[592]. Несмотря на отчаянный тон письма, он подписывает его «Огюст», добавляя нотку интимности и заставляя вспомнить свое первое письмо к Алине, которое он шутливо подписал «Огюстин» вместо обычного «Ренуар».
Друзья Ренуара знали о его денежных затруднениях. В январе 1886 года Писсарро писал сыну Люсьену: «Я больше совсем ничего не понимаю, Ренуар и Сислей сидят без гроша»[593]. Через год и пять месяцев, в июне 1887-го, Писсарро снова пишет Люсьену: «Непостижимо, как Сислей и Ренуар сводят концы с концами»[594]. Раньше Ренуар мог в тяжелые времена прокормиться портретами, но теперь заказы иссякли, скорее всего по причине изменения его стиля[595]. Новый энгровский импрессионизм не понравился многим из тех, кого раньше устраивали лестные портреты в стиле реалистического или классического импрессионизма. Персонажей новых своих картин Ренуар наделял торжественно-застывшими выражениями лиц, тяжелыми веками, угловатыми контурами; они, как указано во второй главе, во многом напоминали похожие на неподвижные маски портреты Сезанна, которые так не нравились его современникам.
Из-за перехода к новому стилю впереди замаячил призрак нищеты, и Ренуар решил не оставаться круглый год в Париже, а снимать дома в сельской местности, где жизнь была значительно дешевле. Чтобы сэкономить, он перебрался в другую парижскую мастерскую – 18 октября 1886 года он пишет Берару: «Я переехал [в новую мастерскую] и очень доволен. 1200 франков вместо 3000. Все еще жду трубочистов»[596]. Он часто наведывался в родной городок Алины Эссуа. В письме к Берте Моризо и ее мужу Эжену Мане в начале декабря 1888 года он так объяснял свои частые поездки в деревню: «Я сейчас живу крестьянской жизнью в Шампани, чтобы не платить втридорога парижским моделям. Пишу прачек, точнее, женщин, которые приходят стирать на берег реки»[597]. У сельской жизни было еще одно преимущество – здесь проще было скрывать незаконную семью. Более того, Алине в деревне нравилось больше, чем в городе, а непоседливого Ренуара вдохновляли перемены обстановки, поэтому они часто перебирались с места на место.
Когда Пьеру исполнилось три месяца, семейство совершило первую поездку – в Ла-Рош-Гийон, городок в 72 километрах к северо-западу от Парижа, неподалеку от Живерни; здесь они прожили с июня по август. Два месяца спустя они отправились в Эссуа и оставались там с сентября по октябрь – Алина смогла похвастаться ребенком перед родными[598]. Следующим летом, в 1886 году, они вернулись в Ла-Рош-Гийон на весь июль. Потом сняли на август и сентябрь дом, «Мэзон Перретт», на побережье Бретани, в Сен-Бриаке. На Рождество и Новый, 1887 год они вернулись в Эссуа[599]. Потом Ренуар подписал договор о найме с 16 июня 1887 по 1 апреля 1888-го дома и прилегающего к нему сада в пригороде Парижа Везине[600]. В январе 1888 года Ренуар, Алина и Пьер гостили у Сезанна и его семьи в Жа-де-Буффане – принадлежавшем Сезанну доме неподалеку от Экс-ан-Прованса. На февраль и март 1888 года Ренуар с Алиной перебрались в отель «Руже» в Мартиге (в 46 километрах к юго-западу от Экса). Летом, уехав из краев, где жил Сезанн, Ренуар с семейством отправился с длинным визитом в дом Кайботта в Пти-Женвильере под Аржантёем – в июле, а потом в сентябре 1888 года. В ноябре-декабре 1888-го они снова жили в Эссуа.
Среди всех этих сельских мест любимым для Алины оставался ее родной городок, где она прожила первые пятнадцать лет жизни. В детские годы родственники относились к ней со смесью жалости и презрения, как из-за неблагополучных родителей, так и из-за ее собственной строптивости. Теперь, десять с лишним лет спустя, Алина гордо вернулась на родину в роли гражданской жены и матери ребенка знаменитого художника. Ей очень нравилось в Эссуа, Ренуар же жаловался Берару, что ему тут одиноко – поблизости ни одного художника: «Начал опять работать, но без особого энтузиазма, потому что я тут совсем один»[601].
Долгие сельские вакации были больше по душе Алине, чем Ренуару, который довольно медленно привыкал к жизни вдали от Парижа. Он придумал, как бороться с изоляцией: оставлял Алину и маленького Пьера на несколько дней и отправлялся в творческие поездки. Когда Пьеру было полтора года, Ренуар уехал на несколько дней и потом писал Мюре: «Только что вернулся из Шампани, чтобы повидать сына, а после поеду в Аржантёй, чтобы закончить кучу вещей, которые начал»[602]. В Аржантёй и другие парижские пригороды Ренуар отправлялся, чтобы быть ближе к любимому городу. Позднее, когда Пьеру было три года, Ренуар пообвык жить в деревне – он пишет Моризо и ее мужу из Эссуа: «Постепенно превращаюсь в деревенского жителя, хоть и с опозданием, но понял, что зима – хорошее время: от огня в большом очаге не бывает головной боли, пламя радует глаз, а деревянные сабо не дают ногам замерзнуть – не говоря уже об испеченных в золе каштанах и картофеле и легком вине с Кот-д’Ор»[603].
