о палец]. В последние дни стоит ужасная жара, а у меня нет топлива [для машины, из-за ограничений военного времени], чтобы вырваться из этой духовки; да и в любом случае хирург не позволил бы мне уехать»[1500]. В итоге палец все-таки ампутировали.
В последние годы жизни пальцы рук у Ренуара были искривлены настолько, что многие сомневались в его способности держать кисть. Даже высказывались предположения, что поздние работы написаны его помощниками. На самом деле, Ренуар сам создавал свои картины до последнего мазка, даже и в полной немощи. Чтобы это доказать, Ренуар позволил зафиксировать свой рабочий процесс на кинопленке. В фильме Саша Гитри «Наши» (1915), продолжительность которого составляет всего три минуты, четырнадцатилетний Коко помогает отцу, подавая и забирая обратно то кисть, то зажженную сигарету[1501]. Сам Гитри (1885–1957), кинорежиссер, актер и поэт русского происхождения, разговаривает с Ренуаром[1502]. Доказательством того, что Ренуар, несмотря на болезнь, все еще мог писать, служат и другие фильмы[1503]. В плечевом и локтевом суставе у него сохранялась подвижность, так что он мог двигать запястьями, кистями рук и большими пальцами, даже притом, что суставы остальных пальцев были вывихнуты и деформированы ревматоидным полиартритом[1504]. В фильме видно, что Ренуар еще может двигаться – наклоняться к полотну и откидываться назад, ловко орудовать кистью, поддерживать правую руку левой, а иногда и писать сразу двумя руками[1505]. При этом ему требовалась помощь в смешивании красок на палитре.
Девушка с птицей. 1915–916. 73×60 см. Частное собрание
Есть несколько свидетельств того, что Ренуару привязывали кисть к рукам, хотя, если судить по фильму Гитри и другим источникам, в этом не было нужды, поскольку обездвиженные пальцы Ренуара были плотно сведены вместе. Однако, чтобы не натирать истончившуюся кожу на ладонях деревянной ручкой кисти, Ренуар подкладывал под нее кусочек ткани, который удерживали льняные завязки, обмотанные вокруг запястья и завязанные на узел[1506]. В фильмах также видно, что Ренуар непрерывно курит, чему не мешают даже пораженные артритом пальцы. Кисть Ренуар держал между большим и двумя следующими пальцами, ими же он сжимал и вечную сигарету. Он ловко перемещал сигарету из правой руки в левую, а также подносил к губам. Кроме того, в фильмах видно, как Ренуар подносит кисть к палитре, а от палитры передвигает к холсту. Иногда он в процессе работы прижимал ладони одну к другой – это видно на фотографии, сделанной Коко в 1916 или 1917 году.
Еще одно точное описание техники Ренуара мы находим в посвященной художнику книге Андре (она написана под конец жизни Ренуара и одобрена им[1507]): «Меня неизменно ошеломляла и изумляла ловкость и уверенность движений его изувеченной руки… Он больше не может быстро менять кисти. После того как нужная выбрана и вложена в его парализованные пальцы, она перемещается от полотна к чашечке с водой – промытую кисть он снова опускает на палитру, набирает краски и возвращается к холсту. Когда рука немеет от усилия, кто-то должен вынуть кисть у него из пальцев – самому ему их не раздвинуть. Кроме того, ему нужно подавать сигареты и передвигать инвалидное кресло; он щурит один глаз и ворчит, если недоволен, а иногда устраивает себе разнос, прежде чем вернуться к работе»[1508]. Андре не только описал процесс, но и сделал несколько зарисовок, где Ренуар показан за работой. Описание Андре полностью совпадает с тем, что показано в фильме Гитри.
Письмо Ренуара Гастону Бернхайму де Вилльеру, из которого видно, что он еще мог писать и рисовать. Галерея Бернхайм-Жён, Париж
В последние четыре года жизни Ренуар продолжал, как и с начала столетия, изображать крупных чувственных женщин, которые испытывают наслаждение жизнью, ему более недоступное. Его женские фигуры этого периода больше натуральной величины и очень подвижны: головы повернуты, руки и ноги в движении, спины изогнуты. В этих работах воплощены сексуальность, материнство и довольство[1509]. Эти образы поражают контрастом с реальной жизнью изможденного, искалеченного болезнью художника. Безусловно, ему самому они служили утешением – в них он жил совсем другой жизнью.
