.
Тяга к скрытности проистекала из потребности сохранять лицо в великосветских кругах, притом что финансовые трудности так никуда и не делись. Впрочем, Ренуар скрывал подробности своей жизни не только от парижской элиты. Например, он так никогда и не признался Алине, что у него уже было двое детей от Лизы. Для Ренуара хранить тайну значило сохранять власть над обстоятельствами. Скрывая от разных друзей разные аспекты своей жизни, он сохранял отстраненность и независимость и продолжал жить в мире, о котором лишь он один знал абсолютно все; никто из родных и друзей не смог бы перечислить всех, с кем его связывала дружба. Даже Писсарро, человек на удивление проницательный, писал (сыну в 1887 году): «Я совершенно не понимаю замечание Ренуара… Да и кто в состоянии постичь этого самого непоследовательного из всех людей?»[572] Слова Писсарро «le plus changeant des hommes» можно перевести и как непостоянный, изменчивый, причудливый, капризный. Ренуар действительно был сложной и непостоянной натурой: иногда – пассивным, иногда – напористым, иногда – нерешительным, иногда – целеустремленным, иногда – робким, иногда – неукротимым. Он заставлял всех верить в свою пассивность, нерешительность и робость, чтобы не казаться опасным своим друзьям, многие из которых были заодно и благодетелями. Скрытность помогала ему сохранять власть над обстоятельствами и прокладывать собственный жизненный курс.
Но хотя Ренуар и стремился скрывать свою личную жизнь от друзей, сюжеты картин выдают его тайны. Раньше он часто писал романтические сцены на фоне современного Парижа. После рождения Пьера он ни разу не изобразил взрослого мужчину, ухаживающего за взрослой женщиной в современной обстановке. Напротив, антураж его картин утратил приметы времени, а место действия сменилось на сельское уединение. С этого момента с его работ почти полностью исчезли взрослые мужчины. После рождения Пьера их место заняли мальчики. Ренуар не писал больше многофигурных сцен на фоне города или пригорода. Вместо этого он изображал отдельных людей или небольшие группы женщин и детей на лоне природы. Раз за разом Ренуар изображал Алину в образах, навеянных традицией, – некоторые из этих работ заставляют вспомнить Богоматерь с младенцем Христом. Современные лица и моды сменили фигуры в простых, вневременных одеяниях.
На многих работах Алина изображена в образе молодой матери. В 1885 и 1886 годах Ренуар трижды запечатлел ее в сельской обстановке во время кормления грудью, чему предшествовали подробные предварительные наброски[573]. Они заставляют вспомнить ренессансные образы Марии с младенцем, на которых Богоматерь кормит грудью полуобнаженного мальчика[574]. Как и на многих христианских картинах, видны грудь Алины и пенис Пьера[575]. Ренуару нравились эти работы, первая из них висела в мастерской художника до самой его смерти. (Алина не только представала в образе материнства, но и неоднократно позировала обнаженной – на этих работах она часто напоминает Венеру с картин старых мастеров.) На многочисленных полотнах и набросках она кормит Пьера, сидя на высоком табурете, прижимает его к себе, развешивая белье, катает на лодке, разговаривает с ним, сидя в саду за шитьем[576]. Ренуар запечатлел Алину, годовалого Пьера и их соседку перед домиком в Бретани, окруженным деревьями с тщательно прописанными листьями, а также в групповых сценах, где Алина с друзьями собирает виноград, стирает белье или разговаривает с торговкой яблоками[577]. Кроме того, он постоянно изображал на картинах, рисунках и даже на литографии своего сына[578]. На многих картинах и рисунках также представлен его племянник Эдмон Ренуар-младший, годом старше Пьера[579].
Итак, Пьер и его жизнь стали центральной темой творчества Ренуара, причем художник неизменно изображает здорового и жизнерадостного ребенка. Как всегда, реальность представлена у него в идеализированном виде: Пьер был болезненным мальчиком, а Ренуар – тревожным отцом. В мае 1886 года Ренуар писал Кайботту: «Пьер проболел пять месяцев, сперва слизистая лихорадка [легкая форма тифа], потом бронхит; сегодня впервые вышли с ним на пять минут на улицу»[580]. Год спустя, 10 июня 1887 года, когда Пьеру было два года, он перенес операцию, которую Ренуар так описывает Мюре: «Мой маленький [перенес]… деликатную операцию (на крайней плоти). [Поправляться] он будет долго, и какое-то время нельзя будет его отсюда вывозить»[581]. Денег у Ренуара не хватало, поэтому он расплатился с врачом натюрмортом «Гладиолусы», подписав его: «Доктору Латти / на дружескую память / Ренуар»[582].
