Глава XXVIПоследние годы
Через несколько дней после визита Родена мой портрет был почти совершенно готов[81].
— Еще один небольшой сеанс, и я окончу, — сказал Ренуар.
Но он никак не мог назначить этот сеанс сейчас же. Ренуар в Кань занят еще больше, чем в Париже, так как в деревне в хорошую погоду он любит погулять.
В Эссой, где почти нет автомобилей, он ездит в кресле на колесах по дороге или по берегу реки. В Кань, где автомобили так и шныряют, его носят в кресле-носилках по его имению с такими разнообразно-приятными видами: поле роз, каре апельсиновых и мандариновых деревьев, виноградник, «участок Файяра» с его японскими чашковыми деревьями, вишнями и возвышающимися над Колетт серебристыми оливковыми деревьями.
— Я имею право теперь немного пошататься, — говорил Ренуар.
Во время этих-то «шатаний» и возникли все эти его многочисленные пейзажные заметки, так как нечего и говорить, что за Ренуаром постоянно следовала модель, неся ящик с красками…
Когда он писал портрет мадам де-Галеа, потребовавший у него пятьдесят сеансов и увлекший его до такой степени, что Ренуар не отрывался от него до конца, — работая над ним, однажды, в невыносимый зной в мастерской, он сказал:
— Я дорого плачу за удовольствие, которое мне доставляет этот холст, но так приятно целиком отдаться наслаждению живописью!
Когда же наступают холода и от них не защитишься козьим мехом, Ренуару остаются лишь прогулки в автомобиле. Особенно к Антибу он чувствовал непреодолимое влечение. Когда он проезжал по обрыву, окружающие холмы, овеянные всепроникающей нежностью воздуха, всякий раз снова внушали ему чувство глубокого покоя.
— Придется остановиться здесь месяца на два, чтобы писать! — воскликнул он во время одной прогулки, особенно увлеченный очарованием пейзажа.
И сейчас же, забывая, что ревматизм принуждал его жить в доме, специально оборудованном, как теплица, он приказал шоферу останавливаться перед каждой надписью: «Вилла сдается в наем».
Доктор, лечивший Ренуара, советовал ему проводить как можно больше времени на воздухе.
— Ничего нет лучше для очищения бронхов, как дышать на открытом воздухе! — говорил он своему больному.
В том случае, когда врач рекомендует Ренуару что-нибудь приятное, Ренуар точно следует предписанию.
Так, например, однажды, когда собирались в Ниццу есть буйабесс, проливной дождь, начавшийся в этот момент, не остановил его.
— Ба, — сказал Ренуар, — доктор говорил, что на воздухе мне полезнее дышать, чем в комнате… И вообще, теперь, когда мне уже больше семидесяти пяти лет, перестаньте надоедать мне с этим! Несите меня в автомобиль!
Купив Колетт, Ренуар не сразу провел дорогу для своего автомобиля! Мадам Ренуар садилась в автомобиль у подошвы склона, а Ренуара носили в кресле вниз и обратно.
— Может быть, это немножко и неудобно, — говорил он, — но те, кто любят меня по-настоящему, охотно сделают маленькое усилие, чтобы повидать меня, зато это отличное «препятствие» задержит кое-кого из «надоед».
Но парижане обоего пола, добравшись до вожделенного юга, начинают так скучать, что нет препятствий, которые они не решились бы преодолеть, лишь бы убить время. Я хочу сказать, что, как только Ренуар поселился в Колетт, он тут же нашел армию своих верных клиентов из парижских «надоед», подкрепленных новым пополнением.
Я вспоминаю тот день, когда я видел Ренуара в саду под большой липой с длинной палочкой в руках, поправляющего скульптора, исполнявшего его «Венеру-победительницу».
Пейзаж в Белье. 1893 (?)
После купания. 1900
— Наконец-то я справлюсь со своей статуей! В такую прекрасную погоду я могу работать на воздухе до самого вечера!
— Только бы вам не помешали, — сказал я на всякий случай.
— О, что касается этого, хотел бы я знать, у кого хватит дерзости…
Не успел он окончить фразу, как автомобиль подвез трех незнакомых дам.
— Портье «Палас де-Нис», — объясняет одна из них, — сказал нам, что в Кань стоит посмотреть мастерскую Ренуара.
— Но если маэстро занят, мы можем немного подождать! — бросила в свою очередь другая, стараясь понравиться.
Семья Ренуара
И за спиной Ренуара три путешественницы делились впечатлениями от «Венеры».
Ренуар не сдавался, но тут появились новые визитеры: мосье З. — толстый торговец зерном в сопровождении молодой дамы. На этот раз Ренуару пришлось бросить статую.
Одна из трех дам из Ниццы сообщила, что в Париже у нее литературный и художественный салон.
— Если мэтр пожелает посетить нас в один из моих приемных дней, я бы организовала маленькую «беседу» о передовой живописи…
— Но почему же ты ничего не говоришь? — сказала спутница мосье З. ему на ухо, но так, чтобы я мог слышать.
— Я еще не нашел, что сказать!
