ускают к себе всех, кого ни попадя, когда б не притащились. Выслушивают, а дальше всё идёт по каким-то их законам: кого-то заворачивают восвояси, а кому и помогают, не считаясь со временем и затратами.
Но раз в десять лет они на целый месяц закрываются наглухо. И тут уж хоть вены режь, хоть голову о валуны мозжи, но ходу к ним нет никому: будь ты аграт, тан, а то и сам бог. Чем сёстры Ордена занимаются в эти таинственные дни – никому не ведомо. Но, одну вещь заинтересованные люди заметили: после такого затворничества Орден пополняется тремя послушницами. Как правило, девками от пяти до двенадцати годков. Чем бы мир вокруг ни сотрясался, чего бы люди ни учудили, всё одно: точно раз в десятилетие и непременно три послушницы. И так пару-тройку тысяч лет кряду. А то и более – есть мудрецы, что присовокупили рождение Ордена к сотворению мира.
Но и то не фокус. Один дотошный умник обрыскал весь танат Руфес и наскрёб вовсе уж невообразимое. Дескать, Внимающие – незадолго до таинственного уединения – выискивают по всему белу свету законченных дурочек. Вовсе не тех, что своей беспредельной глупостью народ смешат. А тех, что от какой-то злой беды умом повредились. Вот таких – коли здоровьем не обижены – Внимающие и забирают. А после, бывало, кое-кого из них узнавали. Но, дурочки на тот момент были уж сёстрами Ордена: разумными и наделёнными их особой силой. Видать, Внимающие мозги им, как надо вправляют, и тем их Орден множится. Вот так-то.
Сотник поначалу усомнился: как же это девчонок узнают, коли лица у них, по обычаю орденскому, под масками? Одни только рты и видать. Кто ж это узнает, пусть и родное дитя, но через многие лета, да ещё по губам? Лица-то у идиоток сильно отличаются от нормальных – их никак не перепутаешь. Пьяненький дед в ответ только хихикал, пуская пузыри, и многозначительно потрясал грязным узловатым пальчиком. То ли он ответа не знал, то ли сотник перестарался с угощеньем.
Аграт, выслушав подробный пересказ верного человека, ухватился за ту байку, как за единственно сохранившуюся на всей земле соломинку. И вот теперь стоял на этой самой скале. В нужное время стоял – привратники категорически отказывались опускать мост. Дескать, через месяц приходите, люди добрые, и сёстры вас примут. Беду вашу разберут, а там, глядишь, и подмогнут чем.
Аграт Багдо аэт Юди не был жесток. Просто сузился мир у человека до одной единственной цели – так случается. Большинство людей, знающих о такой беде, сторонятся одержимого, торопятся уйти с его дороги от греха подальше. Привратникам о том узнать было негде – уединение сестёр слуги разделяли в полной мере. Потому и не всполошились они, услыхав имя аграта, неподвижно застывшего напротив.
Тяжёлые крюки выметнулись и зацепились за ограду утёса в тот момент, когда привратники осели наземь – десятник слыл одним из лучших пращников запада. Монету выбивал из пальцев собственного сынишки. А уж засвистеть в лоб взрослого с десяти метров – невелик труд. Пара сильных молодцов, ловко перебирая руками, в два счёта добралась по веревкам до утёса. И вот уже по деревянному настилу опущенного моста заскрипели колёса узкого возка, запряжённого пегим обром. Скакуном, а не тягловой скотиной. Тягловые – те чуть ли не вдвое шире. Тупые они и боязливые, а скакуны злы, умны и задорны. Рога у них короче, да вот только в битве на полном ходу такие скакуны друг дружке бока вспарывают. А на таких вот жидких мосточках каждую дощечку печёнками чуют: точно знают, куда ступить можно, а где не пройти, как не тужься.
Копыта обра мерно застучали по второму крылу моста, а десятник с двумя подручными уже нёсся по самому первому к распахнутой калитке. Не ровен час, увидит кто их самоуправство, и дверца захлопнется. Руби её потом!
– Все чисто, мой аграт, – доложил десятник, сдвигая тяжёлую створку невысоких обитых железом ворот.
Если кто за ними и наблюдал, так не выдал себя ни стрелой, ни криком. Непривычный к неблагородным трудам скакун, перемахнув широченный двор, едва угомонился у входа в башню. Багдо аэт Юди скинул плащ, отвернул полог, осторожно вытащил из возка худенькое тело дочери. Сграбастал его в охапку и почти бегом ворвался в полутёмное помещение первого этажа. Сотник держался бок о бок с ним, в каждой руке по мечу. С площадки где-то под потолком их окликнул молодой воин, подсветив факелом лестницу:
– Сюда, мой аграт!
Тот, тяжело топоча, взлетел по крепким, даже не пискнувшим ступеням, глянул вправо-влево. А десятник с парой воинов уже сигналят факелами в конце широкого гулкого коридора: сюда, мол, к нам. Как ни легка Ксейя, добежав до них, аграт взмок и начал задыхаться. Собственные руки боролись с ним, норовя разжаться и выпустить драгоценную ношу. Сотник молча загнал мечи в ножны за спиной и протянул руки – юная агрия перекочевала в его объятья. А господин, вытянув мечи, поблагодарил старого друга взглядом, обернулся и разглядел на возносящейся вверх лестнице воина.
– Сюда, мой аграт, – выдохнул тот, нависая над перилами. – Десятник уже наверху. Путь свободен.
