«Тут приходил один, — говорит она мне, — который во что бы то ни стало хотел вас видеть, но, несмотря на то что он сбрил бороду и надел свой праздничный костюм, я его отлично узнала: это был деревенский сторож! Я его не впустила».
А этот деревенский сторож был не кто иной, как мосье де-И — префект.
Или в тот раз, когда она написала З., награжденному орденом Почетного легиона, о том, с какой радостью у нас дома узнали, что он сделан кавалером ордена «иностранного легиона»…
В этот момент вошел гость. Это был маленький господинчик, говоривший в нос. В одной руке у него была лилия, а в другой — лорнет. Он обратился к Ренуару:
— Я бы хотел, чтобы вы меня написали… Сходство мне безразлично, только бы передать мой характер.
Я было встал, но Ренуар:
— Не уходите, Воллар, сейчас придет кто-то, кому вы будете рады…
Вслед за тем резко человеку с лилией:
— Идите к Бенару. Портреты, которые я пишу, всегда не нравятся.
И когда тот, уже немного смущенный видом этой мастерской, совсем не похожей на музей, прощался с Ренуаром, называя его «мэтром», от чего Ренуара обычно передергивало, появился наконец друг, которого ждали. Это был поэт Леон Диркс[63], мой земляк, с которым я еще не был знаком.
Портрет неизвестной. 1882–1885
Когда-то Ренуар сказал мне:
— Диркс никогда ничего не хочет для себя и никому не завидует — в этом он весь! Только раз я слышал, как он ругнул кого-то: «Это самая ужасная скрипунья». Это он говорил о мадам Севиньи!
В творчестве Ренуара Диркс целиком принимал первую манеру художника.
«Какая прекрасная картина „Ложа“, — сказал он как-то. — Ах, если бы Ренуар не ударился так в красноту!»
И когда кто-то заметил, что эта новая манера Ренуара очень ценится публикой, поэт сказал:
«Один мой друг, художник, у которого очаровательная жена, — он пишет тоже очень красно, как Ренуар; скоро, значит, и его тоже будут покупать».
Диркс вошел в мастерскую с сияющим видом:
— Ренуар, если бы вы знали, какую интересную вещь мне пришлось сейчас услышать! Один молодой поэт читал мне стихи, где говорилось о девственном юноше. Моя служанка, находившаяся в комнате, вдруг замерла в экстазе: «Мосье, простите, что я вмешиваюсь не в свое дело, но я слышу разговор о молодом человеке, еще сохранившем девственность, и это напоминает мне счастливейшие моменты моей жизни! Мне, вот такой, как я здесь перед вами, если не считать, что прошло уж больше сорока лет с тех пор, мне тоже была принесена в жертву девственность одного молодого человека!» — «И какое же это производит впечатление, — спрашиваю я ее, — когда вам приносят в жертву девственность молодого человека?» А она в ответ: «Ах, мосье, этого не передашь словами, но это просто ослепительно!»
Габриэль, как мне казалось, не была расположена разделять чувства служанки поэта; она, по-видимому, считала мужчин обманщиками, но была не менее снисходительна к сильному полу!
Как-то вечером, когда я приехал к Ренуару пообедать в Лувесьенне, мадам Ренуар сказала мне:
— Посмотрите на Габриэль и ее солдат!
И я увидел двух солдат, уцепившихся за раму кухонного окна, и Габриэль, которая протягивала им тартинки с вареньем. Через минутку, зайдя в кухню, мадам Ренуар застала военных уже там за супом, которым их кормила Габриэль.
— Но, Габриэль, вы с ума сошли: суп после варенья!
Купальщица. 1883–1884
Габриэль спохватилась, но я ее успокоил, сказав, что есть люди, которые едят суп на третье, и что это особенно принято в Лионе.
— Как раз, — вставил один из солдат, — наш полк назначен в Лион.
Теперь уже, не опасаясь за их здоровье, Габриэль придвинула к солдатам миску с супом, оставшимся про запас.
Ренуар попросил после кофе наливки: графин был пуст.
— Я дала капельку солдатам, — объяснила Габриэль.
— Но, как вы думаете, смогут они найти теперь свой форт в лесу, после того как они выпили? — спросила мадам Ренуар.
Габриэль накинула на голову косынку.
— Куда вы? — спросил Ренуар.
— Ага, я догоню солдат; втроем мы легче найдем дорогу к форту!
Габриэль очень любила яркие цвета. Когда однажды Ренуар попросил галстук, Габриэль повязала ему шею большим красным с белыми горошками платком. «Приведенный в порядок» таким образом, Ренуар отправился в Лионский кредит в сопровождении Габриэли, которая и сама не менее бросалась в глаза своим нарядом. Когда Ренуар подал чек, служащий отказался платить.
— Но, — протестовала Габриэль, — ведь это мосье Ренуар! Он даже награжден!
И, открыв свое портмоне, она вытащила оттуда офицерскую розетку ордена Почетного легиона.
Я вошел в этот момент. Ренуар продолжал держать в руке чек, но больше был заинтересован молодой работницей, ожидавшей у соседнего окна.
