но сегодня я не был настроен на разговоры. Мне абсолютно ничего не хотелось, только рвануть отсюда со всех ног. И дело вовсе не в миссис Рипли. Просто неделя выдалась на редкость беспокойной. Я не мог усидеть на месте дольше десяти минут, постоянно думал о Скэриэле, и меня бросало то в жар, то в холод. Как только перед глазами вставала сцена, как он тихо произносит: «Не представляю, что делать без тебя», я почти задыхался. Борясь с собой, прибегал к разным, порой не самым адекватным действиям: кричал в подушку от стыда и вины, пару раз треснул себя по голове учебником по истории тёмных сил и даже ударился в физические нагрузки, до чего ранее никогда не доходило. Как бы это глупо ни звучало, но за семь дней я успешно прошёл все стадии: отрицание, злость, торг, депрессия и принятие, – смешно даже вспоминать, но в первое время я убеждал себя, что всё это мне только показалось. Помутнение рассудка, ей-богу. Но всё же нет. Скэр правда был искренним и уязвимым. Я не видел его прежде таким. Даже пощёчина от моего отца не подействовала на него так, как ссора со мной.
Хуже всего было то, что на следующий день Скэриэл как в воду канул, просто исчез без предупреждения. Не отвечал на звонки и эсэмэс, не появлялся у себя дома. На последней стадии – принятие – я два раза приезжал к нему, вот только зря. Исчезли и Эдвард с Джеромом, словно они в ту же ночь побросали вещи в чемоданы, вызвали грузовик для переезда и отчалили далеко и надолго. В какой-то момент я даже решил, что чокнулся, и Скэриэл не более чем плод моего воображения. И так я считал до тех пор, пока не додумался постучать в соседскую дверь, из-за которой на меня сразу обрушился собачий лай. Мистер Гроссо в окружении пуделей, к моему удивлению, хорошо отозвался о Джероме, назвав его скромным и тихим полукровкой, а затем пробормотал, что не в курсе, куда подевалась вся семейка Лоу. Выйдя на крыльцо, он окинул вопросительным взглядом соседские двор и дом, как будто на газоне и окнах бегущей строкой могло отобразиться разумное объяснение их внезапному исчезновению. Мистер Гроссо дружелюбно предложил мне подождать у него и попробовать сливовый пирог, но я отказался. Не подтверди он факт существования Скэриэла, я бы смирился с тем, что всё выдумал, стремясь после смерти матери заполнить кем-то свою никчёмную жизнь.
Чарли с недоумением наблюдал за мной, рыскающим по чужому двору в поисках хоть какой-то зацепки. Решив, что я потерял что-то ценное, он даже предложил помощь, но я лишь помотал головой и небрежно отмахнулся. Разозлившись, под удивлённые возгласы Чарли, я пнул почтовый ящик Скэриэла и уже подумывал разбить окно в его доме, да вот только не вовремя включилось рациональное мышление. Чем это поможет? Факта, что Скэр уехал и не счёл нужным меня предупредить, я изменить не мог.
Я весь содрогнулся, вспоминая эти дни. Меня душили обида и ярость, и в результате я начал срываться на домашних по любой мелочи. Шумная Габриэлла, болтливый Чарли, неповоротливая Фанни, даже молчаливая Лора страдали от моего гнева. Я злился на Скэриэла, а затем, как будто мне было мало, злился на всех остальных и под конец на себя. Может, я не дал Скэру понять, что мне важны его слова? Как он там сказал… «Принц и нищий»? Возможно, так всё и выглядело. Принц снисходительно выслушал слова нищего и… Чёрт! В тот момент я чувствовал себя совсем не принцем, а скорее напуганной паршивой овцой. Я никогда прежде не разговаривал с близкими друзьями о таких сложных вещах. Да и близких друзей до Скэриэла у меня так-то особо и не было.
Мне бы пройтись, отвлечься на картины, чтобы не видеть миссис Рипли, смотрящую прямо в душу. Я чувствовал себя обнажённым перед ней, словно вместе с многочисленными дипломами по психологии, гордо развешанными на стенах, она обладала и навыком чтения мыслей. Я всё представлял себе, что даже сейчас она читает мои гневные и порой непристойные мысли, но, будучи профессионалом, сдерживается.
– Вас что-то беспокоит? – спросила миссис Рипли.
Только сейчас я заметил, что всё это время машинально стучал пальцами по подлокотнику. Сжав кулаки, я насупился и сел полубоком, чтобы видеть часть стены, а не натыкаться лихорадочно блуждающим взором на собеседницу.
– Вы правда говорите моему отцу только то, что я разрешаю? – спросил я, искоса поглядывая на неё.
– Да, передаю всё, что не противоречит политике конфиденциальности.
– Что ещё вы можете ему сообщить?
– Я не выхожу за рамки нашего соглашения, но моя задача – оказание помощи. В случае, когда существует угроза чьей-либо жизни, я обязана сообщить информацию не только вашему отцу, но и необходимой организации.
– Например?
– Например, если вас будут посещать навязчивые суицидальные мысли или вы причините себе физический вред, я обязана проследить за вашей госпитализацией. Если вы угрожаете кому-нибудь и ваша угроза может причинить вред другому человеку, я обязана сообщить в полицию.