И он наконец нашел:
— Маэстро, если бы вы занимались акварелью вместо живописи маслом, у вас хватило бы чем разводить краски при том количестве воды, которое пролилось на нас за последние восемь дней сплошных дождей.
И так как Ренуар тряхнул головой, он продолжал:
— Как вы должны скучать в этой дыре!
Ренуар. — Я занят живописью…
Тогда мосье З. — Живопись… ну да, я тоже пишу!..
Когда все уехали, Ренуар начал дремать (так как визиты утомляют его больше, чем сеанс модели), но почтальон принес письмо. Ренуар начал читать его довольно равнодушно.
Потом, вдруг оживившись:
— Вот это — друг! Он интересуется даже тем, нашлась ли собака Жана!.. Его дочери вяжут мне одеяло.
Лицо его омрачилось:
— Нет, любят не меня, а мою живопись… Мосье У… напоминает мне, что он хочет картин…
И очень печальным голосом:
— Я преуспел, как ни один живописец при жизни; отовсюду сыплются почести; художники хвалят мои работы; стольким людям мое положение должно казаться завидным… И я не могу приобрести ни одного настоящего друга!
Ренуар умер в Кань 17 декабря 1919 года.
Из письма, адресованного одним из его сыновей Дюран-Рюэлю, мы извлекаем следующие строки:
«Мой отец только что перенес бронхиальное воспаление легких, длившееся пятнадцать дней. В последние дни прошедшего месяца он, казалось, поправился и вновь принялся за работу, как вдруг 1 декабря он почувствовал себя довольно скверно. Врач определил легочное кровоизлияние, не столь, впрочем, серьезное, как в прошлом году. Мы не ожидали такого исхода. Два последние дня он не покидал своей комнаты, но и не ложился окончательно в постель.
Время от времени он повторял нерешительно: „Ну, мне крышка!“ Но это он говорил часто и раньше, три года тому назад. Постоянные ухаживания несколько раздражали его, и он не переставал над этим подшучивать.
Во вторник он лег в семь часов, спокойно выкурив перед тем папиросу.
Он захотел нарисовать модель вазы, но под рукой не нашлось карандаша. В восемь он вдруг начал немного бредить. Мы были этим очень удивлены, и наше относительное спокойствие сменилось величайшей тревогой. Бред усилился. Пришел врач. Отец метался до полуночи, но ни минуты не страдал. Совершенно очевидно, что он не сознавал, что умирает.
В полночь он успокоился и через два часа тихо угас».
Послесловие
Первое достоинство всякой картины — быть праздником для глаз.
О природа! Кто когда-либо настиг тебя в твоем беге?..
Декабрьской ночью 1919 года на юге Франции, в местечке Кань, в доме, расположенном на склоне горы Колетт, умер Огюст Ренуар — художник, страстно влюбленный в жизнь.
С тех пор минуло семьдесят пять лет… С позиции истории — небольшой срок. Но никогда в прошлом человечеству не выпадало за столь короткое время пережить и перечувствовать так много. Войны, унесшие миллионы жизней, великие научные открытия, технический прогресс, информационный бум — все это в корне изменило представление человека о мире и о самом себе. Казалось бы, эти коллизии неизбежно должны были отодвинуть в нашем сознании безмятежно радостное искусство Ренуара куда-то на второй план. В действительности же получилось иначе: XX век сделал славу Ренуара поистине всемирной. Его картины распространились буквально по всему свету, став гордостью собраний крупнейших музеев мира, их увидели миллионы людей, в сознании которых Ренуар предстал одним из классиков мировой культуры. Причина этого — подкупающая искренность его искусства, запечатленная в солнечных красках, в живой обаятельности юных парижанок, в веселом многоцветье монмартрского праздника, в шумных пикниках и танцах, в жемчужной мягкости и теплоте обнаженного женского тела, в искрящихся светом пейзажах. Само имя Ренуара сделалось синонимом красоты и молодости, той лучшей поры человеческой жизни, когда душевная свежесть и расцвет физических сил пребывают в гармоническом согласии.
Стремление отражать жизнь, сохранив прежде всего естественность и непредвзятость, как раз и было цементирующей основой нового художественного направления — импрессионизма, одним из создателей которого стал Огюст Ренуар.
Целый век отделяет нас от того дня, когда на бульваре Капуцинок в Париже, в ателье фотографа Надара, открылась выставка никому не известных молодых живописцев, встреченная издевательским смехом толпы и яростным возмущением прессы: «Импрессионисты производят впечатление кошки, которой вдруг вздумалось прогуляться по клавишам фортепьяно, или обезьяны, которая овладела ящиком с красками» (газета «Фигаро»); «Искусство, павшее столь низко, недостойно даже осуждения» (критик Поль де Сен-Виктор); «Какой-то сумасшедший, который пишет картину, трясясь в белой горячке…» (критик де Монтифо). Все это кажется нам теперь вздором и нелепицей, в которые с трудом можно поверить. Но разве не точно так же было встречено все наиболее талантливое во французской живописи XIX века, разве не травили и не осмеивали Делакруа, разве не издевались над картинами Домье и Курбе, разве не захлопывалась дверь официального Салона перед Милле и барбизонцами и разве не будут с еще большим остервенением преследовать поколение постимпрессионистов!