– За что ты меня так ненавидишь?
– Я?! – меня тряхнуло второй раз.
Злоба звякнула разбитым стеклом в окне, которое не успело распахнуться, принимая в гостях футбольный мяч. Гра-ара подняла голову…, и я устыдилась. Стало дико неловко выяснять при ней отношения. Тем более что я, кажется, здорово обидела человека, который, в сущности, так и не сделал мне ничего плохого. Пришлось подняться с остывающего бревна, подойти к мужу, взять его под руку и потащить подальше от нашего с нартией гнёздышка.
– Ты не знаешь меня, – говорила тихо и спокойно. – А потому и судишь неверно. Мой отказ никак не отражает моего отношения к тебе лично. Я всеми своими печёнками не хочу ехать в столицу. Толкаться там среди всей этой массы незнакомых и ненужных мне лично людей. Я не люблю большие праздники. Быстро от них устаю. Начинаю искать пятый угол и порчу настроение тем, кто действительно желает от души повеселиться. Твои люди одержали замечательную победу. Они заслуживают благодарности и от тебя, и от Раутмара с Кэм. А вот меня с моей кислой рожей они не заслуживают совершенно. А я… Я не умею долго притворяться. И совершенно не желаю позорить тебя перед теми, кто так уважает своего танаграта. Ты понимаешь меня?
– Да.
– А веришь тому, что я говорю?
– Да.
– Ну, слава богам!
Мы воткнулись в небольшую кучу валунов, неиспользованных кем-то из прошлых завоевателей. Так и не убранную с глаз долой и не мешающую никому на свете. Я присела. Похлопала ладошкой по соседнему камню и приземлила Варкара. Он сел так, чтобы не встречаться со мною глазами. Его дежурное раздражение – этот постоянно активированный фон – поунялось. И там – глубоко внутри него – повеяло теплотой.
– Ты кого-то любишь, – с нежной уверенностью констатировала я.
Он вздрогнул и взбесился.
– Перестань! – досадливо затормошила я его рукав. – Это же просто замечательно. Я так рада за тебя. Ты даже не представляешь! Давай надавим на наших танов и потребуем для тебя свободы. Они же не дураки и не сволочи. Тебе нужна добрая любящая жена. А главное, дети. Род танагратов аэт Варкар не должен пресекаться. Это чудовищная несправедливость. Вы столько сделали для Руфеса, что загонять тебя в такие жестокие рамки грязно и подло. Раутмар должен это понять. Сам-то он любит, и любим, – недовольство всё-таки прорезалось в моём голосе. – А своего единственного друга обрёк на собачье существование с той, которая ему безразлична. И которой безразличен он…
Ну, вот какого дьявола я полезла к человеку со своей дурацкой инициативой? Ведь только-только успокоился! А тут опять: острая боль, от которой сворачивает кровь даже у меня, злоба, тоска – мерзкая карусель. Я совершенно дистанцировалась от его головы, чтобы не взорвать свою. Честное слово: без крайней нужды больше туда не полезу. Ни за что! Вот же навязали мужику на голову такую болячку, как я: мутантка, сектантка и эгоистичная сука.
– Перестань, – жалобно проблеяла я.
И внезапно, согнувшись пополам, уронила голову на его колени. Это было что-то очень любимое и полузабытое. Из той, из прошлой жизни. С тем, с другим, которого я умела любить по-настоящему. И по которому стала забывать, как тосковать.
– Ты же знаешь, – гундосила я в его бедро, – что мне всё видно и слышно. Всё, что ты чувствуешь. И я совершенно не испытываю от этого удовольствия. Тем, кто не обладает такой сволочной способность, она кажется чем-то вроде силы. Они воображают, будто это придаёт уверенности. И даже неуязвимость. А на самом деле, это…, как копаться руками в яме с дерьмом. Чаще всего неприятно, а порой и больно.
Его тяжёлая рука легла на мой затылок и даже попыталась его погладить. Ну и что же? И он живой человек. И ему доступно сочувствовать и жалеть тех, кому плохо. Иначе бы он не мог так любить – надо все-таки потрясти Кэм! А в столицу эту распроклятую я поеду. И буду там фигурять на выставке знатных персон в праздничной сбруе. Буду тыкать всем в глаза своё уважение к мужу и почтение к институту брака. В конце концов, нужно и совесть поиметь: мало мужику проблем с таким хозяйством да с бесконечной бойней, так ещё я тут артачусь.
Надо его чем-то порадовать… Чем? Может, устроить демонстрацию прямо сейчас? Ведь его воины – слишком важная часть жизни танаграта. И от их уважения очень многое зависит в его судьбе. Их-то жёны сидят по домам. И встречают мужей после работы макаронами с котлетой, расспросами о делах и сексом.
– Я устала, – пожаловалась, поднимаясь с его колен из-под вспорхнувшей и зависшей в воздухе ладони. – И ноги так болят, будто в колодках. Знаешь, меня Гра-ара сегодня целый день мотала по горкам и ямкам.
– Расскажешь о ней?
– Конечно. Дорогой будет время. А сейчас… ты не окажешь мне услугу?
– Да.
– Отнесешь меня в сарай к нартии? Пока она здесь, я живу вместе с ней.
– Да.