Пьер оправлялся тяжело, Ренуар переживал и за него, и за Алину. Будучи в отъезде по рабочей необходимости, он пишет: «Надеюсь, что Пьеру лучше или он даже совсем поправился. Я полностью доверяю Латти, но эта рана, которая не заживает и даже не становится меньше, меня тревожит. Может, я не прав. Но именно поэтому я хотел направить тебя в свое отсутствие к [доктору де] Беллио: на случай, если что-нибудь произойдет, ты будешь знать, что делать и не останешься одна; впрочем, надеюсь, все и так образуется». Лечение Пьера обходилось дорого, но Ренуар готов был идти на жертвы ради сына. В том же письме он отвечает Алине, которая переживает, что придется оплатить билет на поезд, чтобы отвезти Пьера к доктору: «Не переживай за лишние 4 франка 16 су; главное, чтобы мальчик поправился. Поцелуй бедненького Пьера»[583].
Эскиз к картине «Кормящая мать» с двумя набросками детских головок. 1886. 91,4×73,3 см. Бежевый грунтованный холст, сангина, белый мел. Страсбургский музей, Франция
Тревоги не унимались – Ренуар написал двум врачам-гомеопатам, своим друзьям и заказчикам, де Беллио и Гаше, – так же он поступил восемью годами раньше, когда его натурщица Марго заболела оспой (см. вторую главу). Теперь он умоляет де Беллио: «Я был бы Вам бесконечно признателен, если бы Вы согласились прийти посмотреть моего сына – не как врач, а как друг – и просто высказать мне свое мнение. Уже две недели, как ему сделали операцию на крайней плоти, но рана не заживает из-за экземы. Врач говорит, что это не опасно, но я очень волнуюсь из-за того, как все затянулось, – возможно, Вы дадите нам какой-то совет»[584]. Осмотрев Пьера, де Беллио убедил Ренуара сделать повторную операцию. Ренуар пишет Мюре: «Моему малышу нужна новая операция. Я извелся за последние два месяца, обрабатывая ему ранку, а теперь все сначала. На сей раз я выбрал хорошего врача, надеюсь, что все пройдет гладко»[585]. Когда Гаше пришел осмотреть Пьера, тому уже сделали вторую операцию и он шел на поправку. Ренуар пишет Мюре в другом письме: «Доктор Гаше был к нам, как всегда, очень добр. Пожалуйста, передай ему наши наилучшие пожелания и скажи, что дела идут все лучше и лучше… Алине приходится целыми днями сидеть дома. Когда вернусь, буду ее иногда подменять»[586]. Еще в одном письме к Мюре говорится: «Что до моего сына, все хорошо, впрочем еще не все позади – нужно дождаться, когда швы сами отпадут, а это занимает много времени»[587].
По ходу всех этих испытаний Ренуар показал себя ответственным и заботливым отцом и ни разу не отказал сыну в помощи, несмотря на финансовую неопределенность. Он постоянно демонстрировал любовь и приязнь к Пьеру. Внизу одного из писем, отправленных Алине этим летом, он нарисовал для сына картинку и приписал: «Рисую тебе маленькую железную дорогу, до скорой встречи»[588]. Пьер полностью оправился от операций, но Ренуар продолжал тревожиться за его здоровье. Два года спустя, в декабре 1889-го, он пишет Берару, одному из немногих, знавших о существовании Пьера: «После месячного недомогания у малыша началась слизистая лихорадка»[589]. Еще через одиннадцать лет Ренуар вспоминает второй приступ слизистой лихорадки у Пьера и винит во всем уголь. «Этот уголь. Если есть уголь, кому теперь нужны войны? Он убивает шахтеров; он убивает тех, кто им пользуется и путешествует с его помощью… В 1889 году у меня были такие же проблемы с Пьером – у него началась слизистая лихорадка из-за моей (самой современной) угольной печки»[590].
Ренуар без малейших колебаний тратил деньги на лечение сына, несмотря на то что с 1884 по 1888 год его финансовые дела находились в плачевном состоянии. В конце 1870-х он хорошо зарабатывал благодаря мадам Шарпантье, продолжал зарабатывать и в начале 1880-х – у него даже была возможность путешествовать, – но к 1884 году заказы иссякли. Последствия финансового краха 1882 года продолжали влиять как на Ренуара, так и на его агента. Притом что сорокачетырехлетний Ренуар получил крупный заказ – четыре портрета детей сенатора доктора Этьена Гужона[591], он приходил в отчаяние от неспособности прожить на свои заработки и в конце 1885 года писал Алине: «Милый друг… мои портреты продвигаются плохо, скорее всего, я не смогу их закончить… От живописи меня просто тошнит, мне кажется, я уже совсем ни на что не способен. Видимо, состарился. Боюсь, бедненькая моя, что тебе придется привыкать к моей старости, деваться некуда. Как бы то ни было, надеюсь, что Монмартр меня излечит, хотя сейчас настроение очень скверное. Не надо красить пол в моей комнате. Столько расходов, а я не уверен, что смогу заработать на жизнь. Нужно думать, на чем сэкономить. Тем не менее целую тебя, как могу. Огюст»