— Посмотрите, Воллар. Это совсем тип Марии. Вы помните, когда у нее еще была кожа с оттенком персика. Мне так хотелось бы написать такую кожу. Не попытаетесь ли вы спросить ее, может быть, она согласится прийти позировать.
Габриэль было рванулась, но Ренуар ее удержал. Он испугался, что слишком большая поспешность обратит в бегство молодую особу.
Что касается меня, то, затрудняясь начать переговоры, я не нашел ничего лучшего, как:
— Мадемуазель, я обращаюсь к вам с добрыми намерениями!
— Какие добрые намерения? — недоверчиво спросила она.
— Этот господин, которого вы там видите, хотел бы сделать с вас портрет в красках.
— Мосье, я еще девушка…
Я уверял ее, что целомудрию ее ничто не угрожает.
— Да, так всегда говорят для начала… Я еще посоветуюсь со старшей сестрой…
Я был в мастерской, когда она пришла, недвижная, как столб.
— Я с ней ничего не могу поделать — она проглотила железный прут… — сказал Ренуар.
Но в этот момент другая модель, надевавшая шляпу, уколола палец булавкою и вскрикнула: г… Это слово, по-видимому, вернуло самообладание вновь пришедшей, так как она сейчас же изменила свой вид посаженной на кол — на позу, полную естественности.
Однажды Габриэль любовалась бриллиантом на своем пальце.
— Взгляните, мадам, как он сверкает! Кольцо с улицы де ла Пэ. Так написано на коробочке!
— В самом деле, я никогда не видала такого красивого кольца, — сказала мадам Ренуар, которой никогда и в голову не приходило иметь драгоценности.
Меня удивило, что Ренуар очень внимательно рассматривал кольцо.
— Посмотрите, Воллар, теперь даже камня не умеют оправить! — И, обращаясь к Габриэли: — Это опять Е… подарил вам кольцо? Вот! Я сверх обещания прибавил его маленького сынишку в картину, которую он мне заказал, а кольцо получили вы!.. — И засмеявшись: — Вы не находите, Воллар, что мне скоро придется поступать подобно этому голландскому художнику Ван-дер… какому-то там, который, написав в своем «Пастбище» одним бараном больше, чем было условлено, и не добившись за него доплаты, стер его, прежде чем отдать свою картину!
Одна мадам Ренуар занялась вопросом о будущей судьбе кольца.
— Что вы с ним будете делать, Габриэль? Вы его потеряете, а ведь это немалые деньги.
— Мне даже сказали, когда дарили, — ответила Габриэль, — что, если я его верну в магазин, мне дадут за него тысячу франков!
— Ах, я очень рада за вас, Габриэль. Спешите на улицу де ла Пэ; эти деньги вы положите в сберегательную кассу или купите виноградник у себя на родине.
Но Габриэль:
— Я не доверяю правительству. В виноградник я тоже не верю: на этом растении слишком много болячек! А потом — это так красиво: бриллиант! Как он сверкает! — И с кольцом на пальце Габриэль продолжала стирать пыль с мебели…
Предусмотрительность не была главным качеством Габриэли. Однажды в Коллет она впустила двух бродяг на кухню. Увидев, что Габриэль отрезает им по куску пирога, мадам Ренуар сказала ей:
— О чем вы думаете, Габриэль? После этого они потеряют охоту есть свой хлеб с сыром, а ведь пирога они больше не найдут.
Мадам Ренуар ошиблась. Бродяги ночью вернулись в кухню, которая запиралась просто на задвижку, и доели остаток пирога. Так как это были добрые воришки, они, уходя, не подожгли дома.
Однажды вечером мадам Эдвардс заехала за Ренуаром, чтобы повезти его посмотреть русский балет. Ревматизм его уже прогрессировал настолько, что Ренуар едва мог ходить.
Само собой разумеется, что никто не требовал, чтобы он был во фраке: даже ради того, чтобы посмотреть русский балет, он не согласился бы напялить на себя костюм, который считал смешным и неудобным.
Представьте себе изумление в зрительном зале, когда в ложе бенуара появился некто в сером пиджаке и велосипедном кепи…
Внезапно открывается дверь ложи: это Габриэль.
У моря. 1883
— Там наверху, куда меня усадили, плохо видно; здесь мне будет лучше! И никто не может сказать, что я здесь буду бельмом на глазу, не правда ли?..
Габриэль в черном закрытом платье заняла место рядом с «хозяином».
«Профессиональных» моделей Ренуар терпеть не мог и поэтому находил себе модели среди своих служанок.
А когда модель у него хорошо «загвоздилась» в кисть, ему уже трудно было ее менять.
Однажды он с увлечением собирался писать красивую девушку, которую видел в первый раз.
— Я напишу замечательную нагую фигуру!
Он пишет картину, но поза, очевидно, слишком натянута, и он приглашает другую, очень красивую девушку; переписав заново, он также не удовлетворяется.
— Устал воевать, — говорит он, — придется поискать Луизон… Досадно вот только, что у нее нет уж ни грудей, ни сзади… и этот отвислый живот… А если вспомнить, какой она была, когда я встретил ее в первый раз на бульваре Клиши с синей ленточкой на шее… Тридцать лет тому назад! Какая линия живота!