Другой причиной нежелания Моне видеть у себя Ренуара могло быть то, что между ними время от времени возникали трения. Например, во время какой-то встречи в 1885 году, видимо в кафе «Риш» в Париже, Моне посмеялся над Ренуаром, глубоко того обидев. (В кафе «Риш» проходили с 1885 по 1894 год ежемесячные ужины импрессионистов, на которых присутствовали Моне, Ренуар, Кайботт, Писсарро и Сислей.) Впоследствии Ренуар в письме спросил у Кайботта, присутствовавшего при инциденте, следует ли ему написать Моне и объясниться: «Гнусная история. Нельзя так насмехаться над человеком… Я сам напишу Моне, но после тебя». В конце письма Ренуар повторяет: «Пожалуйста, напиши Моне»[614]. Такой подход к размолвкам с друзьями для него типичен: он старался не вступать в прямую конфронтацию, а действовать мягко, руками общих знакомых.
Ренуар хотел продолжать совместную работу с Сезанном. Три года спустя, в январе 1888 года, после того как Сезанны погостили у Ренуаров в Ла-Рош-Гийоне, Ренуар просит Моне писать ему «на адрес Сезанна, Жа-де-Буффан, Экс-ан-Прованс»[615]. Впрочем, Ренуары пробыли у Сезаннов недолго, впоследствии Ренуар пояснил Моне: «Нам пришлось неожиданно уехать из дома матушки Сезанн из-за царившей там угрюмой скаредности». Возможно, скаредной оказалась именно мать Сезанна, однако это не помешало Ренуару обосноваться неподалеку, чтобы и дальше работать вместе с Сезанном: Ренуары на два месяца перебрались в отель «Руже» в Мартиге[616]. В марте 1889 года Сезанн написал Золя, что Ренуар «попросил меня переправить ему два пейзажа, которые в прошлом году оставил у меня дома»[617].
Летом 1889 года Ренуар с семьей снова поселился неподалеку от Сезанна. На сей раз они сняли дом у шурина Сезанна Максима Кониля в Монбриане, к западу от Экса. У Ренуара появилось несколько пейзажей на те же мотивы, которые изображал Сезанн, – возможно, они работали бок о бок. Ренуар дважды написал маслом гору Сент-Виктуар, дважды – голубятню в Бельвю плюс сделал ее масляный набросок[618]. В 1880-е годы Сезанн предпочитал яркие разнообразные цвета и свечение на картине – это напоминает манеру Ренуара[619]. Ренуар, со своей стороны, продолжал вдохновляться величественностью и простотой Сезанна, при этом оба использовали параллельный мазок.
Ренуары не только общались с Сезанном и его семьей, они также навещали крестного Пьера, Кайботта, и его сожительницу Шарлотту. В сентябре 1888 года, когда Пьеру было три года, Кайботт пригласил Ренуаров в свой дом в Пти-Женвильере, к северу от Парижа[620]. Там Кайботт создал поясной портрет Алины на свежем воздухе, среди цветов и в соломенной шляпке[621]. Три года спустя, во время другого визита, Кайботт снова написал Алину на свежем воздухе, на сей раз в полный рост, сидя[622]. Этот портрет Алины Кайботт подарил Ренуару, так же как тот в 1883 году подарил другу портрет Шарлотты[623].
Итак, Ренуар проводил много времени с Сезанном и Кайботтом, однако самое сильное влияние на его творческую манеру в середине 1880-х все же оказывал популярный муралист Пьер Пюви де Шаванн. Пюви родился на семнадцать лет раньше Ренуара, он был другом Моризо, клиентом Дюран-Рюэля и художником, для которого позировала Валадон. Он писал на традиционные темы – мать с ребенком (аллюзия на Богоматерь и младенца Христа)[624], обнаженную натуру (аллюзия на классические статуи Венеры); фигуры у него четко прорисованы, однако характерных для импрессионистов цвета, света и мазка он не использовал. В 1884–1887 годах, когда Ренуар с семьей почти все время то гостил у друзей, то снимал недорогие домики в деревне, он как раз экспериментировал со стилем энгровского импрессионизма, тоже сформировавшимся под влиянием Пюви.
Одной из характерных примет стиля Ренуара в этот период стало внимание к рисунку и мелким деталям. Примечательно, что за эти четыре года рисунков сохранилось больше, чем картин. Иногда в качестве итоговой работы предполагалась пастель, тогда как работы маслом носили характер незавершенных набросков. Это очень ярко проявилось в большой, детально прорисованной пастели «Девушка с розой», подписанной: «Ренуар. 86»[625], и в не столь крупной «Девушке в соломенной шляпке», где нижняя часть пастели опущена: работа подписана, но не датирована[626]. Подобным же образом пастель «Прачка с ребенком» можно сравнить с несколько более крупной, но менее детализованной работой маслом, из которой выпущены две фигуры на заднем плане[627]. Случалось, что Ренуар делал подробно прописанные портреты в технике рисунка – например, портрет Мадлен Адам, дочери банкира, которой тогда было 14 лет[628].
