Третий этап плана Ренуара заключался в том, чтобы Жанна прожила месяц вместе с Жоржеттой и ее мужем, но не в Париже, а в приморском городке Сен-Бриё в Бретани. Возможно, Ренуар рассчитывал на то, что отдых поможет Жанне так же, как его экскурсии с Жюли и ее кузинами помогли после смерти Моризо его юной подруге, то есть что Жанна сможет отвлечься от траура. 15 июля 1909 года, почти через год после смерти Луи, Жоржетта послала Жанне приглашение съездить с ними на отдых. Видимо, Жоржетта заранее изложила подруге этот план, так как рассчитывает, что Жанна в тот же самый день готова будет уехать из дома на месяц: «Дорогая моя Жанночка… мы наконец-то снова увидимся… если так сложится, что ты на этот момент будешь готова ехать, я буду ждать тебя на вокзале в Алансоне до 2 часов дня, а оттуда мы поедем на месяц в Сен-Бриё, где нас уже ждет месье Дюпюи. Если поедешь, не бери лишней одежды – только перемену и воскресное платье. Остальное привезу я. Если тебя это устраивает, значит договорились». Жоржетта предлагает и другой вариант: «Если ты не сможешь приехать в Алансон в указанное время, то я сяду в поезд в 2:16 и доеду до Нейи, буду там в 3:53… Итак, Жаннетта, встречаемся либо в 2 часа в Алансоне, либо в 3:53 в Нейи-Сент-Уэн в пятницу. Договорились, да? Скоро увидимся, и мои наилучшие пожелания. Прилагаю записку от месье Ренуара. Потом скажу, что он просил передать тебе на словах. До скорой встречи, Жоржетта»[1205]. Жоржетта хотела, чтобы Жанна встретилась с ней в Алансоне, – так они быстрее добрались бы до Сен-Бриё, да и для самой Жоржетты так было проще. А вот для Жанны это как раз было сложнее, поскольку Алансон находится в 35 километрах от Мадре. Жоржетта знала, что Жанне удобнее сесть в поезд в Нейи-ле-Ванден / Сент-Уэн-ле-Бризу, менее чем в двух километрах от ее дома.
В письме Ренуара, вложенном в тот же конверт, говорится: «Дорогая Жанна, мадам Дюпюи собирается заехать к тебе по пути в Сен-Бриё. Поезжай с ней на какое-то время. Если решишься, не забудь оставить почтальону свой адрес, чтобы иметь доступ к деньгам. С любовью, Ренуар»[1206]. Из доступных нам писем невозможно понять, согласилась ли Жанна провести с Жоржеттой этот месяц, на который приходилась и годовщина смерти Луи (25 июля). Даже если и согласилась, что-то, по всей видимости, пошло не так, и, судя по всему, в Мадре она вернулась раньше, чем собиралась. Точно известно одно: следующее письмо Жоржетты к Жанне, написанное всего через месяц, 23 августа 1909 года, проникнуто разочарованием и отчуждением – тон его сухой и официальный. На сей раз она начинает письмо не словами «дорогая Жанночка», а «дорогая мадам Робине». В конце вместо «Жоржетта» пишет: «Мы с месье Дюпюи передаем большой привет. До скорой встречи, мадам Дюпюи». В том же письме, написанном по просьбе Ренуара после возвращения Жоржетты в Париж, также сказано: «Я спрашивала тебя в письме, получила ли ты 100 ф[ранков], которые месье Ренуар отправил тебе из Бургундии [Эссуа], но ответа нет… Пожалуйста, сообщи ему, получила ли ты 100 франков, которые он отправил примерно полтора месяца назад»[1207]. Именно поэтому Ренуар, как говорилось выше, попросил Жанну оставить почтальону свой временный адрес.
Однако, хотя Жоржетта и обиделась из-за чего-то на Жанну, план Ренуара поселить Жанну на время в парижской квартире Жоржетты и ее мужа оставался в силе. В сентябре 1909 года, будучи уверен, что он останется в Париже один, только с Габриэль и Жоржеттой, Ренуар пригласил Жанну приехать в столицу: «Дорогая Жанна, поскольку сам я к тебе приехать не могу, приезжай, если хочешь, погостить у мадам Дюпюи как можно скорее, по возможности во вторник, и мы сможем повидаться. С любовью, Ренуар. 9 сентября. Напиши, в какой день приедешь, чтобы мы встретили тебя на вокзале»[1208]. Неизвестно, приняла ли Жанна это приглашение, однако она действительно несколько раз приезжала в Париж и останавливалась у Жоржетты и ее мужа. Во время одного из этих визитов Ренуар, в качестве подарка, сводил ее в фотоателье (на обороте фотографии стоит штамп «Шарль Галло, фотограф интеллектуалов, бульвар Бомарше, Париж» – это недалеко от того места, где жили и Ренуар, и Дюпюи). На фотографии, единственной, которая имелась у Жанны на момент смерти, на ней изящное черное платье с узкими рукавами и высоким воротом, небольшими буфами и корсажем по мерке, – возможно, это тоже подарок отца. Жанна выглядит смущенной и робкой, однако поражает ее сходство с родителями на их фотографиях, сделанных примерно в том же возрасте[1209].
