. Через день после приезда Жана в летную школу Ренуар пишет: «Жан очень доволен своим аэропланом „Кодрон“»[1567]. Поскольку у Жана уже имелся опыт наблюдателя, на летную подготовку у него ушло всего три месяца, однако летать в те времена было чрезвычайно опасно. 19 декабря 1916 года Андре пишет крестному Жана Жоржу Дюран-Рюэлю: «Несколько дней тому назад самолет Жана упал, хотя сам он остался невредимым. Самолет полностью разрушен… [Жану] дали восемь дней отдыха, он проводит их рядом с отцом»[1568]. Наблюдатель, летевший вместе с Жаном, тоже остался цел, а все фотооборудование погибло[1569].
Ренуар и Жан Ренуар. Ок. 1915. Фотографию приписывают Пьеру Боннару. Альбуминовая печать. Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе, особое собрание художественной библиотеки, собрание Жана Ренуара
Двадцатидвухлетний Жан, недавно потерявший мать, явно скучал по отцу и проводил у него все свои увольнения. Кроме того, как говорилось выше, Жан влюбился в натурщицу отца Деде – естественно, что он при любой возможности приезжал домой. Например, в июле 1917 года он пишет крестному: «Возможно, нас переведут куда-нибудь поближе к Эссуа, тогда я смогу время от времени получать разрешение навестить отца»[1570]. Получив от Гино медальон с портретом отца, Жан благодарит его: «Гипсовое изображение папы я повесил на стену. Мне нравится время от времени бросать на него взгляд, когда я отдыхаю на кровати, куря сигареты»[1571]. Во время одного из увольнений Жана (до 1916 года) в гости к Ренуару приехал художник Пьер Боннар; возможно, именно он сделал несколько фотографий Ренуара с Жаном, одетым в военную форму[1572]. Впоследствии Боннар использовал одну из этих фотографий как основу для гравюры с портретом художника[1573]. Но как бы Жан ни скучал по отцу, самому Ренуару еще сильнее требовалось общество сына. Андре пишет в декабре 1916-го Дюран-Рюэлю: «Отъезд Жана так его расстроил, что на него было жалко смотреть»[1574]. В другом месте Ренуар и сам выражает свои чувства – он пишет: «У Жана семидневный отпуск, но он скоро закончится, и от этого мне еще печальнее»[1575]. Несколько позже, в письме к их общему агенту, Андре сообщает: «Ренуар плохо себя чувствует. Очень переживает за будущее Жана, видит его во сне»[1576]. Посреди этого кошмара – одному сыну то и дело оперируют руку, другой постоянно летает на опасные задания – у Ренуара оставалось совсем мало радостей: только живопись и общество Коко и Деде.
К весне 1917 года французские войска получили подкрепление – 6 апреля 1917 года в войну вступили США. Жан, не терявший своего извечного оптимизма, получил новый самолет «Сопвич» и в мае писал Гино: «Посылаю тебе свою фотографию в новом самолете, который мне очень нравится. Мне совершенно случайно досталась хорошая модель – крепкая, с быстрым набором высоты»[1577]. В конце августа 1917 года он пишет Ренуару: «Дорогой папа, у меня случилась неприятность. Из нашей эскадрильи забирают все „Сопвичи“, вместо этого всем дают „Кодроны Г-6“. С моей точки зрения, это опасная машина. Меня это немного пугает, поэтому я буду просить о переводе в истребительный отряд ВВС – там до сих пор самые лучшие самолеты[1578]. Я уверен, что как истребитель смогу приносить пользу; например, я попрошу одноместный самолет, чтобы можно было фотографировать. Поскольку я привык выполнять такие задания на двухместном, я быстро приспособлюсь к одиночным вылетам… Единственное, что меня расстраивает, – это необходимость уйти из своей эскадрильи, где у меня добрые друзья и замечательный командир. Тем не менее я намерен подать заявление на переподготовку на истребителе. Если ты можешь как-то поспособствовать, сделай это, пожалуйста. Решение зависит от военно-воздушной администрации Генерального штаба»[1579]. Вне всякого сомнения, Ренуар одобрил решение сына, однако на сей раз не спешил задействовать свои личные связи. В письме без даты говорится: «Дорогой Жан… я всегда считал, возможно ошибочно, что в определенных случаях надлежит положиться на удачу, – это зачастую срабатывает лучше, чем любые преднамеренные действия, которые по большей части оказываются недостаточными… Полагаю, что следует пустить дело на самотек. С любовью, твой папа Ренуар»[1580].