– Надеюсь, до этого у нас не дойдёт, – хмыкнул я.
Честно говоря, я был близок к тому, чтобы причинить тяжкий вред Скэриэлу, попадись он только под руку.
– Я тоже. Пока никаких предпосылок к этому нет, – улыбнулась миссис Рипли.
– Неделю назад мы столкнулись в торговом центре. – Не хотелось говорить об этом, но я чувствовал, что лучше расставить все точки над i, пока окончательно не рассорился со своим окружением.
– Да, верно.
– Вы на меня обиделись?
– С чего вы решили? – поразилась она.
Мне стало так неловко, что я не знал, куда себя деть.
– Вы просто развернулись и ушли, ничего не сказав. Я подумал… – пролепетал я в надежде, что миссис Рипли возьмёт инициативу в беседе на себя.
– Нет, мистер Хитклиф, конечно же, я не обиделась, – мягко, будто разговаривая с ребёнком, начала она. – Но профессиональная этика не даёт мне права первой раскрывать факт того, что вы проходите у меня терапию. Сталкиваясь с вами в общественных местах, я буду делать вид, что мы незнакомы, до тех пор, пока вы сами не поздороваетесь со мной. Многие мои клиенты держат в секрете, что посещают психотерапевта.
– Я с вами тогда не поздоровался. – Я виновато потупился. – Простите, – и честно признался: – Был ошарашен нашей встречей вне стен кабинета.
– Прекрасно понимаю. Если вы хотите скрыть, что посещаете меня, то мы можем и дальше делать вид, что незнакомы. Это ваш выбор.
– Да, я бы хотел это скрыть.
– Хорошо. На людях мы с вами незнакомы.
Во время сеанса я прошёл пару тестов и даже не удивился, узнав, что у меня повышенный уровень тревожности. Разве могло быть иначе?! Я бы не удивился, если бы мой уровень бил все мыслимые и немыслимые рекорды, и морально готовился к рецепту на гору транквилизаторов. Слышал, что они помогают отключить голову и перестать паниковать. Это мне как раз и нужно было. Но миссис Рипли сообщила, что это крайняя мера и я обойдусь правильным режимом сна, физическими упражнениями и терапией. В общем, ничего существенного, так что с тревожностью я так и останусь до скончания веков. Или пока миссис Рипли не сжалится и не выпишет что-то действенное.
– Нет, мистер Хитклиф, – покачала она головой, когда я в конце сеанса снова намекнул на антидепрессанты и транквилизаторы. – Всё не так плохо, как вам кажется.
Уверяю вас, всё гораздо хуже. Я несколько месяцев скрываю от лучшего друга вещи, которые могут рассорить нас навсегда, – например, тот факт, что я наследный принц. И весь мир как будто против нас двоих. Скэриэл буквально сбежал, перед этим заявив, что рано или поздно мы бы всё равно перестали общаться. Ведь счастливые концы бывают только в сказках. И вот я страдаю, впадаю то в ярость, то в апатию – и при этом продолжаю врать. Так что если вам кажется, что всё не так плохо, то ладно, переживу. Могло быть и хуже, верно?
Вечером я вновь не удержался и накричал на Габриэллу, распростёршуюся на полу гостиной и вцепившуюся в мою штанину с криками.
– Пожалуйста!
– Габи, да отстань же ты!
Было чувство, будто все в этом доме испытывают моё терпение. Габриэлла в последние дни сделалась особенно навязчивой и совсем перестала понимать слово «нет». Я уже было подумал, не очередной ли у неё возрастной кризис.
– Только одну причёску! Ну пожалуйста! Без блёсток, я обещаю!
– Госпожа Габриэлла, – воскликнула Сильвия, безуспешно пытаясь разжать маленькие пальчики, – не трогайте брата! Пожалуйста, дайте ему пройти.
– Он обещал! – Габи тянула за ткань моих брюк, как за спасательный круг. На её лице застыло такое безысходное горе, что можно было смело вызывать траурную процессию. – Он сказал, что после ужина поиграет со мной!
– Не было такого! – взревел я, обращаясь к Сильвии. – Она врёт!
– Пожалуйста, Готье! Всего десять минут! – Утробные стоны, раздававшиеся снизу, походили на звуки преисподней.
– Отстань от меня!
Я уже разозлился не на шутку, настолько, что хотел было оттолкнуть Габи ногой. Но как раз в этот момент она разжала пальцы, вскрикнула, испугавшись, что я замахнулся, сама отскочила и глухо ударилась головой о твёрдую панель дивана. Мы все замерли. Я потерял дар речи, просто в испуге смотрел на сестру. Габриэлла удивлённо застыла, уставившись на меня, медленно коснулась затылка, словно не до конца понимая происходящее, затем поднесла пальцы, перепачканные кровью, к лицу – секунды три до неё доходило, что это кровь с её головы, – и тут же пронзительно закричала от боли.
– Госпожа Габриэлла, всё хорошо! – затараторила Сильвия, поднимая её. – Сейчас всё пройдёт. Идёмте, я вас осмотрю. Сильно болит? – и затем обратилась ко мне, перекрикивая верещавшую Габи: – Мы поедем в больницу мистера Дона. Надо убедиться, что у неё нет сотрясения.