Светлое, жизнерадостное искусство Ренуара поднимало настроение людям, оказавшимся в горниле Первой мировой войны. Например, в июле 1917 года в Лондоне сто английских художников и коллекционеров подписали письмо Ренуару, в котором хвалили его «Зонтики»[1510] 1881–1885 годов, впервые выставленные в Национальной галерее: «Как только полотно Ваше было вывешено среди шедевров старых мастеров, мы с восторгом осознали, что один из наших современников внезапно занял достойное место среди величайших живописцев в европейской традиции»[1511]. Ренуару наверняка была приятна такая оценка, ведь он всегда ставил себе задачу придерживаться оригинальности в рамках традиции.
Даже во время войны работы Ренуара продавались по очень высоким ценам. В 1918 году картина 1903 года «Лежащая обнаженная» была продана за 135 тысяч франков[1512]. Счет Ренуара у Дюран-Рюэлей все время пополнялся. Например, в ноябре 1917-го Жорж сообщил художнику: «Сумма на Вашем счете составляет 35 438,15 франка; к этому надлежит добавить 75 000 франков оценочной стоимости работ»[1513]. Девять месяцев спустя Жорж сообщил Ренуару: «Сумма на Вашем счете 81 050,35 франка; сегодня добавляю 40 000 франков за работы, которые забрал с собой»[1514]. Кроме того, у Ренуара, разумеется, были счета и у других агентов, Воллара и Бернхайма.
Однако для Ренуара куда важнее, чем деньги, было признание зрителей, а оно тоже росло. В поздние годы жизни Ренуар пользовался всеобщим уважением – в отличие от молодых лет, когда ему пришлось вынести немало насмешек. В сентябре 1919 года художника пригласили посмотреть на его «Портрет мадам Жорж Шарпантье» (ок. 1877), недавно приобретенный Лувром. То, что работу Ренуара повесили в Лувре, следует рассматривать как особый случай, потому что, как правило, работы еще живых художников выставляли в музее в Люксембургском саду, а в Лувре – только покойных. Исключение было сделано в связи с болезнью Ренуара. На сей раз Ренуара торжественно пронесли по залам Лувра на кресле, закрепленном на бамбуковых шестах, в сопровождении хранителей и важных особ. Пригласил его лично Поль Леон, возглавлявший Министерство изящных искусств. Альбер Андре, находившийся в свите художника, пишет: «Последней радостью [Ренуара] как художника стало шествие по залам Лувра, которое ему устроил месье Поль Леон за три месяца до смерти… „Я видел «Брак в Кане» [ «Брак в Кане Галилейской» Веронезе] с высоты!“ – воскликнул он, вспоминая об этом визите, по ходу которого его пронесли по залам музея, точно патриарха живописи»[1515]. С учетом вышесказанного, неудивительно, что Франция отметила заслуги Ренуара самым высоким рангом ордена Почетного легиона. В марте 1919 года, через шесть с половиной лет после присвоения ему звания офицера ордена, его произвели «именем президента Республики… [в] командоры Почетного легиона»[1516].
Последние четыре года жизни Ренуара стали не только зенитом его славы, но и периодом невиданного творческого взлета и плодовитости – этому способствовала его новая натурщица Деде, сменившая в этой роли трех своих знаменитых предшественниц – Лизу, Алину и Габриэль. Андре-Мадлен Хешлинг (1900–1979), которую называли Деде, появилась в доме у Ренуара шестнадцатилетней, в 1916 году[1517]. На фотографии, воспроизведенной на с. 351, она стоит рядом с Ренуаром; на мольберте – полотно, для которого она позирует, «Торс (Этюд обнаженной)», примерно 1918 года[1518]. 19 декабря 1916 года Андре пишет про нее Дюран-Рюэлю: «Он творит чудеса. У него появилась модель, которая ему очень нравится, и он мечтает о великих свершениях»[1519]. В своей книге 1931 года Андре подробнее описывает, какую важную роль сыграла Деде: «Наконец-то в последние четыре года жизни счастливое открытие – прекрасная розовощекая блондинка – позволило Ренуару осуществить свои мечты и, по сути, вернуло ему молодость… Он все свое время посвящал многочисленным изображениям купальщиц, или одалисок, или цветов, или пейзажей, среди которых солнечными лучами сияют женщины»[1520].
Деде заменила Габриэль в роли натурщицы, а Большая Луиза – в роли кухарки. Если раньше любой, желавший видеть Ренуара, должен был получить разрешение Габриэль, то теперь от вторжений извне художника оберегала Большая Луиза. Например, когда один торговец захотел приобрести работы Ренуара, он в мае 1917 года попросил Гино: «Не могли бы Вы деликатно переговорить с ним или, если это предпочтительнее, действовать через Луизу? Она сообщит Вам все важные сведения»[1521].
Что касается Габриэль, она так и жила с Конрадом Слейдом в отеле «Савурнен» в Кане до первых месяцев войны, после чего они на год перебрались в Афины