Девушки в черном. Нач. 1880-х
И если, по единодушному мнению жителей Эссойя, Ренуар не умел «снимать портреты» так хорошо, как фотограф соседнего городка, то, по крайней мере, в умении дать добрый совет «художник», по столь же единодушному заявлению эссойцев, не отставал от Фирмена, мызника из соседнего замка.
Я забываю сказать об одном качестве земли в Эссойе: она производит вино, которое конкурирует с лучшими марками шампанского. Так что, когда в палате депутатов был поднят вопрос о «размежевании виноделия», эссойцы были в восторге. Но в конечном счете, так как местные депутаты не были настолько влиятельны, чтобы заставить признать, что вино, сделанное из винограда, собранного в Шампани, будет называться «шампанским», — то Ренуару пришлось защищаться от уговоров своих новых земляков, которые твердо верили, что человеку, который так хорошо говорит, достаточно будет сказать лишь одно слово в Париже, чтобы добиться возвращения их вину его настоящего имени…
А в другой раз обитатели соседней деревни пришли жаловаться, что их учительница лишилась места за то, что отказалась «спать» с мэром! На этот раз Ренуар поверил в свое могущество, так как имел знакомого члена парламента, который при случае предлагал ему свои услуги. Возвратившись в Париж, Ренуар рассказал о событии представителю народа; тот, потирая руки, ответил: «Как я одерну этого мэра через моего друга Бриана[62]!..»
Через несколько дней депутат является к Ренуару и сообщает, как нечто естественное: «Ничего нельзя сделать для вашей учительницы! Мэр — член нашей партии!..»
До тех пор, пока врачи не предписали Ренуару проводить зиму на юге, он отправлялся на лето в Эссой; но когда он был вынужден по велению науки с октября по июнь жить в солнечной полосе, он стал проводить лето частью в Шампани, частью в Париже.
— Что, если я отправлюсь немного освежиться в Париж, — сказал он однажды.
Девушка с веером. 1881
Я. — Но в Париже вы перестаете есть; вы не сможете работать с увлечением…
Ренуар. — Как хотите, но все-таки этот воздух Парижа!
Возвратившись опять на юг, художник любил «бродить» по дорогам, останавливаясь где вздумается. Таким образом, однажды он заметил через окно вагона две маленькие арки римского моста в Сен-Шама и не мог расстаться с мыслью, что должен это написать.
Когда Ренуару пришлось почти совершенно переселиться на юг, он сначала выбрал себе местом жительства Маганьоск. Маганьоск — это провансальский городишко, странно прилепившийся к склону горы и напоминающий испанский городок. Ренуар в то время еще мог ходить. Какие хорошие прогулки мы совершили вместе в горах! А дрозды, которых мадам Ренуар жарила на вертеле, вертевшемся над костром из сухих лоз!
Проведя два-три года в Маганьоске, Ренуар стал жаловаться, что на горе холодно, и переселился сначала в Каннэ, а затем окончательно в Кань, хороший воздух которого ему так хвалили.
Но воздух чист в верхнем Кань, а Ренуар осел в болотистой равнине нижнего Кань. И так как, раз поселившись в одном месте, он уже не решался «сняться с якоря», то проводил бы здесь свои зимы и впредь, если бы в один прекрасный день не пустили в продажу кусок земли с оливковой рощей на склоне горы — Колетт. Наверное, эти деревья, которым, по уверению местных жителей, было по крайней мере по тысяче лет, превратились бы очень скоро в пресс-папье, ложки, кольца для салфеток и прочие «иерусалимские сувениры». Для художника была нестерпима мысль об этом, и, чтобы спасти оливковые деревья, Ренуар купил Колетт. Но когда земля была куплена, решили построить дом — это уютное жилище, искусным архитектором которого была сама мадам Ренуар.
Приехав в Кань во время постройки дома — «замка Колетт», как называли его соседи, — я застал Ренуара, который тогда уже перестал ходить, подкатившимся в кресле к окну и не отрываясь разглядывавшим пейзаж.
— Вам хочется написать отсюда этюд? — спросил я.
— Нет, не то: меня обнадеживают, что сегодня я увижу верхушку моего дома там, за этими деревьями вверху!
Но кто может ускользнуть от власти вещей?! Когда «замок» был выстроен, Ренуар мало-помалу стал находить, что приятно пользоваться удобствами и что в этом отношении Колетт не похож на дом в нижнем Кань, который он занимал пополам с почтовым отделением. Однако в своем новом жилище, таком благоустроенном, но уединенном, художнику случалось жалеть о «почтовом доме» с его постоянной сутолокой приходящих и уходящих людей, вносившей столько оживления.
Наконец, несмотря на свой ужас перед всем «механическим», новоиспеченный помещик решил завести автомобиль. Прежде всего он видел в этом удобное средство отправляться на пейзажи, — что было для него сопряжено с такими трудностями с тех пор, как он лишился ног!
