А л е ш а. Отомстить маме? Глупо… Как-то иначе их надо воспитывать — не путем доведения до инфаркта.
Ю л я (зло). Ладно, не агитируйте, бесполезно.
Ж е н я. Слушай, не строй из себя Жанну д’Арк. Тебе Францию спасать не надо…
Ю л я. Но вы же пришли сюда! Значит, что-то спасать надо!
А л е ш а. Если не поздно… (Майданову.) Ну-ка, дай сюда эту «мину»…
М а й д а н о в (расстегнул свой портфель, вытащил магнитофон). Включить, что ли?
А л е ш а. Ну.
Того, что зазвучало, он никак не предполагал и оцепенел. Этот его разговор с ребенком, его исповедь. Понятно, что и на его товарищей это производит сильное впечатление.
М а й д а н о в (нажал наконец кнопку «стоп»). Хорошенького понемножку. Что делать будем?
А л е ш а. Мистика… чертовщина… Вы же все ушли тогда… Кто ж на запись-то включил? Антошка! Тыкал пальчиком… И дотыкался. Майданов, что ж ты серьезный такой? Тут ведь сенсация… ее обсудить надо… ну, отмочить что-нибудь… давай!
Ю л я. Лешенька, он тебе не шут! То есть он шесть дней в неделю вроде бы и шут… а на седьмой — умней тебя, может быть!
М а й д а н о в. Да не обо мне сейчас речь-то. Думать надо… Неделя только началась, а уже надо умным быть… прямо с понедельника…
Свет гаснет.
В школьном буфете идет импровизированный банкет. Здесь все известные нам у ч и т е л я и ч е л о в е к п я т ь - с е м ь н о в ы х.
М и ш и н. Все вооружились? Даю слово себе!
С у м а р о к о в. Уступите его мне, Костя. (Встал.) Простите, Кирилл Алексеич, мой тост не за вас. Мне кажется естественным и необходимым сказать сейчас о Серафиме Осиповне. Сколько лет она была тут хозяйкой? Тридцать два? Тридцать три? Но стаж еще не заслуга, стаж и опыт часто образуют толстый панцирь, за которым косность. У нее было не так… Без Серафимы Осиповны моя личная судьба имела бы совсем другую траекторию: я тут не остался бы, я тяготился школой… В особенности презирал девчонок, считал, что они и физика — две вещи несовместные. И вообще — виноват, дорогие коллеги! — разделял печально известное мнение, что когда нету дороги — идут в педагоги… Но была Серафима Осиповна, которая швыряла в корзину мои заявления об уходе! Она просила дотянуть до лета. И позаниматься отдельно с какой-нибудь бледненькой девицей… И провести олимпиаду, и открыть кружок радиолюбителей… Послушать ее — получалось, что только инквизитор мог бы отказать в этом нашим детям! Я скрепя сердце соглашался, потом увлекался, а осенью все повторялось снова. «Они разбили мне амперметр, — страдал я, — они дикари!» — «Они сами смастерят тебе новый, — говорила она, — если вы друзья, конечно… А если вы чужие или враги — бог с ним, с амперметром, это из твоих убытков наименьший». Не знаю — возможно, у нее как у директора были свои упущения… Возможно, Кириллу Алексеевичу не все у нас нравится, так и должно быть… но учителем она была настоящим! А теперь в ее глазах потух свет… Я, естественник, отказываюсь понимать природу в данном случае: слишком несправедливо… Давайте, что ли, протелепатируем в Одессу: поправляйтесь, Серафима Осиповна, желаем вам света…
Э м м а П а в л о в н а. Когда вы так говорите, Олег Григорьевич, мне даже встать хочется. Замечательно! И все правда… Кушайте, товарищи.
М и ш и н. За бабу Симу, граждане! Все у нее будет нормально, филатовцы чудеса делают! А теперь — слово о новом шефе!
Ф р а н ц у ж е н к а. Дайте паузу, Костя! Уж очень вкусно все.
М и ш и н. А я не гордый, вы можете под мои слова закусывать. Не знаю, как вы, товарищи, а я очень боялся, что нам назначат какого-нибудь замухрышку. Что, не так сказал? Сказал, как думал! И то, что нам поставили крупного человека, это прямо подарок! Не скрою, Кирилл Алексеич, были тут такие разговорчики, что нами может руководить только учитель со стажем, знающий нашу кухню изнутри, и так далее. На это я так отвечу. Диплом у Кирилла Алексеича — если кто не в курсе — такой же, как у нас с вами, это раз. Политработа в армии и комсомоле дала ему закалку на все случаи жизни — это два. И не боги, товарищи, горшки обжигают — это три! Теперь такая вещь: у него же личный авторитет в городском масштабе! И конечно, для школы это сыграет свою немаленькую роль, тем более, мы новоселы и еще много чего может понадобиться… А что вы смеетесь, Марина Максимовна?
М а р и н а. От удовольствия, Костя!
М и ш и н. Да? Тогда ладно… Но вы меня сбили! У меня главное было в конце… Или вы и так все поняли?
Смех.
Н а з а р о в. Понял, благодарю.
Ф р а н ц у ж е н к а. Костя, дайте ответное слово Кириллу Алексеевичу.
Н а з а р о в. Повременю, если можно.
Э м м а П а в л о в н а. Вот именно, дайте человеку покушать спокойно. Это вам не педсовет… Вот, ей-богу, Кирилл Алексеич, я дома с удовольствием всех принимаю, я это люблю. Пироги мне удаются, кто из наших пробовал — все говорят… Нет, ну что это я сама? Ольга Денисовна?
