ому.
Три ходячих трупа с водителями в башке были увешаны цепями, как новогодняя ёлка бусами. Каждого удерживали не менее шести гвардейцев, что сделало бы честь тигру. Их подтащили почти к самому столу тана и натянули цепи. Высокое собрание приступило к обсуждению выставленных на подиум моделей. Над столами раскручивались горячие споры: половина гостей много слышала про этих зомби, а вторая половина рубила им головы и резала вены на полях сражений. От моих названных родственничков воняло так же, как из того дурной памяти сундука с шариками. Только значительно слабей. Бегая от мутантов по острову, я практически не ощущала их запаха: ветер, лес, да и некогда принюхиваться. А тут он завладел моим носом.
– Чего ты шмыгаешь? Расчувствовалась над?.. – повернулась ко мне Кэм и замерла на полуслове. – Оль, что не так? – тихо, но жёстко потребовала таная.
– Ты тоже не ощущаешь эту вонь? – поинтересовалась я.
Внутри разрасталось какое-то тянущее, досадливое ненормальное желание двинуться к тому из моих кузенов, что пялился на меня из середины композиции.
– Ту, которую, кроме тебя, никто не чует? – вспомнила Кэм об эпизоде на острове. – Нет. Ничего. Что с тобой… Ты куда, чокнутая?!
Я выкрутила руку из её кулака с неожиданной силой и сноровкой. При этом уже заскакивала на стол. Перемахнула его и приземлилась на каменном полу, чуть не переломав ноги, но всё это потеряло значение сколько-то там мгновений или веков назад. Мои глаза теряли зрение ежесекундно. В грянувшей темноте прямо по курсу разворачивалось туго скрученное белёсое облако. Оно подгребало под себя эту самую темноту с каким-то мерзким скрипом.
Я не видела – просто поняла, что Кэм повторила мой путь точь в точь уже через несколько секунд. Когда это чёртово облако вытянулось в трубу из туманных волокон, руки танаи Руфеса сомкнулись на моём поясе, и не позволили прилипнуть к этому тоннелю. Я не выпала в осадок. И даже почти не растерялась – всё произошло слишком быстро. Кэм встряхнула меня и совместила внутренние ощущения с форматом истинного времени. А ещё обострила реакцию, иначе бы мне ни за что не успеть.
– Стой, Кэм! – взвизгнула я и выбросила вперёд руки, заткнув ладонями внезапно сузившийся тоннель.
Оттуда ко мне что-то рвалось. Что-то настойчиво долбило в мои ладони, но я не ощущала ни единого прикосновения. Оно заполняло мою голову вязкой громогласной пустотой, пыталось утопить в ней мозг. Оно перестало подтягивать волю за невидимые канаты, лишь, когда мои ладошки запечатали эту проклятую трубу. И я давила и давила на это алчное жерло, понимая только одно: отпущу, и со мной сделают что-то нехорошее.
– Тогда не торопись, – твёрдо и спокойно приступила к пилотированию Кэм, не размыкая жёсткого капкана бестрепетных королевских ручек.
Только тут я поняла, что пересказываю всё происходящее вслух. На английском. А она, прижав мою спину к груди, склонила голову и внимательно слушает моё бормотание.
– Назад! – взревела над головой Кэм. – Не подходите! Все назад!
– Оно рвётся всё сильней, – пожаловалась я. – Уже просачивается сквозь пальцы… Кэм! Я ничего не вижу! Что делать?!
– Бей, как бьёшь по мозгам людей, – быстро сориентировалась королева.
Я помнила о своих способностях. Но, ослепнув и не имея перед глазами чужой головы, не могла понять, на чём сконцентрироваться.
– На том, что лезет сквозь пальцы, – предположила Кэм, громко дыша у меня над ухом.
Я слегка раздвинула два пальца. И тут же завоняло такой ярой злобой, не приправленной прочими человеческими эмоциями, что меня затошнило.
– Потерпи, – потребовала Кэм. – Сейчас, детка. Сейчас… соображу… страх… боль… Боль! Защита жизненно-важных функций!
Впрыснутая в мозг чужая концентрированная ненависть слегка разбавила страх. Извилины трусливо зашевелились: а чем я буду делать больно, интересно знать?
– Не знаю! – огрызнулась Кэм и тотчас выдала: – Огонь! Он всё может! Взрыв когда-нибудь видала? Так, чтоб близко.
– Перед самым носом! – выпалила я. – В кино. На весь экран огненное облако.
– Делай! – благословила она преувеличенно бодрым голосом.
Я раздвинула ладони и сделала. Картинка из фильма с забытым сюжетом расцвела перед глазами. Просто сплошной калейдоскоп из жёлто-оранжево-ало-красно-белых клубящихся вихрей и ничего лишнего. Зрение тотчас проклюнулось, как тут и было. Правда, перед глазами плясали нахальные белые мушки. А ещё голова болезненно отяжелела и надломила шею. Я поняла, что обвисла, только по очередному воплю над ухом.
– Герс! Забери жену! Все руки оборвала.
Он так резко оторвал меня от земли, что голова ещё и закружилась. Краем глаза я заметила и толпу, и ноги валяющегося на полу безмозглого… И ржущего в голос тана. А этого с чего пробрало? Цирк ему тут что ли?! Придурок.
