.
Такого рода система, очевидно, нацелена скорее на немедленное достижение результата, нежели на литературное совершенствование, и подобные образчики «варварской латыни» были в обиходе до тех пор, пока их не вытеснили гуманисты. Но тот факт, что в период между изобретением книгопечатания и 1588 годом было опубликовано 267 изданий «Доктринала», говорит о том, что отступали они крайне медленно.
Судьба сестры грамматики – риторики – в Средние века сложилась иначе. Поскольку в своем древнеримском обличии она едва ли приспособилась к средневековым условиям, те изменения, что ей пришлось претерпеть, увели ее далеко от классических моделей. Античная риторика была связана с ораторским искусством, средневековая – в основном с написанием писем. Фундаментальный ораторский характер римской риторики иллюстрируется уже названиями главных трактатов: «Оратор», «Об ораторском искусстве», «Брут» (De claris oratoribus) Цицерона, «Наставления оратору» Квинтилиана. Все они посвящены искусству эффективного устного выступления в судах или на народных собраниях. Основы такого судебного ораторского искусства исчезли вместе с римской политической и судебной системами. Само слово oratio стало означать сокровенную речь, молитву человека к своему Создателю, и очень редко можно найти сочинения о риторике молитвы, подобные тому, что неизвестный автор интересующего нас периода записал в Ватиканской рукописи[102]. Даже риторике Поздней империи, которая была менее связана с судом, не удалось приспособиться к христианской реальности. Марциан Капелла увековечил цицероновскую традицию, и обучение профессиональных риторов становилось все более формальным и пустым. Для Средних веков риторика не могла стать центром и целью гуманитарного образования.
Для того чтобы пройти водовороты Темных веков, риторика должна была обрести простое и удобное руководство, как у Присциана или Доната, но такого, однако, так и не создали. Что-то было у Марциана и в позднеримских компендиумах, еще меньше у Беды и Исидора (который все еще дает риторике «судебное» определение), но им недоставало прочной основы учебников грамматики, и они не могли поддерживать жизнь в этой умирающей по другим причинам дисциплине. Лучшие ученые XII века обращались к Цицерону и Квинтилиану, представляли их тексты своим ученикам в качестве образцов риторического мастерства, пример тому – список важнейших авторов у Неккама. Но это было, скорее, обращение к «идеалу», и все эти римские сочинения воспринимались именно так, а не как учебники. Насколько мало в реальности брали из Цицерона и Квинтилиана, видно по количеству сохранившихся копий, достаточному для классического, но не для учебного текста. Какое-то время новое поколение все еще признавало на словах этих авторов, но ученики все чаще стали неуклонно обращаться к современным руководствам, которые концентрировали внимание на практическом навыке эпистолярного сочинения, или dictamen[103]. Сперва эти работы помечались по типу «согласно Туллию», но уже к началу XIII века известные преподаватели риторики гордились тем, что незнание Цицерона не мешает им добиваться практических результатов. Верх абсурда подражателей Туллия проявился в неопубликованном трактате некоего Иоанна, выполненном в форме диалога между Цицероном и его сыном и содержащем множество классических изречений и риторических приемов, но заканчивающемся наставлениями Цицерона Старшего о надлежащих формах приветствия между папой и императором, Фридрихом Барбароссой и Генрихом II Английским![104]
Наиболее ранний образец нового эпистолярного стиля – «прелестным новым стилем»[105] его не назовешь – продемонстрировал Альберих из Монтекассино, живший во времена плодотворного правления аббата Дезидерия (1058–1086). Правда, искусство составления официальных писем или документов (потому как официальные документы Средних веков унаследовали римскую эпистолярную форму), будучи сохраненным нотариями и королевскими писцами, никуда не исчезало в раннее Средневековье; но это было строго утилитарное искусство, которому обучали путем копирования стандартных типов и образцов, безо всякой свободы или естественности выражения. Несомненно, такие собрания оставались на протяжении всего Средневековья очень популярными и одинаково полезными как для публичной, так и для частной переписки. Ведь во времена неграмотности самым простым способом написать письмо было воспроизведение уже написанного, и сборники писем все еще в ходу среди малообразованных людей. Новшество конца XI – начала XII века состояло в подготовке кратких руководств по искусству написания писем, отвечающих запросам времени и сопровождаемых пояснениями, будь то разрозненные примеры или систематизированные дополнения. Альберих, грамматик, автор житий святых, стихов и полемических памфлетов, по-видимому, не был первым, кто писал такие сочинения, но он был первым из тех, чьи работы до нас дошли. Его «Бревиарий искусства сочинения» (Breviarium de dictamine) все еще полнится тем, что мы сейчас назвали бы грамматикой, ему недостает иллюстративности, но это сочинение нового образца. Альберих, чьи «Цветочки искусства сочинения» (Flores dictaminum)[106] демонстрируют знакомство автора с классическими текстами, был, по-видимому, также ответственен и за возрождение античной ритмической прозы, или cursus, в ее новой, акцентуальной форме, которую она сохраняла вплоть до появления итальянских гуманистов. Один из его учеников, Джованни Каэтани, канцлер Римской курии, а позже папа Геласий II (1118–1119), конечно же, ввел ее в обиход папской канцелярии, где под названием cursus Romane curie она стала индикатором подлинности документов Святого престола.
