[182]. Бургундио Пизанский, несколько раз ездивший в Константинополь, был известной личностью в общественной жизни родного города. Хотя переводы с греческого, по всей видимости, занимали его только в часы досуга, его достижения значительнее, чем у всех современников. В основном это были богословские сочинения, включая труды Василия Великого, Иоанна Златоуста и Дамаскина, которые оказали значительное влияние на латинскую мысль. Философия была представлена Немезием, право – греческими цитатами из «Дигест», сельское хозяйство – выдержками из «Геопоники». Вероятно, больше всего он был известен как автор популярных переводов «Афоризмов» Гиппократа и десяти работ Галена, которые другой пизанец, Стефан Пизанский, помог перевести с арабского. Его эпитафия прославляет всестороннюю образованность этого «превосходного переводчика» (optimus interpres):
Omne quod est natum terris sub sole locatum
Hic plene scivit scibile quicquid erat.
Все, кто рожден на земле, те, кто ходят под солнцем, —
Все, что можно познать, было известно ему.
Следует также упомянуть и двух других, менее знаменитых, чем Бургундио, представителей пизанской колонии в Константинополе – Гуго Этериана и Льва, более известного как Лев Тосканец. Хотя Гуго и владел обоими языками, он был не столько переводчиком, сколько ярым поборником латинской веры в полемике с греческими богословами, и в результате его полемическая карьера увенчалась кардинальской шляпой[183] от Луция III. Лев Тосканец, придворный переводчик императора, перевел множество работ Диона Хрисостома и сонник «Онейрокритикон» Ахмеда ибн Сирина. Интерес к знамениям и чудесам, царивший при дворе Мануила, прослеживается на примере Пасхалия Римлянина, тоже переводчика религиозной литературы. Он составил свой сонник и, вероятно, перевел в 1169 году «Кираниды» и другие оккультные произведения, которые попали на Запад примерно в это же время, возможно, частично из императорской библиотеки. Формальные и неформальные отношения между Греческой империей с одной стороны и папством и Западной империей с другой стороны предоставляли множество возможностей для литературного обмена. И хотя чаще всего мы слышим о возникающих в результате этого диспутах между греческими и латинскими богословами, вполне вероятно, что другие материалы попадали на Запад до сих пор неизвестными нам путями.
О переводах к северу от Альп мы можем сказать не так много, хотя вполне возможно, что некоторые анонимные переводчики, которые работали в Италии, прибыли туда из других земель. В Германии нам известны «Диалоги» с греками, записанные Ансельмом Хафельбергским около 1150 года, а также труд «О различии ипостаси и природы» (De diversitate persone et nature), который в 1179 году привез другой посланник Западной империи. К середине века венгерский монах Цербаний перевел «Сотницы» Максима Исповедника и, возможно, трактат Иоанна Дамаскина. В 1167 году некий Гильом, медик родом из Гапа в Провансе, привез греческие рукописи из Константинополя в монастырь Сен-Дени в Париже, где он позже стал аббатом (1172–1186), а труды псевдо-Дионисия были переведены Иоанном Сарацином, который тоже побывал на Востоке в поисках рукописей.
Наконец, остается упомянуть анонимные переводы, по большей части выполненные, разумеется, в Италии. Те работы, где, к счастью, сохранилось предисловие, можно приблизительно датировать; можно также установить некоторые факты об их авторах, как в случае с первой латинской версией «Альмагеста», сделанной на Сицилии около 1160 года, и с переводом «Второй аналитики» Аристотеля (1128–1159), сохранившимся в рукописи собора в Толедо. В большинстве же случаев никакие свидетельства не сохраняются, и мы не располагаем иными указателями, помимо датировок рукописей и прямых цитат из греческих текстов. На сегодняшний день исследования не сильно продвинулись дальше. С одной стороны, переводы XII века невозможно четко отделить от работ более раннего времени, а с другой – от работ переводчиков XIII–XIV веков, хронологически следующих за ними. Часто мы лишь знаем, что то или иное произведение было переведено с греческого до времен итальянских гуманистов. Наиболее значимыми текстами на греческом языке, которые в XII веке перевели анонимно, являются произведения Аристотеля. «Физика», «Метафизика» и более краткие труды по естествознанию попали в Западную Европу около 1200 года, а трактаты «Политика», «Этика», «Риторика» и «Экономика» – лишь два поколения спустя. Почти в каждом случае мы имеем дело с переводами как с греческого, так и с арабского, и почти все они не датированы. В настоящее время можно сказать лишь то, что к началу века были известны переводы с греческого «Физики», трактатов «О небе», «О душе», малых естественно-научных сочинений и, возможно, «Метафизики».