Живя в деревне, Ренуар часто приглашал в гости близких друзей и по мере возможности снимал дома побольше, чтобы было где их поселить, – таким был снятый ими на три месяца дом в Ла-Рош-Гийоне, к северо-западу от Парижа[604]. Первыми гостями после рождения Пьера стали Сезанн, Гортензия и их тринадцатилетний сын Поль, они гостили с 15 июня по 11 июля 1885-го – Ренуар с Алиной в свою очередь гостили у них в Эстаке тремя годами раньше[605]. Сезанн написал Золя, где его искать: «Гранд-рю, Сезанн у Ренуара, в Ла-Роше»[606]. «Поворот дороги в Ла-Рош-Гийоне» Сезанна и «Ла-Рош-Гийон (дома)» Ренуара были, видимо, написаны рядом, в 1885 году; на обеих картинах видны одни и те же крыши[607]. Ренуар написал еще один пейзаж в стиле Сезанна, с двумя фигурками на дорожке[608]. Сезанн либо подарил свою картину Ренуару, либо забыл ее, уезжая из Ла-Рош-Гийона, поскольку впоследствии она оказалась в собрании Ренуара[609].
Как по ходу визита Сезаннов в Ла-Рош-Гийон, так и раньше Ренуар пытался помочь своему другу. Это проявилось еще в 1877 году, когда он уговорил Ривьера поместить хвалебный отзыв о работах Сезанна в «Импрессионисте». Восемь лет спустя Ренуар вновь проявил великодушие – попытался убедить своего агента, Дюран-Рюэля, включить Сезанна в обширный список художников-импрессионистов, которых тот представлял (Дега, Мане, Моне, Моризо, Писсарро, Ренуара и Сислея). Дюран-Рюэль тогда отказался продавать работы Сезанна, которого Ренуар считал величайшим из своих современников. Через десять лет после того, как Дюран-Рюэль стал главным агентом импрессионистов, Ренуар решил предпринять новую попытку и в 1885 году принес тому акварель Сезанна – натюрморт «Графин и чаша» (1879–1882), – он надеялся, что Дюран-Рюэль приобретет его за скромную сумму в 200 франков. Ответа не было долго, Ренуар пришел к выводу, что натюрморт его агенту не нужен даже за 200 франков. Однако, когда Сезанн приехал к нему в июне-июле 1885 года, Ренуар написал Дюран-Рюэлю из Ла-Рош-Гийона: «Мадам Сезанн [Сезанны поженились только в 1886 году] зайдет к вам, чтобы получить 200 франков за натюрморт. Я принес вам эту картину с мыслью, что уговорю этого великого художника показать вам и другое». Из этого видно, с каким пиететом Ренуар относился к творчеству Сезанна: он даже готов пойти на конфронтацию с агентом и дать Сезанну высокую оценку, прекрасно зная, что Дюран-Рюэль иного мнения. Из плана Ренуара ничего не вышло, и тогда он сказал Дюран-Рюэлю, что тот может вернуть картину мадам Сезанн. Или, чтобы не ранить ее чувства, он может выдать мадам Сезанн 200 франков, оставить себе работу Ренуара за ту же цену, а натюрморт Сезанна отдать Ренуару. В том же письме Ренуар пишет: «Я готов с Вами поменяться, как мы и договорились». Потом он извиняется: «Я не хотел взваливать на Вас ответственность за то, чего мне очень хотелось, но что сделать не удалось, – это мне урок не лезть не в свое дело». В обычной своей почтительной манере Ренуар заканчивает письмо извинением: «Прошу простить меня за это фиаско»[610]. Дюран-Рюэль отказался купить «Графин и чашу» и так и не стал агентом Сезанна. Зато Ренуар заполучил натюрморт, а мадам Сезанн осталась очень довольна 200 франками.
Если Сезанн и в 1882-м, и в 1885 году с радостью работал рядом с Ренуаром, то Моне по-прежнему, как и в январе 1884-го, твердо придерживался мнения, что совместная работа пойдет ему во вред. Поэтому когда Ренуар пригласил его в гости, Моне отказался. Ренуар не вполне понимал, в чем дело, и продолжал заманивать к себе друга. В августе 1886-го, когда Ренуар жил в «Мэзон Перретт» в Сен-Бриаке в Бретани, он даже поведал о своих намерениях в письме к Дюран-Рюэлю: «Я написал Моне про то, какие тут [в Сен-Бриаке] есть красивые вещи»[611]. Моне он писал: «Я снял на два месяца дом с пятью или шестью комнатами для нас двоих, если тебе интересно и ты захочешь приехать, не переживай, это не будет обузой». Письмо подписано: «Твой друг Ренуар»[612]. Моне отклонил это предложение. А в январе 1888-го он, в свою очередь, не позволил Ренуару себя навестить – жене он объяснил это так: «Он обосновался в Эксе в доме Сезанна, но жалуется на холод и спрашивает, как там у меня – тепло ли, красиво ли. Разумеется, я не стану его сюда зазывать»