О л ь г а Д е н и с о в н а. Пироги изумительные, это правда. Что-то она туда такое кладет…
Э м м а П а в л о в н а. Но нет смысла возиться, потому что сойдутся, и сразу беспрерывное «ля-ля», и все — о «родном заводе»…
Ф р а н ц у ж е н к а. Это если перегибать палку! Одно время за мной всюду увивались трое девчонок — и к портнихе, и в магазины, и к зубному врачу… Потом муж возмутился, да я и сама поняла: это не жизнь. И отвадила.
Э м м а П а в л о в н а. И правильно! Вот Мариночка поощряет их в этом, и что хорошего? Ничего же для себя не остается…
М а р и н а. А я вроде не жаловалась никому.
О л ь г а Д е н и с о в н а. Нет, в принципе это прекрасно, если учитель не может «от сих до сих», отдает личное время внеклассной работе… В дни моей молодости сплошь и рядом так было! Только вот когда содержание этой работы… таинственно… Поделились бы с нами опытом, Мариночка, это же всем интересно. Считается, что ключ к десятому «Б» — только у вас…
М а р и н а. Ну, это не так… И потом, такой ключ, если он существует, ребята дают сами — кому и когда хотят.
О л ь г а Д е н и с о в н а. Да? Это очень образно, мы оценили. Но у вас с ними — откровенность, простота, непринужденная свобода… так ведь? Это ваши завидные качества. Ну, немножко-то проявите их тут, с нами… Неужели мы не заслужили?
М а р и н а. Но я не знаю, что рассказывать…
Н а з а р о в. А вы знаете, что отдельным учителям стало трудно работать в десятом «Б»?
Э м м а П а в л о в н а. Это точно! В последнее время просто не класс, а Голгофа!
Н а з а р о в. Минуточку, Эмма Павловна… (Марине.) И что некоторым родителям трудно ладить со своими взрослыми детьми, трудно их понимать? А у вас как раз с ними, труднопонимаемыми, — полный контакт! И такая оживленная внеклассная работа.
М а р и н а. Кирилл Алексеевич, да это не работа вовсе! Это общение.
О л ь г а Д е н и с о в н а. Тем более. Почему-то по вечерам и у вас на квартире. Почему-то не со всеми, а с какими-то избранными…
Ф р а н ц у ж е н к а. А кто к тебе ходит, Марина? Алеша Смородин, да? Еще кто? Адамян?
Э м м а П а в л о в н а. Не вспоминайте при мне эту фамилию! Сегодня я его вышибла в присутствии Кирилла Алексеевича! Ну, спасу нет!
С у м а р о к о в. Адамян Евгений? Странно… Я ему как раз симпатизирую…
О л ь г а Д е н и с о в н а. Дело не в симпатиях. А вообще, Эмма Павловна, выдворение из класса — это капитуляция перед учеником, есть прямая инструкция на этот счет… Давайте не говорить все сразу. Итак, Мариночка? Всем интересно про это ваше общение…
М а р и н а. Как же это рассказать? Ну, читаем стихи. Слушаем музыку — у меня есть хорошие записи. Да все понятно из песенки, которую они сочинили сами:
Сударь,
Когда вам бездомно и грустно,
Здесь распрягите коней:
Вас приютит и согреет искусство
В этой таверне своей…
Ф р а н ц у ж е н к а. Почему тебе не спеть? Костя, гитара где?
О л ь г а Д е н и с о в н а. Нет, подождите с гитарой. Все это хорошо, славно, только замените эту «таверну». «Таверна» в переводе — трактир, кабак. Кто-нибудь решит, чего доброго, что у вас — трактир для учащихся… Серьезно, замените.
М а р и н а. Кто так решит?
О л ь г а Д е н и с о в н а. Да кто угодно… Достаточно заглянуть в словарь…
М а р и н а. А зачем туда заглядывать, Ольга Денисовна?
О л ь г а Д е н и с о в н а. Ну, Мариночка… сначала учебники, а теперь уже и словари в немилости?
М а р и н а. Себе надо верить, Ольга Денисовна, себе! И ребятам… А мы всю жизнь боимся этого!
О л ь г а Д е н и с о в н а. Ну мне-то, голубчик, пугаться и поздно и некого. Если я боюсь, то — за вас.
С у м а р о к о в. Справедливо. Вон как вы побледнели… не надо, Марина, так вас не хватит надолго… Тема эта старая, почти вечная… Сделал же Антон Павлович своего «человека в футляре» педагогом? Имел основания, как ни грустно…
О л ь г а Д е н и с о в н а. То есть?
М а р и н а. Ребята ходят домой к учителю, пьют там чай — «какой пассаж»! Сочинили песенку — «батюшки, не кабак ли там»? Шлифуют свои убеждения, вкусы, учатся их отстаивать — «а зачем? А почему там, а не в актовом зале?».
Н а з а р о в. По-моему, Марина Максимовна, вы сами рисуете противника и сами с ним боретесь…
М а р и н а. Если бы! При бабе Симе эти камешки были за пазухой… а при вас — их кидают открыто.
О л ь г а Д е н и с о в н а. Стало быть, знакомьтесь: «Человек в футляре» — это я. Спасибо, Мариночка.
М а р и н а. Пожалуйста!
Ф р а н ц у ж е н к а. Остановись, Маринка, пожалеешь!
Э м м а П а в л о в н а. Я не пойму: банкет у нас или что?
Х у д а я у ч и т е л ь н и ц а (внезапно и громко). Главное бедствие, что программа рассчитана на призовых лошадей каких-то, а не на реальных детей! Я сама по три часа готовлюсь к уроку…