– Силой, – внезапно ответила патронесса.
И воины вздрогнули. Жутко делается, когда читают твои мысли. Омерзительно до судорог.
– Тем, кто не способен выдержать её удар, не место здесь, – продолжила женщина. – А он пришёл, не спросил. Вас к ней не допустил, сберёг. А сам сгорел. Везите своего аграта домой. Похороните. Мы не станем обвинять вас в святотатстве перед таном. И метить не будем – нет здесь вашей вины. Живите спокойно.
Сотник шагнул к ней, тяжко бухнулся на колени, бряцая доспехом:
– Прости, Сиятельная, – прохрипел он, потупившись. – Не со зла мы.
– Ступайте, – отмахнулась женщина, разворачиваясь к дверям башни.
– А Ксейя?! – выпалил сотник, задохнувшись. – С ней как? Неужто зазря все?
– Ступайте! – грозно бросила через плечо патронесса. – Это не ваша забота. Уводи их отсюда! – властно приказала она... обру и скрылась в башне.
Скакун немедля подался в сторону, разворачивая возок. И вот уже потянул его, часто перебирая ногами, заколыхал по каменной брусчатке двора. Обалдевшие воины кинулись вслед возку, боясь не то, чтобы обернуться – моргнуть лишний раз, пока ворота за ними не захлопнут.
– Ну, Мэри Далтон? – встретил патронессу в коридоре раздражённый голос. – И что мы будем делать с этим приобретением? Материал никудышный, цикличность нарушена. У девки явно кататонический ступор. Депресняк или какое-то нейротоксическое расстройство. К тому же психованный папаша негативно реагировал на её голову – это почувствовал бы даже мой старый диван. Сотню лет мне гнить без секса, если баронская дочь не словила ту самую импортную заразу. Стиломматофору с западного материка. Помнишь, как Эби вернулась с западного побережья Руфеса? Её отчёт о стеклянных бомбочках, заряженных этой пакостью. О тех, которые стали подбрасывать знатному и служилому люду западных агратий.
– Помню, Шарлотта, – устало согласилась патронесса, безостановочно бредя по коридору. – Но, сейчас я даже думать об этом не в состоянии. Приму ванну, перекушу, а после обсудим.
– А с этой-то что делать? – потребовали у неё ясности. – Не хватало ещё тут развести эту заразу.
– В мобильном-то модуле? – усмехнулась патронесса. – Я, конечно, не инфекционист. Но, как хирург с почти двухсотлетним стажем, уверена: даже из этого средневекового оборудования никакая зараза не вылезет. Обещаю: передохну и тотчас возьмусь за трепанацию. Если девочка инфицирована…, – она досадливо поморщилась. – Что ж, ничего не поделать. Придётся усыпить бедняжку. И посочувствовать её отцу: мужик зря отдал жизнь за её спасение.
Глава 1
В которой я попалась...
И попала, так попала
Странная штука природа. Чего в ней не коснись – никакой симметрии. Никакой смысловой закруглённости и законченности образа. Возьмём, к примеру, ту же Франсуазу Саган: стерва, прожигательница жизни, скандальная репутация и всё в таком же духе. А тетка была умнейшая! Почему бы при таком уме не наделить человека приличной сдержанностью в манерах и обтекаемым характером. Идеал, так идеал, и не стоило так мелочиться, создавая талант. И так с каждым гением, кого не возьми. Недаром мадам Франсуаза сокрушалась, что вся наша жизнь подтверждает: приходя в этот мир, мы плакали не напрасно.
Прямо накаркала стерва – недаром мне их Наполеон никогда не нравился. Думается, при моём-то везении я в младенчестве визжала сутки напролёт. Ибо первым мне подгадило происхождение – батюшка покойный подвёл. Крестьянский сын из полуграмотной семьи обладал грандиозным интеллектом и нешуточной пробивной силой. Достиг немалых высот: четыре класса, два университета, должность. В числе прочих побед батюшка числил меня: умную, пробивную, в меру приличную и бесконечно самостоятельную. И жену, добытую в недрах безнадежно-непрошибаемой московской интеллигенции, так называемого старого толка. Мой здоровый, пролетарский по всем показателям организм матушка инфицировала некоторыми элитарными вирусами. Большинство из них терпимы, а вот патологическая неспособность «отказывать» аномальна, неполноценна и вообще противоестественна! С этой бедой я боролась, не покладая рук, до шестидесяти двух лет. А на шестьдесят третьем расслабилась и тотчас попалась: глупо, обидно, безвозвратно.
И всё из-за свекрови. Хотя покойница не так уж и виновата: всяк имеет право попросить. Да не всякий настолько туп, что соглашается исполнить просьбу вопреки реакции организма. А ведь мой организм тогда протестовал изо всех сил. И прежде всего там, в душе, что нынче досконально разложена по параграфам. Есть, к примеру, что-то, чего ты не понимаешь. Есть неприемлемое для тебя в той или иной степени. Но существует также нечто, во что твой мозг даже не стремится окунаться. И здесь я с ним солидарна: к лешему всю эту йогу, рекламу и мистику. Особенно последнее.
И до последнего времени я твёрдо придерживалась нашей общей политики. Аккурат до того дня, когда ступившая на край могилы свекровь поведала мне совершенно ненужную эпическую тайну своего рода – женской его половины. Хотя на первых порах я отнеслась к откровениям бедной женщины философски. Говоря проще: никак.