Ренуар, Коко и Алина. Эссуа, 1912. Фотограф неизвестен. Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе, особое собрание художественной библиотеки, собрание Жана Ренуара
Глава 61910–1915
Около 1910 года Ренуар написал ряд автопортретов, а также портреты жены и сыновей. Внезапно проснувшееся желание сохранить эти образы, возможно, отражает его страх перед смертью в свете прогрессирующего полиартрита. Судя по всему, эти работы имели для него особую ценность – все их, кроме одной («Автопортрет в профиль»), он хранил в своей мастерской до самой смерти[1210].
Портреты Алины, Жана и Коко выполнены по канонам старых мастеров, которыми Ренуар так восхищался в музеях. Первый из них, написанный в 1909 году, – это большой портрет Коко: ему восемь лет, и он позирует в костюме «Жиля» Ватто (ок. 1715–1721, Париж, Лувр)[1211]. Потом, в 1910 году, Ренуар изобразил на еще более крупном полотне шестнадцатилетнего Жана в костюме охотника[1212]. Это полотно – той же высоты, что и «Семья художника», 1896, но при этом у́же. Царственная поза Жана, ружье и охотничий пес Боб – все это отсылки к «Портрету принца Бальтазара Карлоса в охотничьем костюме» Диего Веласкеса (1635–1636, Мадрид, Прадо)[1213]. Кроме того, в 1910 году Ренуар написал первый крупный портрет Алины со времен «Семьи художника», выполненной четырнадцатью годами раньше[1214]. Алина изображена в позе матери-земли с греческой фрески «Аркадия» (II век до н. э.) из базилики в Геркулануме[1215]. Портрет реалистичен: Алина выглядит преждевременно постаревшей и очень грузной – особенно благодаря контрасту с маленьким щенком; такова же она и на фотографии того времени, с мужем и Коко[1216]. Кроме того, Ренуар написал два этюда маслом Алины за шитьем[1217].
Но если портреты Коко, Жана и Алины отсылают к знаменитым произведениям прошлого, то двадцатипятилетнего Пьера в 1910 году Ренуар изобразил на простом погрудном портрете. Что интересно, и позой, и размером он разительно напоминает автопортрет Ренуара того же года[1218]. При этом портрет Пьера идеализирован, тогда как в автопортрете отражено смиренное приятие своего положения – оно же просматривается и на только что упомянутой фотографии с Алиной и Коко. В том же году Ренуар написал еще один автопортрет, в профиль[1219].
К 1912 году здоровье Ренуара ослабло настолько, что мысли о смерти представлялись совершенно естественными. Весил он всего 44 килограмма, есть ему было трудно из-за сухости во рту, вызванной болезнью, а также из-за отсутствия зубов. По-видимому, страдал он и бессонницей – вот что он сообщает в письме к Рене Ривьер: «К сожалению, ревматизм мучает меня постоянно. Каждую ночь ощущаю себя слоном»[1220]. К 1912 году ноги Ренуара ослабли настолько, что уже не могли поддерживать даже его истощенное тело. Бернхаймы предприняли отчаянную попытку вернуть ему способность передвигаться самостоятельно – нашли венского врача и привезли его в Париж лечить художника. Врач прописал на месяц укрепляющую диету. Когда он приехал снова, чтобы проверить, как Ренуар ходит, тот смог самостоятельно сделать несколько шагов, но с огромным усилием. Художник решил, что ходить с таким трудом – значит попусту расходовать энергию, нужную для занятий живописью, и заключил, что лучше он будет писать[1221]. Примерно в это же время он жалуется Ривьеру: «Я остался без ног. Я не в состоянии встать, сесть, сделать хотя бы шаг без посторонней помощи. Это навсегда? Похоже. Сплю плохо, мешают кости, которые мешают коже. Вот какой я худой»[1222].
Близкие люди понимали, насколько ему тяжело. Габриэль провела с ним рядом восемнадцать лет в качестве натурщицы и сиделки. В июне 1912 года она пишет Воллару: «Хозяин больше не может передвигаться самостоятельно; руки и ноги полностью отказали. Рана заживает хорошо, почти ничего не осталось. Рана нас очень тревожила»[1223]. Рана была следом от ревматического узла, разрастания подкожной ткани, – возможно, в результате на бедре образовалась язва (из-за длительного сидения) и возникла открытая рана. Как уже говорилось выше, единственным доступным лекарством тогда был аспирин, пришедший на смену салициловой кислоте, – она бы Ренуару не понравилась, потому что вызывала сильное расстройство желудка; как правило, больные отказывались подолгу ее принимать.