[55]. Когда в XIV веке Боккаччо посетил одно из таких помещений, его взору открылась печальная картина: дверь в библиотеку отсутствовала, окна заросли травой, рукописи покрылись толстым слоем пыли, а некоторые из лучших томов были разорваны на части или обрезаны по краям, потому что монахи использовали обрезки для изготовления карманных псалтирей и молитвенников на продажу. Возможно, ради красочности описания он несколько преувеличивал ситуацию, как это делал, например, Поджо Браччолини, когда описывал спасение своей знаменитой копии Квинтилиана из сырого и сплошь покрытого плесенью подвала башни монастыря Санкт-Галлен[56]. В любом случае самые бережливые по отношению к книгам монастыри свободно продавали их копии в XIV и XV веках. Роспуск английских монастырей при Генрихе VIII привел к тому, что их библиотеки были рассеяны по самым отдаленным и неожиданным местам, а раннее Новое время стало эпохой великого обветшания библиотек континентальной Европы. Заметный ущерб библиотекам нанесли Французская революция и близкие ей по духу волнения в других странах, где монастырские и прочие библиотеки изымались в пользу публичных хранилищ. В рамках секуляризации библиотека Мон-Сен-Мишель была перенесена в Авранш, а библиотеки Тегернзее и Бенедиктбойерна оказались в Мюнхене. Те, что ранее принадлежали флорентийским монастырям, попали в Центральную национальную библиотеку в Уффици. Но в большинстве случаев спасительный перенос происходил слишком поздно. Библиотека из Флери отправилась в Орлеан, но большая ее часть была растаскана протестантами в 1562 году, и теперь за ее фрагментами следует отправляться в Берн, Рим, Лейден, Лондон и Париж. Рассеялись библиотеки Ле-Бека и Боббио. Отдельные рукописи расплетали, развозили по разным землям, а на месте оставалась пара листов в качестве воспоминания. Стоило книге покинуть библиотеку, как она тотчас оказывалась в смертельной опасности. Она могла попасть в разумные руки и очутиться в какой-нибудь другой библиотеке, а могла пойти на пергамен, на обложки, на крышки для горшков, на патронташи. И все это вне зависимости от содержания, поскольку в случае с книгами время беспощадно к авторитетам.
В отличие от библиотек, об архивах в раннем Средневековье знали мало. Исключения составляли те случаи, когда традиции римской бюрократии все еще сохраняли определенную силу, как, например, в некоторых итальянских городах, и особенно в Папской курии. Еще совсем недавно практически никто не видел разницы между рукописями и официальными документами, а потому неудивительно, что в Средние века признание их отличий протекало крайне медленно. Один и тот же сундук или пресс использовался и для того и для другого, а один и тот же чиновник служил и архивистом, и библиотекарем, и часто много кем еще. Тем не менее как по происхождению, так и по дальнейшему использованию существовало различие между официальными документами и литературными трудами, и это различие четко проявляется вместе с развитием организованной администрации в XII веке. Из-за случаев уничтожения документов непрерывный цикл папских регистров и переписки начинается лишь с Иннокентия III (а именно с 1198 года), хотя папы хранили свои записи начиная еще с VI века, а Ватиканский архив – старейший в Европе. Но неслучайно, что единый реестр английских хартий, указов и свитков датируется только началом правления Иоанна Безземельного. Хотя стоит отметить, что наиболее развитое ведомство английского правительства – казначейство – хранило документы и до 1130 года, а знаменитая и уникальная перепись в «Книге Страшного суда» относится и вовсе к 1086 году. Сицилийская администрация была такой же ранней, как и английская, хотя самые ранние ее свитки, за исключением тех, что касались военных, пропали. К середине века здесь уже был свой казначей, скриниарий, ответственный за массу финансовых отчетов, списков земель и крепостных, которые, вероятно, восходят еще к римским реестрам. Именно здесь усвоили свои первые уроки бюрократии германские императоры, управление которых до того было, в сущности, домениальным и патриархальным, кочующим подобно перекати-полю и не знающим архивов. Французские архивы также были передвижными вплоть до 1194 года, когда потеря обоза в битве вынудила Филиппа Августа хранить свои хартии в Париже, в специально организованной для этого Сокровищнице хартий (Trésor des Chartes). Монастыри и соборы не сталкивались с такими проблемами, но им тоже приходилось заниматься сортировкой, классификацией и, в частности, копированием документов в большие картулярии, так называемые «Черные книги», «Белые книги» и «Красные книги». Это делалось в основном для сохранности документов и удобства ссылок на оные. Один из примеров – замечательный картулярий Мон-Сен-Мишель, составленный по заказу Роберта де Ториньи. Примерно в это же время появляются муниципальные архивы, а на юге – нотариальные реестры, как, например, реестр генуэзского нотария Джованни Скрибы, многое рассказывающий о средиземноморской торговле в 1155–1164 годах. В итоге идея архива, как местного, так и национального, прижилась. Некоторые из тех архивов до сих пор остаются на своем первоначальном месте. Если церковным архивам так или иначе пришлось разделить судьбу церковных библиотек, то городские архивы, в отличие от них, существуют по сей день и продолжают непрерывную традицию с XII века. Преемственность папства и английского правительства лучше всего иллюстрируют архивы Ватикана и большие коллекции подлинных свитков, собранных в настоящее время в Государственном архиве Великобритании.
