тон придерживается теории стоящей над законом власти императора, ответственного только перед Богом, говоря о ней в выражениях, напоминающих «Свод» Юстиниана.
Годы процветающего правления Фридриха I, этого светоча средневековой империи, сподвигли Оттона написать еще одну, чуть менее пессимистичную историю. Две книги биографии Фридриха, или «Деяния», доведенные до 1156 года, предоставляют наиболее удобную возможность оценить многогранность таланта Оттона как историка, даже если мы не решимся поставить его, как это делает один восторженный немецкий автор, в один ряд с Тацитом и Фукидидом. Лучшее из дошедших до нас описаний шествия в Рим за императорской короной (Römerzug) 1154–1155 годов составлено им. То же самое можно сказать про описание Ломбардской лиги, с которой императору приходилось бороться:
В управлении городами и в ведении гражданских дел они по сей день подражают мастерству древних римлян. Они так любят свободу, что для защиты от злоупотребления властью предпочитают, чтобы ими управляли консулы, а не правители. Они делятся на три сословия, а именно на «капитанов», «вавассоров» и «народ». Чтобы предотвратить рост сословной гордыни, консулы избираются из каждого сословия, а не только из одного, и из опасения злоупотребления властью их сменяют почти каждый год. Таким образом, поскольку вся страна принадлежит городам, то каждый из них принуждает всех живущих на территории диоцеза подчиняться, и едва ли сыщется знатный человек, который откажется признавать власть своего города… Чтобы их военные силы не иссякали, города опускаются до того, что выдают пояс с мечом и почетное звание юношам низкого происхождения или занятым презренными ремеслами, которых другие народы, как вредителей, не допускают до более почетных и свободных занятий. Благодаря этому они превосходят другие города мира богатством и могуществом; и, помимо их устроения, процветанию способствует и то, что их правители не отправляются надолго за Альпы. Но их древняя знатность не скрывает их варварского происхождения, ведь, хотя они и хвастаются тем, что живут по закону, ему они не повинуются. Они редко или вовсе никогда не принимают своего правителя с должным уважением, хотя их долг – выказывать ему добровольную и почтительную покорность. Они не подчиняются указам, которые он издает в силу своей законной власти, если только присутствие его воинства не принуждает их к этому[159].
В жанре биографии XII век оказался особенно плодовитым. В раннее Средневековье биография не имела такого значения: лишь совсем немногие личности выделялись на общем фоне. В этом смысле образ Карла Великого, созданный Эйнхардом, стал удивительным исключением, которое обязано Светонию в той же мере, что и самому Эйнхарду. Большая часть средневековой биографии, как и средневековая портретная живопись, имела дело с типажами, и грани личностной характеристики обычно притуплены. Как отмечал Шмайдлер, литературное портретирование в нашем понимании редко встречается в Средние века; автору не часто приходило в голову прервать свое повествование, чтобы изобразить человека или группу людей[160]. Исключение подтверждает правило, когда Ачербо Морена из Лоди в своем отчете об итальянских кампаниях Барбароссы в 1163 году, ярко описывая императора, императрицу и главных персонажей, выражал надежду, что его читатели не сочтут это излишним или неуместным. Излюбленной формой биографий были каталоги и серии местных биографий или «деяния» епископов, аббатов либо конкретных графов. Более подробные и интересные, чем скупые анналы, они все еще представляли из себя, по сути, локальные записи. Даже те из них, что представляли наибольший интерес для христианского мира, например биографии пап, известные как «Папская книга» (Liber pontificalis), на протяжении многих веков оставались хрониками сугубо местных событий – анналами римского епископства.