А ведь, как мне повезло! Я вышла замуж за настоящего джентльмена. Правда, английского, но это ничего, не страшно. Отбатрачив на ниве совместных англо-российских контор пять лет, мой джентльмен нахватался плебейской скверны. Обрусел назло породе, и мы сошлись – паз в паз – зажив неожиданно дружно. Матушка его была напыщенной, чопорной жительницей британской глубинки. Той самой патриархально-уголовной английской деревни, где процветают все эти мисс Марпл. Надо отдать должное: едва свекровь попробовала меня на зуб и убедилась, что сынишка попал в хорошие руки, она стала мне добрым другом. Бабулька умудрилась влиться в нашу интернациональную струю, что сократило между нами потенциально непреодолимую дистанцию.
Но счастье, как известно всякому русскому, весьма недолговечно. Всего сорок лет спустя моё неправдоподобное везение испортилось: у свекровки обнаружился свой природный загиб. И она не постеснялась порадовать им невестку. До того момента, я искренно верила, будто моя миссис просто самоотверженная мать: целых восемь сыновей и вдогонку дочь. Но, оказалось, что героиня-то она идейная. И не просто так бесхитростно отдавала должное природе, восставая против абортов, как вмешательства в божий промысел. Нет, свекровь целеустремленно шла к великой цели: заиметь дочь. Восемь раз судьба над ней поиздевалась, но на девятый устала. Сменила игрушку, и выстраданная девочка Джоан увидела свет.
Причём лишь для того – до сих пор поражаюсь – чтобы продолжить династию каких-то там жриц какого-то дурацкого Ордена Отражения! Пресловутое жречество передавалось в роду свекрови из поколения в поколение, бес его знает, сколько веков. Особых усилий или затрат не требовало. Вообще-то, оно сводилось к одному единственному ритуалу, проводимому раз в десять лет. В определённый день тётки собирались у громадного зеркала непонятной природы, вмонтированного в стол подозрительного происхождения. Укладывались на него всей толпой: и молодые, и старые. Зеркало активировалось неизвестной силой немыслимо-космической природы. Затем какое-то время бесновалось огненным заревом, совершенно холодным на ощупь. А потом, как ни в чем не бывало, возвращалось в первобытное состояние ещё на десяток лет.
Всё незатейливо, всё прилично, но, небезопасно. Потому как вставали со стола не все: три тёплых трупа без видимых следов насилия оставались лежать, как лежали. Их сознание, души, информационная матрица – это как угодно – уносились в неизвестном направлении. Вроде, как в другую галактику, или в параллельный мир, или ещё в какие-то дебри – поди разберись. Доказательств переселению не имелось – всё держалось на простой вере. Ведь не одну ж сотню лет! И с неизменным результатом: никаких сбоев. Зеркало это – кровопийцу – не разбить, в кислоте не растворить и бомбёжки Второй мировой на нём не отразились. А ведь бомба тогда прилетела ему аккурат по центру – два года из руин выколупывали.
Я нормальная. И по всему раскладу вообще не должна была попасть в число посвящённых. Во-первых, именно для этого так упорно делали Джоан – это меня папа с мамой породили бездумно и бесцельно, на любви и эмоциях. Во-вторых, я бы и за тонкую талию с нервущимися колготками не польстилась вступить в ряды. Однако судьба-злодейка вспомнила-таки о матушке мужа и решила наверстать упущенное. Отняла, так отняла! Самое драгоценное: последователя. И просто, на мой взгляд, интересного, приличного человека. Джоан – весьма активная тётка, здоровьем не уступающая першерону – на что-то отвлеклась, разгоняясь по автобану. И со всей дури покончила счёты с жизнью.
Свекровушка слегла сразу после похорон и уже не вставала. Я забросила всё, сутки напролёт просиживая у её постели – жалко было старушку до слёз. Моя старшая дочь ловила каждый момент, чтобы сорваться с работы. Сын забросил диссертацию, внучка обрыдала все наши мобильники. Да и внучек попритих на его завершающей стадии агрессивно-подросткового периода: прекратил шляться и даже подстригся.
Издевалась над собой наша бабуля недолго – подошёл срок переноса, перелета… Короче, передислокации души. Вот тут-то моя миссис и нахлобучила на мою больную голову эпохальную проблему: доставить её умирающее тело к месту заброски. Благо не в заграницы куда-то нестись: всё тут, под рукой, на родной британской земле-матушке. Свекровь была баба умная, дельная. Обработку начала загодя, мозг вынесла качественно, и я пошла-таки на этот крамольный шаг.
С неимоверным трудом доставила её до машины. С максимальным комфортом утолкала на заднее сидение и понеслась в английские заповедные дали. Ну, не смогла я отказать! Предохранитель сгорел. Это ж уму непостижимо! Шестидесятидвухлетняя тётка, мать другой – сорокалетней. Бабушка двадцатилетней девахи, что со дня на день готовила злодейство: собиралась сделать меня прабабкой! Короче, весь это склад жизненного опыта, крадёт из горюющего семейного гнезда почти столетнюю старушку. И тащит её исполнять миссию, о которой знает лишь со слов раздавленной горем долгожительницы. А об истоках этой мистерии вообще понятия не имеет. Но преисполняется высосанными из пальца благими намерениями и к началу праздника всё-таки поспевает, далеко обогнав запоздавшее сожаление.