[1436]. В том же месяце Жан прислал письмо своему крестному Жоржу Дюран-Рюэлю, а тот сообщил Ренуару: «Получил два-три письма от Жана, который, как мне кажется, по-прежнему очень доволен и считает, что все идет хорошо»[1437]. Служебное рвение Жана было вознаграждено – 20 февраля 1915 года ему присвоили звание старшего лейтенанта и перевели в элитную роту альпийских стрелков – подразделение легкой пехоты, которое готовили к боевым действиям в горной местности. Притом что Жан перешел в пехоту, официально он продолжал оставаться драгуном, то есть кавалеристом. Две недели спустя Кассатт написала Полю Дюран-Рюэлю: «Позавчера виделась с Ренуаром. Как Вам известно, сын его – старший лейтенант альпийских стрелков, элитного батальона, где служить очень опасно. Он [Ренуар] страшно горд, но тревожится о его будущем»[1438]. 25 марта Ренуар пишет Жоржу Дюран-Рюэлю из Каня: «Вот адрес Жана: старший лейтенант шестого батальона альпийских стрелков, вторая рота, посылать в Ниццу с пересылкой на фронт»[1439].
Весной 1915 года Жан получил увольнение и приехал к родным в Кань. 16 апреля Ренуар сообщает Андре: «Дорогой друг, Жан отбыл в Жерардмер. С ним там 250 альпийских стрелков. Мне говорили, что ненадолго… Как летит время, несмотря на все невзгоды. Р.»[1440]. 21 апреля Жан с однополчанами прибыл в штаб своего батальона в Жерардмере в Лотарингии. Там они пробыли недолго, их перебросили за 757 километров на фронт, который проходил тогда по долине неподалеку от Мюнстера в Эльзасе, входившем в состав Германии. 27 апреля 1915 года Жан был ранен в бедро пулей немецкого снайпера. В интервью 1968 года он вспоминает об этом так: «Баварский пехотинец прострелил мне ногу»[1441]. Сын Жана Ален впоследствии утверждал, что отца, по его собственным словам, «подстрелили, когда он пошел отлить»[1442]. Из Эльзаса Жана отправили обратно в Жерардмер, за 757 километров, в госпиталь. Медицинская выписка в его военном билете гласит: «Справка о пребывании в госпитале; старший лейтенант Ренуар Жан, гвардия, шестой батальон кавалерии; тип раны: подвертельный перелом левой бедренной кости от пулевого ранения около 27 апреля; укорочение [бедренной кости] примерно на 4 сантиметра». Дата подтверждается военным билетом: «Пулевое ранение 27 апреля 1915… непригоден [к военной службе] в течение полугода»[1443]. Через месяц после ранения Жана Ренуар пишет одному из сыновей Бернхайма: «Дорогой Гастон… Жан тяжело ранен, пуля вошла в переднюю часть бедра и вышла через ягодицу, перебив бедренную кость в верхней части. У него сильные боли, несколько месяцев придется провести в полной неподвижности. Попади пуля сантиметром выше, он погиб бы. Как ему повезло. С наилучшими пожеланиями, Ренуар»[1444].
Алина поспешила в Жерардмер, чтобы быть рядом с раненым сыном. В качестве великодушного жеста она спросила у директора госпиталя, не нужно ли им чего; администрация составила длинный список, и Алина привезла все указанное в своем автомобиле[1445]. Она провела несколько недель в отеле неподалеку – ей не хотелось уезжать, пока состояние Жана не стабилизируется. В поврежденной левой ноге нарушилось кровообращение, она посинела, появились первые признаки гангрены. Чтобы избежать ампутации, врачи провели Жану операцию Ларуайенна[1446]: сделали проколы в подвздошной области и в бедре, вставили туда резиновые трубки и стали промывать рану фильтрованной водой, чтобы выгнать гной и тем самым восстановить кровоток. Примерно 14 мая Алина пишет: «Дорогой Ривьер, вчера вечером Жану сделали серьезную операцию, она продолжалась больше часа. Когда его принесли обратно в палату, ему было очень плохо, я ушла сильно встревоженной. Поэтому сегодня утром я поспешила к нему, оказалось, что ему намного лучше, чем можно было надеяться. Температура в восемь утра была 37,4. Сами видите, совсем низкая. Врач, с которым я виделась вчера вечером, не стал скрывать, что состояние Жана по-прежнему очень серьезно. Остается опасность заражения, однако в случае дальнейшего улучшения через десять дней можно будет сказать, что он спасен. По счастью, на момент ранения он был совершенно здоров… Буду и дальше сообщать Вам новости, спасибо за все Ваши хлопоты, но я верю, что время работает на нас. С наилучшими пожеланиями, Алина Ренуар»[1447].