На следующем этаже аграт притормозил. Десятник подменил сотника, тихо баюкая бесчувственную девушку, выросшую на его руках. Аэт Юди ещё раз проштудировал клочок бумаги, хотя и вызубрил его дорогой. Он сориентировался, и отряд бесшумно скользнул в нужный коридор. Снова лестница и снова коридор, и снова обмен ношами, и сплошная темень вокруг. Ни отблеска живого огня, ни звука – цитадель мертвей мёртвого. А ведь здесь непременно должны быть и слуги, и ещё кто-нибудь полезный. Видать, и впрямь наступили те самые таинственные дни – Внимающие удалили всех, избавляя себя от нескромных глаз.
Сколько они пропахали лестниц – аграту иной раз казалось, будто и башню-свечку давно прошли насквозь. Уже на небо лезут...
– Здесь, мой аграт, – одними губами прошептал десятник, вскидывая руку у массивных дверей.
По всей видимости, они забрались под самую крышу башни.
– Оставайтесь здесь, – приказал Багдо аэт Юди, принимая у сотника тело дочери.
– Но!.. – возмутился тот.
– Открывай, – дал отмашку аграт, не глядя на друга.
И всё. И никто уже не посмеет противоречить господину, когда зазвенела в его голосе бездушная сталь. Только-только успели отскочить к стенам узкой площадки, как море света выплеснулось на неё, и аграт нырнул в него с головой. Двери за его спиной захлопнули верные руки. Пятеро бывалых воинов прилипли к окованным доскам: ни звука, ни отсвета, ни надежды прийти на помощь. Сотник, не выдержав, потянул на себя огромное бронзовое кольцо – двери даже не дрогнули. А ведь пару минут назад распахнулись безо всякого!
– Остановись, – глухо осадил его десятник, сжав руку. – Бесполезно.
– Остановись! – пронзительно вскрикнули в глубине немалой залы.
И аграт замер. Попривыкшие к темноте глаза взбунтовались, забурлили злыми слезами – не проморгаться. Он взъярился и решительно шагнул вперед.
– Замри! – властно приказали из холодного облака света, раздувающегося в центре залы. – Не смей двигаться!
Голос высокий женский. Дотоле убийственно яркий, застывший свет заходил волнами, забурлил, ввинчиваясь куда-то в центр, как вода в воронку. По сторонам проступили стены, какая-то мебель, высокие напольные подсвечники – аграт скорей угадывал предметы по очертаниям, чем мог разглядеть. Сверкнули радужными искрами стеклянные бока трёх... гробов? А они бывают стеклянными? Нужны такие? Свет поблёк, завис развесистым грибом над громадным круглым столом в самом центре залы. И всё подрагивал, собирал морщины на самой макушке гигантской шляпки, гонял волны по грибной ножке.
Серые балахоны! И как сразу не разглядел? Три Внимающие с молодыми сильными фигурами осторожно стаскивали со стола безжизненные тела девочек. Трёх девчонок! Четыре старухи вились вокруг, хлопотали, заглядывали в бледные детские личики, оттягивали веки. Сморщенные руки летали над беспамятными телами – колдуют или ещё что? Три Внимающие сомкнувшись плечом к плечу, отгородили от аграта стол – тёмные маски над сжатыми побелевшими губами застыли угрожающе.
И что? Что теперь? Дальше-то что делать?! В голове отчаянно бухает: опоздал! Всё, чему суждено было сбыться, случилось без него! А он опоздал, и Ксейя не вернётся! Не вернётся к нему та его Ксейя, а останется эта... Эта?! Вот эта бескостная кукла с гнусным отродьем темноты в её светлой умненькой головке?! Этот бесформенный кусок мяса, обманом обернувшийся и представший перед ним в любимом облике?..
– Нет!! – взвизгнули разлетающиеся по сторонам девки в балахонах.
Одним прыжком обезумевший аграт достиг стола. Плечом отшвырнул всплеснувшую руками старуху и с размаху бросил на дивную зеркальную столешницу тело дочери. Мотнулась её мёртвая голова, разметались длинные косы, задралась юбка. Цепкие тонкие пальцы впились в рукава его куртки, в подол, ловили ремень. Кто-то добрался и до волос на затылке. Тянули его, отчаянно вереща, изо всех сил – тянули прочь от закипающего светом стола.
Кто-то вцепился в Ксейю, лихорадочно стаскивая её со столешницы, боле суетясь, чем делая дело. И вдруг её отпустили, подозрительно затихли. Тут и аграт почуял свободу. Он закрутил башкой: серые балахоны отступали прочь от стола. Девчонок поспешно прятали в стеклянные гробы, уволакивали в тень. Аграт бросил взгляд на стол: сплошное сказочно-громадное зеркало с кипящим светом. Тот вырывался наружу, пожирал нелепо изогнувшееся худое тело уже совершенно неузнаваемой дочери. Счастливый и свободный отец задрал голову: шляпка гриба пухла, дышала, распираемая изнутри. И вдруг взорвалась, пролившись на подлого захватчика лавиной непереносимого мёртвого ужаса. Но тот не успел осознать это – его время вышло.
– И никогда больше сюда не возвращайтесь, – на удивление беззлобно, скорей устало напутствовала их патронесса Ордена.
Её изрезанные морщинами губы были белее снега. Тёмная маска смотрела на них со слепым укором, и оттого казалась ещё страшней. Десятник с тремя воинами торопливо втаскивали своего господина в тесный для мощного тела возок. И молча поражались: как же так? Ни единой царапины, ни капли крови, ни застывшей на лице предсмертной муки. Чем это его так?