Однако будущее «искусства сочинения» в Италии было связано не с Римом и Монтекассино, а с Болоньей, куда оно было перенесено в начале XII века. Вполне естественно, что dictamen, сохраненное в раннем Средневековье как дополнение к юридической подготовке, а впоследствии безоговорочно утвердившееся в качестве независимого предмета профессионального изучения в величайшей из средневековых юридических школ, начали напрямую связывать с преподаванием права. В такой обстановке особое значение придавалось практической стороне дела, и к XIII веку сформировалось отдельное «нотариальное искусство» (ars notaria), занимающееся составлением нотариальных актов, со своими научными степенями, факультетом и профессорами, склонными проявлять нескрываемое пренебрежение к гуманистической риторике и всему, что с ней связано. На страницах чванливого и искрометного болонского профессора Бонкомпаньо, писавшего в начале XIII века, мы видим, что изучение риторики превратилось в краткий «бизнес-курс», преподаватели которого хорошо понимали рекламное ремесло. «Древняя риторика» (Antiqua rhetorica) Бонкомпаньо читалась публично, а ее автор, использовавший любую возможность для саморекламы, был коронован лавровым венком в Болонье в 1215-м и в Падуе в 1226 году. Более деликатный гуманизм Орлеана и Шартра от такого был далек.
Тем временем «искусство сочинения» оказалось во Франции, где пустило корни на благоприятной почве Орлеана и развивалось в тесной связи с классической традицией местной школы, готовившей секретарей для Папской курии. Руководства, написанные в Орлеане и Туре, не обращались к Цицерону и Квинтилиану, но подчеркивали латинскую композицию в прозе и стихах. Письма в этих руководствах написаны прозой, напоминающей поэзию вагантов. Такие собрания писем стали особенно популярны в правление Филиппа Августа (1180–1223), превратившись, пожалуй, даже в символ жизнеспособности литературной традиции Орлеана. Примечательно, что это замечание справедливо главным образом в отношении откровенно художественных элементов, которые мы встречаем в этих рукописях: в переписке между Парисом и Еленой, Одиссеем и Пенелопой, Зимой и Весной, Душой и Телом, Жизнью и Смертью, Человеком и Дьяволом, а также в письмах, описывающих деликатные ситуации, которые обычно не излагали на бумаге, – со всем этим обращались мастерски и свободно, нередко в античном духе. В таких сборниках часто попадаются несколько писем, прославляющих риторику и достижения конкретных учителей этого искусства, а некоторые, как мы увидим далее, посвящены историям из студенческой жизни. Основная историческая ценность подобных сборников, где столь многое придумано специально, заключается не в сохранении отдельных деталей, а в отражении общего состояния эпохи. Цель составителя заключалась в том, чтобы подыскать примеры для писем на все случаи жизни, и если подходящего источника не оказывалось под рукой, то он выдумывал его сам или заимствовал из лучших работ своих учеников; с одной стороны, мы имеем коллекции архивных документов, с другой – собрания образцовой фантазии.
В теории структура письма обычно подразумевала пять частей: приветствие – пункт, к которому средневековый этикет был весьма строг, форма обращения тщательно устанавливалась для каждого звания и положения в обществе; вступление (exordium или captatio benevolentie), предназначенное для того, чтобы привести читателя в правильное расположение духа, и часто состоящее из крылатого выражения или фрагмента Священного Писания; изложение или повествование; просьба — она всегда ожидалась и, скорее всего, принимала форму логического вывода из всего вышеизложенного; и, наконец, заключение. Вот простой анализ письма без отклонений и отступлений, которые сопровождали его в оригинале:
К своему отцу Г. с подобающей любовью. (Это приветствие.) Я многим обязан вам за те деньги, что вы прислали мне. (Это вступление.) Но я хотел бы, чтобы вы знали, что я все еще беден, поскольку потратил на школы то, что у меня было, а то, что недавно пришло от вас, – лишь малая помощь, ведь я использовал эти деньги, чтобы оплатить некоторые мои долги, а мои бо́льшие задолженности все еще остаются неоплаченными. (