Рост числа разнообразных документов, увеличение количества судебных разбирательств и развитие литературного мастерства в XII веке повлекли за собой еще одно следствие, а именно богатый урожай фальсификаций. Писательская сознательность в подобных вопросах была развита меньше, чем в более поздние времена. Да и можно ли в чем-то упрекнуть монахов, документы о собственности которых гибли во время набегов норманнов, и чтобы выстоять в прениях со своими беспринципными противниками – феодалами, первые были вынуждены ссылаться на лучшие из тех подделок, что им удавалось произвести. Но в то же время «создание подложных документов всегда было излюбленным занятием, особенно в те времена, когда литературное мастерство достигало нужного уровня»[57]. Самые известные из средневековых подделок относятся к более раннему периоду, например «Константинов дар», составленный в VIII веке, и «Лжеисидоровы декреталии» IX века[58]. Но и в XII веке подобного было достаточно. Например, у Вальтера Мапа мы читаем о том, что существовала идеальная копия печати Генриха II, а Иннокентий III счел необходимым усилить меры предосторожности, чтобы обезопасить папские буллы от подделывания. Не кто иной, как архиепископ Кентерберийский Ланфранк, в попытке обеспечить главенство Кентербери над Йорком, подделал девять документов, которые впоследствии были отвергнуты Папской курией, поскольку были без печатей и «не имели совсем никакого сходства с римским стилем». Еще один любопытный пример из XII века – так называемое «Установление о римском походе» (Constitutio de expeditione Romana), рассказывающее об обязанностях вассалов во время поездки императора в Италию за короной. «Установление», как утверждается, было издано самим Карлом Великим в 790 году, «до коронации», то есть за десять лет до того, как средневековая империя появилась на свет! Современные критики без труда выявили подделку и установили место ее происхождения в имперском аббатстве Райхенау на Боденском озере и автора – местного архивиста и учителя Удальрика: его руку и стиль узнают в целом ряде подделок, созданных для аббатства. Как архивист он выдает себя, вырезая пергамен из принадлежащих Райхенау хартий Карла Толстого, а как учитель – по рифмованной прозе этой и других хартий этого аббатства. Еще более системно в те же годы за переписывание всей документации Фульды взялся монах Эберхард, а документации Монтекассино – Петр Дьякон. С другой стороны, XII век не в ответе за те поздние фальшивки, которые были ему приписаны, как, например, хроника Ингульфа из Кройланда, поддельные хартии города Мессины или «Австрийская привилегия», якобы восходящая к Юлию Цезарю и Нерону, которую император Карл IV предоставил Петрарке для исторической критики. Работа, проделанная Франческо Петраркой и Лоренцо Валлой, служит нам напоминанием о том, что эпоха фальшивок порождает и критиков, и некоторые зачатки исторической критики мы обнаруживаем уже в XII веке[59].
Лучшее описание средневековых книг можно найти в работе W. Wattenbach “Das Schriftwesen im Mittelalter” (третье издание, Лейпциг, 1896). О почерке см.: E. M. Thompson “Introduction to Greek and Latin Paleography” (Оксфорд, 1912) и M. Prou “Manuel de paléographie latine et française” (четвертое издание, Париж, 1925). О библиотеках см.: J. W. Clark “The Care of Books” (третье издание, Кембридж, 1909). Более популярна G. H. Putman “Books and their Makers during the Middle Ages” (Нью-Йорк, 1896–1897). Работа M. R. James “Wanderings and Homes of Manuscripts” (Helps for Students, No. 17) хотя и небольшая, но много чего черпает непосредственно из источников. Ценные наблюдения корифея в изучении рукописей содержатся в книге L. Traube “Vorlesungen und Abhandlungen”, том I (Мюнхен, 1909).
Лучшими путеводителями по содержимому средневековых библиотек являются каталоги, собранные G. Becker в “Catalogi bibliothecarum antiqui” (Бонн, 1885); см. также: T. Gottlieb “Über mittelalterliche Bibliotheken” (Лейпциг, 1890) и объемную серию средневековых немецких каталогов, опубликованных P. Lehmann и др., начиная с 1918 года. Множество любопытных фактов о популярности отдельных авторов собраны J. de Ghellinck в работе “En marge des catalogues des bibliothèques médiévales” в “Miscellanea” Francesco Ehrle (Рим, 1924). Специальные исследования об иллюминированных рукописях: M. R. James “The Ancient Libraries of Canterbury and Dover” (Кембридж, 1903); L. Delisle “Recherches sur l’ancienne bibliothèque de Corbie” в “Mémoires de l’Académie des Inscriptions”, том XXIX, часть I, с. 266–342 (1861); H. Omont “Recherches sur la bibliothèque de l’église cathédrale de Beauvais”, там же, том XL, с. I–93 (1916); R. Beer “Die Handschriften