— Вы видите, как мой муж утомляется! — сказала мне однажды мадам Ренуар, когда художник возвращался с «пейзажа» в своем кресле на колесах, резиновые шины которых не спасали от толчков на каждом камне. — Публика его ценит; эти торговцы наперебой готовы купить его картины… Но почему же, когда пишут о нем… Вот мне только что показали газету… Ведь даже если не разбираться в этом… Вот, посмотрите, приехав вчера, я подумала: какая скучная столовая!.. Я привезла из Парижа три-четыре кусочка холста — «Розы», «Головку Габриэли»… вещи, над которыми Ренуар работал по часу! Когда я прибила их на стену, столовая изменила вид; стало так весело!
Мадам Ренуар умолкла. Я никогда не слышал, чтобы она так долго говорила о живописи.
Глава XXМодели и служанки
Ренуар. — Габриэль! Габриэль!.. Она опять ушла! А палитра моя не вычищена!
Я. — Разрешите мне?..
Ренуар. — Оставьте, я не буду работать сегодня утром.
Старая дама, гостья. — Кажется, этой девушки постоянно нет?..
Ренуар (когда дама ушла). — Эти «хозяйки» удивительны! И даже самые неплохие!.. Эта мадам И… о ней говорят: «Это ангел!» Гм, попробуйте-ка объяснить такому «ангелу», что у служанки те же потребности, что и у всякой женщины… Правда, надо признаться, что Габриэль ведет себя, как ей заблагорассудится! По крайней мере, не замешивала бы она меня в свои дела! Хотите держать пари, что сейчас, когда она вернется, если я спрошу, почему ее так долго не было, она как с луны свалится. Она мне скажет: «Но, мосье, я ведь никуда не уходила! Я только справлялась о новостях матушки Машен, которая вернулась из больницы».
Вы ведь хорошо знаете нашу поденщицу матушку Машен и ее мужа, папашу Машен, с его тирольской шляпой и красным кушаком?
Я. — Когда я был у вас в первый раз, я слышал, как матушка Машен говорила Габриэли: «Да, детка, папаша Машен бросил эту работу, чтобы показать другим, что значит долг… Его хозяин заставлял рабочих „ходить в церковь“… Папа сказал товарищам: „Я не стану есть такой хлеб… Вы — бездельники, если остаетесь работать…“»
Послышались шаги на лестнице.
Ренуар. — Это Габриэль. На этот раз мне следует рассердиться!
Габриэль (заметив, что хозяин силится принять строгий вид). — Но, мосье, я никуда не уходила; я лишь спустилась на пять минут справиться о новостях матушки Машен, только что вернувшейся из госпиталя; я даже и не застала ее…
Ренуар. — Пять минут! Она просто помешалась! Габриэль, я вам сто раз говорил: вы ничем не отличаетесь от других, и я не намерен удерживать вас насильно…
Но тут появилась сама матушка Машен. Пока она, ползая на четвереньках по мастерской, собирала оловянных солдатиков Клода, Ренуар спрашивал ее: «Ну как? Должно быть, ваша дочь довольна местом, которое я ей устроил у моего друга?»
Матушка Машен. — Нет, мосье, потому что ваш друг поступил как невежливый человек! Недавно он ей вдруг прямо заявляет: «Завтра надо сварить варенье». Моя дочь, которая не была предупреждена об этом капризе, ответила ему коротко и ясно: «Это мы отложим до другого раза ввиду того, что на завтра я приглашена за город». Тогда ваш друг сказал ей: «Нет, моя милая, мы это не отложим до другого раза, так как вы немедленно вылетите от меня!» Вот как говорят с приличной молодой девицей! Да, мосье.
— Верно, вашему мужу наскучило ничего не делать с тех пор, как кровельщики объявили забастовку? — спросила Габриэль матушку Машен.
Матушка Машен. — Нет, моя милая, папа даже очень устает теперь ввиду того, что товарищи поручили ему на время забастовки защищать интересы вдов и сирот, а это нелегкое дело, когда «шпики» совершают убийства беззащитных рабочих… Но когда папаша Машен появляется, «фараоны» кланяются ему очень почтительно, потому что он по виду не похож на рабочего… Да, милая… У него те же склонности, что у людей «высшего общества», он требует каждое воскресенье жиго, хорошо натертое чесноком.
Вдруг послышалось: «Га… Га…» Это маленький Клод звал Габриэль.
Ренуар (оставшись наедине со мной, так как матушка Машен ушла вслед за Габриэлью). — Слышали вы матушку Машен… Но мне во сто раз приятнее все эти глупости, чем разговор с какой-нибудь «философкой». Вот вроде той, которую я встретил в какой-то гостинице на водах… Когда я обратил ее внимание на безжизненность, тишину, отсутствие «резонанса» в этой гостинице, она сейчас же набросилась на рояль!
Раздался звонок и вслед за тем послышался голос Габриэли, кричавшей кухарке: «Большая Луиза, если это тот маленький со странным лицом, который говорит в нос, выставь его за дверь. Он все время спрашивает мосье! У него вид художника!»
Ренуар. — Скорей взгляните, Воллар! Нет, подождите! «Булочница» пошла. Эта Габриэль невозможна с ее манией «выставлять» за дверь всех, похожих на художников. Если бы это ей всегда удавалось, сколько бы раз уже она мне вставила палки в колеса! Знаете, какую штуку она сыграла со мной на днях?