– Ему просто понравилось, как мутант крякнул, когда ты его пришибла, – пояснила Кэм, разливая по бронзовым стопкам сладкий южный ликёр. – Не заорал, не завизжал, а именно крякнул. Как утка – очень похоже. И знаешь, ни один мускул на лице не дёрнулся. Ты была права: они не контролируют мозги людей, а полностью заменяют их собой. Вот так. Кстати, это мой благоверный уже во второй раз заржал. До этого его страшно рассмешило, как мутант обиделся на тебя. Шибко обиделся: кидался вперёд, как заведённый. Как маятник: он на тебя – его за цепи назад, он на тебя – его назад, туда-сюда, туда-сюда. И квакал в таком же темпе: оборотень, оборотень. Псих!
Мы сидели – вот же зараза – в той же самой клетушке. У того самого окна, где надрались до явления чертей в прошлый раз. Правда, как оказалось позже, это были всего лишь раздражённые мужья, что припёрлись растаскивать своих орденоносных алкоголичек. Солнце в узком окне подпрыгивало на далёких морских волнах, готовое скатиться за горизонт. А мы опять пили, пели и поносили этот трижды клятый мирок, на чём свет стоит. Время от времени к нам в комнату просачивалась та же безликая дама, обновляя на столе закуску и пополняя запасы вина. А потом Кэм сварганила прямо тут на железной жаровне какой-то вонючий чаек. Скрутила меня, зажала нос и влила эту мерзость в рот.
Через полчаса я щеголяла совершенно трезвой головой. А Кэм презентовала мне новый, никем ещё не облапанный ликёрчик из какой-то почти мифической южной глубинки. Он был зелёный и вкусный, как счастье. Мы смаковали его, глядя друг дружке в глаза: я честным, добрым и открытым взглядом, а эта язва с подоплёкой! Однажды я решила не лазить к ней в голову, и эта спонтанная клятва прижилась в одночасье. Меня даже не тянуло разложить её намеки на составляющие – мне нравилось любить втёмную эту поразительную королеву и стерву. Гадать, подозревать, комбинировать, как её прищучить, и фантазировать о мести. Здорово было! И опьянение не нахлобучивало, а медленно, деликатно пробиралось по закоулкам тела. Ластилось, мягко тёрлось о разные его части…
Особенно там, где это совершенно некстати. И где приходилось елозить, чтобы унять сладкий зуд. Кровь горела так звонко, что я отчётливо различала потрескивание, и гонялась взглядом за фонтанирующими искрами. В голове завелась шалая мыслишка избавиться от зуда внизу живота старым проверенным способом, которому научило некогда злобное одиночество. Эта провокаторша подталкивала действовать незамедлительно, закрыв глаза на присутствие Кэм. А потом внезапно исчезала, подло бросив меня стыдиться один на один. Я разозлилась на этот дурной неприличный аттракцион! Ещё чуть-чуть и я изнасилую… Хотя бы ту же Кэм!
– Губу закатай, – ласково посоветовала она, выдаивая в мою стопку бутылочку из-под экзотического ликёрчика. – Я как-то в студенчестве соблазнилась на лесбийскую шалость. На обе жизни вперед поняла: не моё.
Как отключилась, не помню. Очнулась в руках какого-то амбала в полутьме собственной спальни – меня как раз этапировали ко сну. Даже проснуться толком не успела, а с катушек съехала окончательно. Меня разрывало на части, на мелкие кусочки, каждый из которых требовал! Тряс меня, как грушу, и вопил диким голосом: хочу секса! Никакого полузабытья. Никакой иной призрачности или мерцания сознания – я точно знала, что мне надо. И полностью отдавала себе отчёт в том, что получу это немедленно: с любым любой ценой. Амбал осторожно сгрузил меня на постель и выпрямился – мой законный супруг собственной персоной. Плевать!
– Иди ко мне! – почти истерично потребовала я, наплевав, как выгляжу со стороны.
Варкар поколебался, нагнулся – я вцепилась в его шею, как электромонтёр в столб, потерявший почву под ногами. Рванула на себя, и в голову ударил тугой раскалённый ветер. Он раскрутил вокруг меня бестолковую горячечность и перемешал все извилины в голове. Но, руки работали! Я рвала на груди танаграта рубаху, и ненавидела её за капризное сопротивление. В конце концов, это не её дело! Мой муж – имею право.
Ветер поддал жару – меня мотало под его порывами из стороны в сторону. Губы хватали то, что им попадалось на пути, и требовали, требовали, жадничали. Иногда их ловили, и я задыхалась от поцелуев, запечатавших в груди рвущийся из лёгких огонь. Я вырывалась, но губы танаграта немногим уступали его рукам. А ветер выписывал замысловатую спираль, проносясь под моей кожей живой змеей. Распахивая грудную клетку, живот, ноги…
Преданная боль вырвала меня из смертельной круговерти уколом в мозг. Секундного прозрения хватило ровно на одну дебильную мысль: я и забыла, что снова девственница. А потом началась свистопляска нежности, острого блаженства, тупой боли под его железными судорожно сжатыми лапами. Моего откровенно безобразного, алчного насыщения. Его рычания сквозь прикушенные губы. Наконец, я получила завоёванное… И долго, протяжно сладко вытягивала из него силы. До последнего пронзительного удара пульса в животе. До последней капли конвульсии, упавшей на мой остывающий, получивший своё, довольный мозг. До полного боли и первобытного наслаждения мужского рыка, струйки крови из прокушенной губы на его подбородке. До выгнутой спины, запрокинутой лохматой головы… и обморока.