Всё оказалось ровно тем, чем меня пугали: и стол, и тётки и серьёзность подхода. Но, я же нормальная. До самого последнего момента не верила: и когда на стол всей оравой полезли, и когда мою миссис туда взгромождали. И даже когда засветилось от души, на полную катушку, сомневалась. Однако, напоровшись взглядом на остекленевшие глаза свекрови и двух её товарок, сдулась и признала факт. Ведь те две усопшие были моложе меня. И тут я испугалась. Смертельно испугалась и рефлекторно рванула к этому проклятущему столу стаскивать свою бабушку. Любила ведь её родную. Она столько лет заполняла пустоту, оставленную смертью мамы, что...
Словом, ринулась к ней, тяну. Руки дрожат, глаза режет угасающий свет вперемешку со слезами. Что сделает нормальный человек в такой ситуации? Я же нормальная. Так что юбку поддёрнула и на штурм. Утвердилась на краю столешницы – зеркало холодное, как лед, противное. Ухватила свекровушку за плечи, на себя потянула, коленками заелозила. Вот под левую юбка, соскользнув по ноге, и подвернулась. Я завалилась, башкой трахнулась – аж загудело. Голова свекровушки поперёк груди легла, а я давай её снимать аккуратненько: негоже от родной мёртвой бабушки отбрыкиваться, как от навалившейся в метро чужой пьяни. Вот тут-то я и попалась.
Свет вокруг меня вспыхнул с изуверской силой. Зажмурилась, а мозг в голове раскалился со скоростью спиральки в лампочке. Ровно такое ощущение: ни больше, ни меньше. Инстинкт самосохранения ударил в набат, дал команду рвать когти с этого разделочного стола… Только вот центры моей превосходной двигательной активности успели оплавиться. Не сработали. Испугаться всерьёз или там попрощаться с жизнью не поспела – отключилась, сама не заметила как.
Глава 2
В которой я попала, так уж попала и...
Опозорилась
Лучше бы испугалась всерьёз и успела попрощаться с жизнью – отключилась с толком и расстановкой, подготовив психику к грядущему испытанию. А то вышло, как у Зинаиды Гиппиус: душу мою ело чувство без названия. Хотя ей, несомненно, повезло больше: отделалась одной душой. Меня же нечто без названия скрупулёзно пережевало всю целиком. Затем сплавило в своё мерзкое брюхо и долго тщательно переваривало. Следуя законам пищеварения, на выходе я могла представлять собой только одну субстанцию. Шанс свихнуться был убедителен, как никогда, но в борьбу за меня вступил могучий резон: если я мыслю, значит, не навоз.
Долго ли коротко, в себя я приходила, переплывая от попытки к попытке. Каждая новая сопровождалась беспорядочным световым бликованием в полуслепых глазах. А так же звоном, треском и прочими шумовыми эффектами по всей поверхности мозга. В сопровождении, естественно, тошноты, рвоты и всепоглощающей дрожи – этакой морзянки, которую отрабатывали на мне невидимые курсанты-радисты. Время от времени затылок посещал трудолюбивый дятел, а по лобным долям маршировал отряд пионеров-террористов. Судя по бортовой качке, меня иногда перетаскивали с места на место. То в холодильник запихнут, то в микроволновку, где припекало и кружило. Для чего? А кто её поймет – эту медицину, что по каждому вопросу имеет тридцать три мнения. От кружений снова тошнило – с моим вестибулярным несварением даже у зеркала не рекомендуется вертеться.
Я очень терпеливая. С детства твёрдо верила: всё когда-нибудь кончается – нужно только сгруппироваться и потерпеть. Вот и домучилась. Однажды открыла глаза и пять границ прямоугольного пёстрого пятна напротив съехались в одну законную. Хотя сам прямоугольник я пока опознать не могла – темно здесь, как в нашем гараже, когда все торгуются, кому менять лампочку. И мысли перестали скакать через пятую на восемнадцатую, и соображалка включилась. Я же нормальная: лежу, боюсь. Вот-вот врачи констатируют мою вменяемость и запустят в палату рыдающую семью. И задаст она мне тот самый вопрос: зачем, дескать, ты нашу миссис погубила? Что она тебе сделала? А ведь ничего, кроме хорошего... Господи, стыдно-то как! Горько и жалостливо.
Вдруг слышу: лязг, стук, шуршание. А следом и посветлело. Но не привычно разом по всей больничной палате, а каким-то подозрительным пятном, причём, в движении. Глаза скосить и не пытаюсь – раз я ему понадобилась, так оно само дойдёт до поля моего ущербного зрения. Оно и дошло. Натурально с факелом. Высокое, осанистое, в сером балахоне, стянутом на талии широким поясом с какими-то подвесками-побрякушками. Остановилось шагах в пяти от моей кровати, скинуло капюшон, тряхнуло шикарными локонами. Ну, что сказать? Голова как голова и, согласуясь с природой, одна. На лице маска без единого отверстия для глаз, закрывающая его до кончика носа. Под маской за узкими губами многозначительно скалятся ровные зубы. Стоит. Молчит. Больным в наш век просвещённого гуманизма всё можно – я и не постеснялась.
– Привет, – шепчу. – Ты привидение? Или с маскарада?
Она стоит. Молчит.
– Если ты не глюк, – прошу вежливо, – кивни. Не нервируй. Мне и так хреново. А если все-таки глюк, не старайся. И так всё понятно.