Вскоре после операции Алина отправила Ривьеру еще одно письмо: «Жану лучше. Не знаю, можно ли уже говорить о победе… вчера был девятнадцатый день [с момента ранения]. Это просто чудо… С наилучшими пожеланиями, Алина Ренуар»[1448]. Гангрена отступила, из темно-синей кожа сделалась синеватой, а потом приобрела здоровый розовый цвет. Подвижность ноги восстановилась, хотя с тех пор Жан всегда прихрамывал – левая нога стала короче правой. В субботу 22 мая Алина пишет: «Дорогой Ривьер, я уезжаю из Жерардмера… Как Вы понимаете, мой отъезд означает, что у Жана все хорошо. Бедняжке предстоит провести здесь еще полтора месяца, так что я обещала навестить его снова»[1449]. Четыре дня спустя Алина делится с Ривьером своими сложными планами: «Вечером уезжаю от Жана. Поеду в Эссуа, прибуду туда завтра в девять вечера. В понедельник вечером буду в Париже, но всего на несколько дней»[1450]. После этого она намеревалась немного побыть в Кане с Ренуаром и одновременно организовать для всей семьи переезд в Париж, откуда ей проще было бы ездить в Жерардмер к Жану.
Однако Алина не успела еще раз наведаться в Жерардмер, потому что Жана перевели в другой госпиталь. Почти через месяц после ее отъезда, 21 июня 1915 года, Ривьер пишет из Парижа Ренуару: «Дорогой друг, получил сегодня открытку, из которой узнал, что Жана перевели в Безансон и он там хорошо устроился… Судя по тону открытки, наш раненый боец мужественно перенес долгое [146 километров] и, безусловно, нелегкое путешествие. Если я могу отсюда чем-то помочь, пожалуйста, дайте знать»[1451]. Жан пишет о своем состоянии беззаботно и с чувством юмора. 22 июня он сообщает Алине из Безансона: «Мне тут очень хорошо, приятно провожу середину дня в тени вишневых деревьев… Лечат тут не так, как у профессора Ларуайенна, однако для моего нынешнего состояния этого достаточно. С такой раной кто угодно справится. Перевязывать ее просто. Кстати, мадемуазель Титити[1452] сменила более строгая сестра, которая пытается ввести тут монастырскую дисциплину. Нам это не нравится, ведь нам так хорошо жилось на воле, – боюсь, монашку сведут с ума буйства альпийских стрелков, которые тут лечатся. С любовью ко всем вам. Жан»[1453].
Видимо, из-за того, что состояние самого Жана из угрожающего стало неопасным, узнав, что мать заболела, он решил, что и она скоро поправится. За день до того, 21 июня 1915-го, Жан писал ей: «Дорогая мамочка, из папиного письма… я узнал, что ты больна. Надеюсь, ничего серьезного. Кстати, то, что ты планируешь новую поездку [сюда ко мне в гости], заставляет меня думать, что тебе не так уж плохо. И все-таки я не хочу, чтобы ты зазря переутомлялась… Лучший отель здесь называется „Юроп“, на рю ла Републик. С любовью ко всем вам, Жан»[1454]. К сожалению, Жан недооценил тяжесть состояния своей матери. Три дня спустя Ренуар пишет: «Дорогой месье Бернхайм, моя жена тяжело больна, надежды почти нет. Я сам прикован к постели и не могу съездить к Жану в Безансон»[1455]. Жан только через два дня узнал, что Алина слишком плохо себя чувствует, чтобы ехать к нему. Тогда он написал: «Дорогая мама, у меня по-прежнему все хорошо. Теперь заботиться должны о тебе, а не обо мне, у меня только одно занятие – прохлаждаться в постели, к чему я уже привык, и мне это даже начинает нравиться. Поправляйся быстрее, а главное – не тревожься за меня. Рана затягивается»[1456].
Хотя Ренуар и уверял друзей, что он не в состоянии никуда ездить, он стал раздумывать о том, чтобы съездить к Жану в сопровождении одной из служанок, Большой Луизы. Поездка должна была занять семь часов, на двух разных поездах (с пересадкой в Лионе) – для человека, который не может ходить, в военное время это было настоящим подвигом. Жан считал, что это глупейшая затея, и в том же письме пишет матери: «Должен признаться, меня не радует мысль, что папа собирается ехать сюда один с Луизой. Что они будут делать, сойдя с поезда в Безансоне? И как они станут пересаживаться? Мне будет очень тяжело, если папа из-за приезда ко мне выбьется из сил. С любовью ко всем вам, Жан»[1457]. Юный Жан трогательно выражает всю глубину своей любви к пожилому отцу – тому тогда было 74 года. Жан волновался зря – Ренуар даже не предпринял попытки к нему приехать. В тот день, когда Жан написал это письмо, Ренуары перебрались из Коллет в свою квартиру в Ницце, на пляс де Вё, поближе к Алининому врачу. Ренуар жалуется Малек: «Я в Ницце. Жене очень плохо, мы тут застряли. Ехать к Жану в Безансон не могу. Бедняжка ждет нас со дня на день. Ей [Алине] вечером стало немного лучше»