Если все это было справедливо для центра римского христианского мира, то неудивительно, что в самых ранних «Деяниях аббатов или епископов» (Gesta abbatum vel pontificum) мы не обнаружим ни персонального подхода, ни общеевропейского масштаба. В XII веке такие записи становятся более обширными и часто более биографическими. Многие новые виды таких записей обязаны своим появлением именно этой эпохе. В Риме кардинал Бозон возродил угасавшую традицию «Папской книги», переработав ранние жизнеописания и более полные биографии понтификов своего времени, особенно после своего появления в Папской курии в 1149 году. Главная заслуга Бозона – полнота охвата: он свободно пользуется папскими архивами, и его «Жизнь Александра III», хотя и осталась незаконченной, является самой длинной во всей серии жизнеописаний. Но в результате снова получились скорее анналы, чем биография. По большей части такие сочинения и были городскими анналами. Так, жизнеописание папы Адриана IV (1154–1159), единственного английского папы, вписывается в общепринятую схему и несопоставимо с тем замечательным очерком, который другой англичанин, Иоанн Солсберийский, посвятил четырем предшествующим годам его жизни (1148–1152) в своей «Истории пап» (Historia pontificalis). Что касается отношений папы с Фридрихом Барбароссой и Вильгельмом Сицилийским, то больше нам расскажут, скорее, Оттон Фрейзингенский и Ромуальд, хотя Бозон и придает большое значение эпизоду с держанием папского стремени[161]. Даже панегирик папе скопирован из биографий VII и VIII веков, где все папы непременно самые добрые, самые красноречивые и т. д.:
Он правил четыре года, восемь месяцев, шесть дней. […] Человек в высшей степени добрый, мягкий и терпеливый, искусный в английском и латинском языках, мастер изысканного красноречия, выдающийся как в пении, так и в проповеди, не скоро гневающийся и быстро прощающий, веселый, щедрый и располагающий к себе всем своим характером. […] Он также установил очень полезный и удобный резервуар, вырытый в Латеране, где реставрировал многое из того, что со временем пришло в негодность. В четвертое воскресенье Великого поста он собственноручно освятил большой алтарь церкви Святых Космы и Дамиана над тем камнем, который в свое время освятил святой папа Григорий. [Он расширил владения Святого Петра множеством земель и построек и, вернув себе Орвието, стал первым папой, который там жил.] Он умер в Ананьи 1 сентября [1159 года], был доставлен в Рим и с почестями похоронен рядом с папой Евгением в соборе Святого Петра. Написано Бозоном, кардиналом-пресвитером церкви Святой Пуденцианы, который, будучи камерарием вышеупомянутого папы и дьяконом церкви Святых Космы и Дамиана, на протяжении всего его понтификата оставался с ним в постоянном и близком общении до самой его смерти[162].
Даже в биографии папская традиция оказалась слишком сильной для XII столетия, как и для всех последующих.
«Папская книга» нашла множество подражателей среди историков епископств, как это было в Равенне, Ле-Мане, Осере и Туле, но к XII веку они начинают более свободно выражать дух времени. Таким образом, древний цикл «Деяний епископов Ле-Мана» оказался в руках автора с классическим вкусом и слабостью к рифмованной прозе – еще одна примета времени. На месте хартий, обычно вставлявшихся в текст, появились фрагменты стихов. О поэте Хильдеберте Лаварденском мы читаем, что утонченность его песен была столь широко известна, что даже красноречия Цицерона не хватило бы, чтобы оценить ее по достоинству. «Деяния епископов Камбре», одно из лучших сочинений этого жанра в XI веке, получили стихотворное продолжение, хотя и не в классическом стиле. Широко известные в XII веке «Деяния епископов Трира» демонстрируют большой интерес к стародавним временам. Это выражается не только в свободном использовании «Записок о Галльской войне» Цезаря, но и в попытке приписать этому прославленному городу доримское происхождение, которым он обязан некоему Требету, сыну Нина (ок. 2000 года до н. э.), чьи потомки воспевались в латинских эпитафиях и якобы стали творцами римских памятников в Трире, например сохранившихся ворот Порта Нигра. Подобные легенды происхождения городов характерны не только для Средневековья, но и для итальянского Ренессанса.
Уильям Мальмсберийский в своих «Деяниях английских епископов» (Gesta pontificum Anglorum), доведенных до его собственного времени (1125), решил обратиться к более широкой и также достойной, скорее, более позднего времени теме – истории английского епископства и монастырей. Общий шаблон, как и идея, заимствованы, конечно, у Беды Достопочтенного, что тем не менее никак не обедняет автора, который предлагает множество собственных наблюдений, более полно представленных в его отдельной истории Гластонберийского аббатства. «Деяния епископов» совпадают с «Деяниями королей», которые тоже вдохновлены Бедой, но, получив затем продолжение, стали ценнейшим источником об эпохе автора. Уильям занимает достойное место в английском историописании как
первый после Беды, кто попытался детализировать даты и события и придать им систематическую, причинно-следственную связь, которая дает им право именоваться историей. Он, безусловно, стремился к мастерству историка, и в некоторой степени ему удалось проследить развитие институтов, результаты принятия политических мер и тенденции, вызванные значимыми событиями. Он гордился, и не без оснований, своим мастерством в определении характера событий и старался, как ему подсказывал не в меньшей степени, чем чувство исторической справедливости, инстинкт самосохранения, быть честным и беспристрастным с точки зрения династических партий. Он пользовался привилегией своей смешанной крови, чтобы занять нейтральную позицию в соперничестве нормандцев и англичан. Он был человеком большой начитанности, безграничного усердия, передовой учености и автором глубоких исследований во многих областях знания. Если результат получался несоразмерным этому, то он был по крайней мере ближе к историческому идеалу, чем все то, что было написано до него