Она стоит. Молчит. Лишь факел из одной руки в другую перекинула. Затем обернулась в ту сторону, откуда выплыла, и противным таким голосом призывает:
– Дженнифер, детка, тут твоя невестка полоумная опамятовалась! Перекинешься словечком?! Или сразу задушим и в море?
Я припухла. Агрессивный какой-то глюк, неуважительный. Видать не мой, чужой, а мне по ошибке приглючился. У моего не может быть настолько тупых шуток. Тем временем, где-то в потёмках повторился стук с шебаршением. Затем к старшему глюку присоединился такой же балахонистый детёныш под маской. И тут эта мелочь разулыбалась пухлыми губками промеж ямочек, заявив звонким голоском:
– Доброе утро, матреошка. Вставать-то намереваешься? Или поливать тебя прямо в постели? Обрастешь мхом, цветочками, и мы заимеем дармовую клумбу.
Эта «матреошка» с иноземным акцентом. Эти традиционные в издевательствах ботанические мотивы. Эта неподражаемая интонация... А это: «Дженнифер, детка»... Миссис?
– Я это. Я, – хихикает пигалица и пытается броситься мне на грудь.
Старшая так вцепилась в неё, что чуть локоть моей старушке не вывихнула.
– Иди, – говорит, подтолкнув малолетнюю свекровушку крепкой такой пятерней. – Заниматься пора. И миссис Далтон мне покличь. Скажи: наш эксперимент, наконец-то, пришёл в себя и выпендривается. Нужно допросить. А мне не до бесед, – ехидно добавляет язвительная дрянь. – Так хочется прибить эту русскую идиотку, что лучше убраться от неё подальше. Не соблазниться бы.
Уплыла грубиянка и факел утащила. Я плечиками мысленно пожала и в сон провалилась – перетрудилась для первого полноценного возвращения сознания. Пришла в себя невесть когда, а в палате у меня новая гостья. Эта сидит в кресле на том же самом месте в отдалении, что и предыдущая. Но прилично освещена: в каждом уродливом металлическом торшере чадят по несколько пудовых свечей. Судя по морщинистым губам, напоминающим растрескавшийся фарфор, постарше меня будет. Но манеры и у этой оставляют желать лучшего: ни здрасьте тебе, ни здоровьем не озаботилась, сразу с места и в карьер:
– Олга, ты уже поняла, где находишься?
– В больнице? – спрашиваю.
А где ещё может пребывать человек в моём состоянии? Я же нормальная. Вроде… Потому, как факелы, балахоны, маски зловещие, подначки туманные. С другой стороны, мозгами шевелить ни сил, ни настроения. Сами всё расскажут, если им надо. А им, судя по всему, надо.
– Дженнифер посвятила тебя в тайну Ордена Отражения, – взяла быка за рога посетительница. – И все объяснила популярно. Очередной перенос состоялся, чему ты оказалась свидетелем. Более того, благодаря твоей сообразительности сестра Дженнифер успела совершить переход. То есть исполнила своё предназначение. Она получила вторую жизнь и возможность исполнить свой долг перед Орденом. Это хорошая новость.
Она умолкла. Я переварила сказанное. Связала вместе факел, каменные стены и нелепый гобелен на противоположной стене, который сподобилась-таки рассмотреть. Собралась с духом и осторожно осведомилась:
– Есть и плохая?
– Есть, – не замедлила с ответом, насколько я понимаю, миссис Далтон. – Ты идиотка.
– Ну, это уже понятно, – досадливо отмахнулась я. – Ты давай сразу о самом плохом. А то непонятно: драть уже волосы или рано? Не хотелось бы повторяться.
– Расслабься, – небрежно махнула старческой ручкой эта зараза. – Во-первых, драть нечего. Ты, видимо, ещё не заметила, как помолодело твоё тело? Нет? Ещё налюбуешься. А пока прими на веру: это тело юной агрии, в которую ты вторглась без приглашения. Агратами в этом мире называют баронов. Так вот, дочь барона косами чуть ли не землю мела. А ты лысая, как яйцо. Мне понадобилось вскрыть тебе черепушку и как следует в ней покопаться. Так что с косами пришлось распрощаться, – она вежливо поиграла с паузой, ожидая моих рыданий, не дождалась и продолжила откровенничать: – Во-вторых, в тебе полно сока одной полезной местной травки. Она не позволяет тебе двигаться. Прости, но мы не знаем, чего от тебя ожидать. И не видим причин проверять это опытным путем. Но потенциально ты представляешь собой изрядную опасность.
– Есть ещё что-то? – переварив её яд, бесстрастно поинтересовалась я.
– Девица, в чьём теле ты валяешься, для переноса не предназначалась, – охотно поведала старая язва. – И вообще оказалась на зеркале... по нелепой трагической случайности. Она была… Как бы это сказать? Порченым материалом. В её голову проник один весьма опасный паразит. Он оккупировал мозг, превратив несчастную девушку в полумёртвую безмозглую куклу. Вообще-то, это не является окончанием цикла его жизнедеятельности. Он предпринял этот смелый шаг не ради пропитания. Такие, как он, проникая в мозг человека, врастают в него. А затем..., скажем, путем химических реакций подчиняют тело своей сущности. Сущность эта примитивна до безобразия. А потому и продукт симбиоза получается тупым, не сказать убогим. К сожалению, он слишком агрессивно реагирует на прочих людей. Единственный способ прийти с ним к взаимопониманию – убить тело-носитель. И таким образом прикончить инородное создание, поскольку покинуть человеческий мозг оно уже не в состоянии. Тебе понятно?