Основными произведениями этого энгровского периода, продлившегося до 1889 года, стали три картины из серии «Кормящая мать» и «Большие купальщицы» (1887). Ренуар планировал выставить одну «Кормящую» вместе с «Большими купальщицами». Для этих знаковых работ он сделал множество предварительных этюдов маслом и рисунков – примером могут служить рисунки для «Кормящей» и наброски в масле и карандаше для «Больших купальщиц»; некоторые мелкие детали, например ногти или листья, тоже сперва тщательно прорисовывались на отдельном листе[629].
Что касается «Кормящих», о том, как Ренуар над ними работал, известно из дневниковой записи Моризо, которую Ренуар пригласил к себе в мастерскую 11 января 1886 года: «Визит к Ренуару. На мольберте рисунок сангиной и красным карандашом – молодая мать, кормящая ребенка, очаровательная по утонченности и грации. Я выразила свое восхищение, и он показал мне целую серию, написанную с той же модели, почти в той же позе. Он первостатейный рисовальщик, интересно было бы показать эти подготовительные эскизы публике, которая привыкла думать, что импрессионисты не любят себя утруждать. Мне кажется, невозможно совершеннее передать форму»[630]. Хотя Ренуар показал Моризо множество рисунков, на которых Алина кормит маленького Пьера, она осталась при убеждении, что на них изображена просто натурщица[631]. Как уже говорилось, Ренуар предпочел не сообщать Моризо, что это его любовница и ребенок.
Эскиз двух обнаженных фигур к «Большим купальщицам». Ок. 1886–887. 125×140 см. Сангина на желтоватой бумаге. Музей Фогга, Гарвардский университет, Кембридж, штат Массачусетс. Завещано Морисом Вертельмом
Моризо пришла в восторг от нового направления творчества Ренуара, у него же возникли проблемы с этим стилем, основанным на четкой линии. Ренуар никогда еще не испытывал подобных затруднений, ни в период реализма (1866), ни импрессионизма (1868), ни реалистического импрессионизма (1878) и, наконец, раннего классического импрессионизма в 1881-м. А вот начав в 1884 году работать в стиле энгровского импрессионизма, он попытался сочетать энгровскую линию с импрессионистическим цветом, мазком и свечением. Радость от творчества сменилась растерянностью и отчаянием. К 1886 году он, по сути, зашел в тупик. Это заставило его уничтожить несколько работ – в результате от этого периода осталось совсем немного произведений.
Начиная с 1886-го – особенно второй половины года – Ренуар часто выплескивает свое раздражение в письмах. В августе он пишет из Ла-Рош-Гийона своему старому другу и патрону Берару: «Я соскабливаю, начинаю заново, мне кажется, что год закончится, а я не доделаю ни одной работы. Именно поэтому я отказываюсь принимать у себя других художников… Я не позволил Дюран-Рюэлю сюда приехать. Прежде чем сдаться, я хочу понять, что ищу. Буду пробовать и дальше… Я слишком сильно погрузился в поиски, чтобы бросить без сожаления… Возможно, в конце меня ждет удача»[632]. В этом году он действительно написал меньше, чем в прошлом: только на двух работах стоит подпись «Ренуар. 86»[633], из остальных только четыре или пять предположительно закончены в этом году. Похоже, что в этот период душевного смятения Ренуар, вопреки своей привычке, хотел работать один. Однако это не помогло. В другом письме к Берару того же времени он пишет: «Я подавлен. Ждал, что настроение улучшится, – что вряд ли, потому что я, по сути, потерял год. Не могу взяться за работу. Дошел до того, что с нетерпением жду наступления зимы, чтобы работать в мастерской, поскольку на пленэре в этом году ничего не выходит. Впрочем, не хочу плакаться тебе в жилетку – яркое солнце быстро заставит меня забыть все горести, вот только его не дождешься. Напишу, когда более или менее возьму себя в руки»[634]. Примерно в то же время он признался Мюре: «Меня просят писать фигуры, я, в общем, их пишу, вернее, пытаюсь писать. Вообще же с трудом удерживаюсь от того, чтобы полностью все соскабливать»[635].
Проработав в таком неспокойном состоянии август и сентябрь 1886 года в Бретани, Ренуар в середине октября жаловался в письме к Моне: «Приехав в Париж, я полностью соскоблил полотна, над которыми неустанно трудился и про которые думал, что это великое искусство, – прямо как у Писсарро»