Летчик Жан Ренуар и неизвестный наблюдатель на двухмоторном самолете. Ок. 1916–917. Фотограф неизвестен. Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе, особое собрание художественной библиотеки, собрание Жана Ренуара
Возможно, именно вследствие этой просьбы перевести его на более опасную должность истребителя, Жана вновь повысили в чине[1581]. В сентябре 1917 года его крестный пишет: «Вчера с большой радостью узнал, что Жана произвели в лейтенанты»[1582]. В конце 1917 года Жан рассказывает о своих делах: «Дорогой крестный… у меня унылый период летного бездействия. Дождь, ветер, непогода. Лишь изредка удается подняться в воздух, еще реже – полетать над бошами. Отец пишет, что из-за меня страшно радуется плохой погоде, но я не разделяю его чувств»[1583]. В конце января 1918 года Жана опять начала беспокоить раненая нога – Жозеф Дюран-Рюэль объясняет Ренуару: «С такими ранами, мешающими выполнять боевые задания, Жан всегда будет в арьергарде; можете успокоиться и не портить себе здоровье тревогами о нем»[1584]. Однако в марте 1918 года Ренуар все еще переживал за сына: «Дорогой Жанно… Я тщетно ищу способы чем-то тебе помочь, но ничего не могу найти… От тебя уже несколько дней не было ни весточки. Я знаю, что иногда приходит сразу несколько писем с разными датами. С нашей общей любовью, папа Ренуар»[1585]. Хотя Жана и отстранили от полетов, нога у него болела все сильнее, и 11 июня 1918 года его направили на полугодовое лечение в больницу Пьете в Париже – жил он при этом дома[1586].
Пять месяцев спустя, 11 ноября 1918 года, союзники одержали победу в войне, и Жан так и не успел вернуться в действующую армию. 21 декабря его имя было исключено из списков – это означало увольнение по состоянию здоровья[1587]. Официальное уведомление из военного министерства Жан получил только два месяца спустя: «19 февраля 1919 года, военное министерство, председатель совета… уведомляет месье Ренуара (Жана, Жоржа), лейтенанта запаса 28 драгунского полка, что по решению министерства от 14 февраля 1919 года… он уволен с военной службы»[1588]. Тем не менее всего несколько дней спустя, 23 февраля 1919 года, Жана призвали «для выполнения временного задания в комитете по цензуре» в Ницце[1589]. Не веря собственным ушам, крестный его пишет Ренуару: «Я узнал, что Жану предписано вернуться в полк; я думал, что он уволен вчистую»[1590]. В своей новой должности Жан занимался цензурой газетных публикаций и провел за этим около восьми месяцев, после чего, 3 ноября 1919 года, ему разрешили перевестись в запас[1591]. За пять лет службы в армии он был награжден Военным крестом[1592]. Когда-то Жан мечтал о военной карьере, однако опыт Первой мировой убедил его в том, что «этот вид деятельности лишен смысла»[1593].
В ноябре 1918 года Жан вернулся домой, предполагая заняться новым семейным предприятием – изготовлением фарфора. Поданная в 1913 году Волларом мысль дать Ренуару в помощники скульптора прекрасно сочеталась с двумя самыми важными для Ренуара вещами – стремлением рисовать и общаться. К 1916 году, второму году войны, когда Жан понял, что карьера кавалериста ему недоступна, и разочаровался в военной службе, Ренуар задумался о том, что можно сделать на пользу и себе, и двум своим младшим сыновьям. Он вспомнил свое ученичество в фарфоровой мастерской и решил создать семейное керамическое производство. В том же году Коко и Деде начали под его руководством изготавливать керамическую посуду – блюда и вазы. Ренуар использовал ту же схему работы, что и с Гино, который претворял его картины и наброски в скульптурную форму, только теперь его сын и Деде изготавливали предметы по его замыслу[1594]. В середине апреля 1917 года в Коллет установили муфельную печь. Коко пишет Гино: «Печь готова. Мы занимаемся покраской мастерской. Наружную цементную кладку еще не закончили»[1595]. Через семь месяцев Пьер пишет: «Дорогой Гино… день за днем Жан все сильнее увлекается керамикой»[1596]. Керамическим производством занимались не только Жан, Коко и Деде, иногда им помогала и Малек Андре. Жан рассчитывал подняться до профессионального уровня и начал продавать свои работы через Дюран-Рюэля. В июле 1919 года он пишет Полю Дюран-Рюэлю: «Гончарные работы у меня получаются все лучше, я, наверное, скоро пришлю тебе несколько вещиц, в которых цвет, несмотря на отсутствие мотива, начинает выглядеть интересно»