О личностях этих эллинистов XII века мало что известно. Яков Венецианский – для нас не более чем имя. От переводчика «Альмагеста» не осталось и этого. О Моисее Бергамском мы знаем лишь то, что случайно сохранилось в одном из его писем. Сведения об остальных мы можем почерпнуть лишь из предисловий. Описания их отличительных черт или связанных с ними событий немногочисленны: Моисей оплакивает потерю своей греческой библиотеки, стоившей ему три фунта золота; пизанский секретарь Мануила Комнина путешествует вслед за императором по извилистым маршрутам во время его турецких кампаний; Бургундио ищет спасения души своего сына в чистилище, переводя Златоуста на досуге во время дипломатических поездок; некто изучающий медицину в Салерно, не испугавшись Сциллы и Харибды, прибыл на Сицилию ради астрономической рукописи, только что прибывшей из Константинополя, и остается там до тех пор, пока не освоит ее содержание и не представит ее перевод всему латинскому миру; Аристипп работает над Платоном в военном лагере и исследует извержение Этны, словно новый Плиний[184]; Евгений Палермский, находясь в заключении на закате своей государственной службы, пишет стихи на греческом, в которых прославляет жизнь в уединении и чтение книг. Всего этого мало, но вполне достаточно для того, чтобы показать их родство с «древним и не знающим границ сообществом ученых».
Эти переводчики с греческого внесли огромный вклад в культуру позднего Средневековья, но в эпоху Возрождения они не получили широкого признания. В сравнении с переводами с арабского их труды оказались более точными и заслуживающими доверия. Переводы с арабского в лучшем случае слегка отходили от оригинала, проходя сквозь призму совершенно другого языка, а в худшем – выполнялись в спешке переводчиками-невеждами, работавшими при посредничестве испанского. Нередко обе группы переводчиков пользовались одним и тем же первоисточником. И те и другие интересовались философией, математикой, медициной и естествознанием. Поскольку большинство греческих трудов в этих областях были переведены на арабский, они могли попасть на Запад любым путем. Если Платон был известен лишь на греческом, то Аристотель встречался и на арабском, и большая часть его работ имела две или более латинских версий. Богословие, литургия, агиография, а также грамматика, естественно, имели греческие корни, в то время как астрология – в основном арабские. Тем не менее в области оккультного и легендарного у нас есть греческие «Кираниды», сонники, «Калила и Димна» и «Книга сивилл», возможно, что-то из алхимии, «Четверокнижие» Птолемея и кое-какие фрагменты из астрологических трактатов. Нередко вопрос о том, какая версия – греческая или арабская – окажется во всеобщем обращении, был делом случая. Так, сицилийский перевод «Альмагеста», хотя и более ранний, известен всего в четырех экземплярах, тогда как перевод, сделанный в Испании, встречается повсеместно. Список трудов, известных только через перевод с греческого, в XII веке весьма значителен. Он включает диалоги «Менон» и «Федон» Платона (единственным другим диалогом, известным Средневековью, был более старый перевод «Тимея»); большие труды Евклида; Прокла и Герона; множество трактатов Галена; Златоуста, Василия Великого, Немезия, Иоанна Дамаскина и псевдо-Дионисия, а также некоторое количество разрозненного материала богословского, легендарного, литургического и оккультного толка.
Отсутствие классических литературных и исторических произведений в этом списке переводов с греческого столь же примечательно, как и их отсутствие в программах средневековых университетов. Мы в XII веке, а не в XV, и интерес к медицине, математике, философии и богословию отражает скорее практические и церковные заботы эпохи, чем более широкие интересы гуманистов. Средневековые переводы «не рассматривались как изящная словесность. Они были средством достижения цели». Следует, однако, помнить, что этих же авторов продолжили читать и в Кватроченто, в новых или старых переводах. Просто они были отброшены на задний план с приходом новых учений. В этом смысле между двумя периодами существует преемственность. Прослеживается она и в репертуаре книжности – отдельные рукописи более раннего периода собирались в библиотеки Венеции или Парижа, а библиотека сицилийских королей, вероятно, составляет ядро греческих коллекций Ватикана. Более серьезная проблема состоит в том, чтобы понять, насколько непрерывным было это греческое влияние, учитывая наши отрывочные знания о делах на Юге. За сицилийскими переводчиками XII века непосредственно следуют переводчики при дворах Фридриха II и Манфреда. Не стоит забывать и о пребывании Петрарки при дворе Роберта Неаполитанского в XIV веке, о калабрийском греке, учившем Боккаччо. Эта лакуна в наших знаниях невелика, но заполнить ее пока невозможно.
С точки зрения науки Возрождение XII века было настолько же греческим, насколько и арабским возрождением. Уникальность арабской науки в этот период оказывается не столь заметной из-за переводов, сделанных непосредственно с греческого. Латинский мир получил своего Аристотеля и своего Галена, своего Птолемея и Евклида в основном через эти греко-латинские переводы. Таким образом, многое