Такое ощущение, будто он совершенно не чувствует моего веса. Когда мужчина берёт женщину на руки, та всегда ощущает, чего ему это стоит. А с ним я ничего не поняла. Как будто на лавке расселась. Я вспомнила о демонстрации, обвила рукой необъятную шею и опустила голову на плечо. И удобно, и народу приятно видеть мир в танагратовом семействе.
Он шёл как-то неестественно медленно…
– Тебе не тяжело? – вежливо прогудела я в жёсткий высокий ворот военной куртки.
– Смешно, – признал он удачность шутки, даже не усмехнувшись.
– Какой же ты у меня нудный, Герс, – вдруг припомнила я имя собственного мужа.
– Есть такое, – признал он справедливость упрёка.
– Вот сейчас ты возбуждаешь во мне страстное желание укусить тебя за ухо. И посмотреть, что будет, – принялась я задираться.
– Получишь по загривку, – настолько бесстрастно поведал он, что я поверила.
Нет, ну нормальный же человек! Застёгнутый на все пуговицы, зашитый, забитый досками, замурованный в своём душевном склепе, но нормальный. Всё ещё раздражает, ещё хочется от него поскорей избавиться, но нет ощущения, будто мы не сможем научиться договариваться.
– Ну вот, – громко вздохнула я, когда Варкар выгрузил меня у морды Гра-ары. – Милая, мой муж… Мы с мужем должны ненадолго уехать.
Нартия приподняла голову, недобро сощурилась на танаграта и громко фыркнула.
– Милая! – строго повысила я голос. – Он мой муж. И я должна… помогать ему, если того требуют наши общие интересы.
Нартия лениво поднялась, фыркнула нам обоим в лицо и высокомерно удалилась в сарай.
– Не обращай внимания, Герс, – успокоила я его насупленную физиономию. – Это всё женские капризы. Я сплю здесь. Поэтому дай мне утром пару часов на подготовку к отъезду. Это не слишком тебе помешает?
– Нет, – он развернулся и замаршировал к своим солдатикам с круглыми ртами и квадратными глазами.
Нет, ну какой же он всё-таки нудный!
Однако не могу не отдать ему должное: усилия Варкара позволяют всей Однии достаточно безбедно существовать. Ещё и в относительной безопасности. Лишнего у царства-государства он не хапает, чужого в свой карман не тянет, законом по всем головам стучит без разбора состояния банковских счетов. Народ Однии – насколько мне известно – большой спец по тиражированию баек о том, как танаграт лично наподдавал какому-то оборзевшему богатею. Вытряс из него незаконно отнятое, вернул вдове, ветерану, старику-ткачу и так далее. Да ещё моральный ущерб приказал покрыть.
Так же пользуются популярностью истории о том, как танаграт не одобряет предателей тана и отчизны. Этих от его гнева не спасают ни богатства, ни боги, ни заступничество кого угодно, вплоть до того же самого тана. До нас в Юди доходили слухи о комплексе мероприятий, разработанных и прошедшихся по головам выявленных мною мерзавцев. Среди них оказались и просто жадные мошенники, и рвущиеся к власти через смерть Варкара. И даже самые настоящие ренегаты, распродающие Руфес на все стороны света. Меня эти слухи поначалу травмировали: не слишком-то приятно подталкивать людей к дыбе. Сарг с Вотумом разработали свой комплекс мероприятий: вернули мои мозги на место через перезагрузку хозяйственными повинностями и едкие насмешки. Нет, своего танаграта Одния любит – это видно невооруженным глазом. И даже позволяет себе наглость демонстрировать это перед Раутмаром.
Впрочем, к тану народ тоже неровно дышит. Девятнадцатый также числится в жидких рядах поборников справедливости, а как частное лицо слывёт скромником. Весь остальной Руфес, как повелось, моду не выдумывает, а берёт из головы тана. То есть подражает ему во всём. Помню, меня поначалу раздражала манера местных не вылазить из всего военного, полувоенного, в военном стиле и с намёком на принадлежность. Кружева, банты, бусики с прочими финтифлюшками даже дамы использовали в меру и осторожно. Королева-то у них в балахонах орденских проживает. Из них только те, что на выход или большой выход, пестрят золотым шитьём да камушками. А по будням рясы Кэм отличаются от моей только соблазнительной приталенностью, возвышенностью бюста и качеством сукна. Прочих дам королевства она ни в чём не ограничивает. И даже не забывает раздавать им по праздникам комплименты за удачные наряды. Но те не опускаются до вседозволенности и блюдут правила, что, в действительности, сами же и навыдумывали.
Этикет тоже высосан из пальцев командирского сословия: уже второй десяток поколений подряд в роду Раутмара воин на воине и воином погоняет. А может, и вообще, так повелось, начиная с самого первого, а этот уже девятнадцатый. Танам с танагратами из того этикета надобен единственный инструмент: приказал – побежали, рявкнул – побежали быстрей, наорал – сдохли, но побежали, приговорил – побежали и сдохли. А всё остальное от лукавого. И кое-что от танаи-землянки. Например, в этом мире до неё ручек дамам не целовали. Приветствие выглядело следующим образом: мужчина протягивал женщине руку ладонью вниз, дама пальчиками касалась тыльной стороны руки. И, в зависимости от её хозяина, книксенилась или просто качала головкой. А теперь сплошь и рядом ручки чужих жен тянутся к губам чужих мужей. Священники не одобряют, но зараза распространяется.