З а м я т и н а. Да, тут лучше гораздо. Не слыхать, по крайней мере, искусственного смеха Ляли Юнаковской… Нет, я расположусь сидя, ты спинку сделай… Вот! (Села.) Боже, как хорошо… Сними пиджак, сядь… Жилетка, галстук, пиджак… Что ты за тип? Где это видано, чтобы вот так наряжаться на пляже?
Ж е н я. Ксеня, но, во-первых, не жарко… А во-вторых, у меня сегодня дело, я отлучусь скоро.
З а м я т и н а. Да? Ну ради бога. Я только боюсь, что ты смешон, дружочек…
Ж е н я. Снять жилетку?
З а м я т и н а. И галстук.
Ж е н я (повинуется). Хорошо… А ты не считаешь, что каждый имеет право на свой стиль?
З а м я т и н а. Считаю, но не козырять же этим правом в бане, например! И потом, с чего ты взял, что это стиль твой? Это стиль старых Форсайтов, скорее… Бред! Такое напустил на себя, что мне уже Маша Гусарова жаловалась: «В обществе вашего внука, говорит, я чувствую себя двоечницей, пустышкой… Мне стыдно рот открыть!»
Ж е н я. Это какая Маша?
З а м я т и н а. Боже, какой лопух! Ну за столом, что слева от нас, балерина, брюнетка, я представила тебя ей в первый день.
Ж е н я. Помню, да. Это она сказала мне, что в Польше им показывали Освенцим, мемориал лагеря… Нет, ты слушай! Так она, видишь ли, о ж и д а л а б о л ь ш е г о… О с в е н ц и м р а з о ч а р о в а л е е, она б о л ь ш е г о о ж и д а л а! Я смотрел на нее во все глаза, но она так и не поняла ничего…
З а м я т и н а. Да… И впрямь кукла пустоголовая… А на сцене, представь себе, и грациозна и технична…
Ж е н я. Мне с ней не танцевать.
З а м я т и н а. Ну хорошо, а эта теннисистка, Карина? Она, как выяснилось, и в покер играет отлично… Мы с ней вместе вчера искали тебя.
Ж е н я. Ей-то я зачем?
З а м я т и н а. Не знаю. Возможно, чего-то не поняла у Гегеля, и понадобилась твоя помощь… (Смеется.)
Ж е н я. Зачем ты говоришь, кто я? Просил же не говорить!
З а м я т и н а. Миленький, но как без этого объяснить людям, почему у тебя мозги набекрень?.. Да, слушай, есть письмо от твоей родительницы… (Полезла в сумочку.)
Ж е н я. Не сейчас, Ксеня… у меня тут дело. Пожалуйста, не ищи меня со своими партнерами по покеру.
З а м я т и н а. Очень ты нам нужен…
Ж е н я. Я к ужину вернусь.
З а м я т и н а. И на том спасибо. А матрац мне самой волочь?
Ж е н я. Ты спусти его, я потом опять надую…
З а м я т и н а. Какая техническая смекалка, подумать только… Ладно, не интригуй бабку, расскажи, что за дело… Ты ведь знаешь: если свидание, я — за! Тебе вообще нет смысла от меня таиться: я все позволяю, я почти не пилю, я даже умею хранить тайны, я — своя в доску, разве не так?
Ж е н я. Так, все так… Но я сам понимаю смутно… Свидание? Едва ли… Просто есть одна абитуриентка, я обещал позаниматься с ней… Ну правда же, Ксеня!
З а м я т и н а. Наклонись ко мне.
Ж е н я. Зачем?
З а м я т и н а. Нагнись, говорю.
Он нагнулся, она поцеловала его.
Я очень рада, миленький. Могу я тихонько порадоваться? Ну и все. Ступай. И помоги тебе бог.
Ж е н я (отпрянул, рассерженный). Чему, чему радоваться? И почему у тебя такое осведомленное лицо? Почему?
З а м я т и н а. Извольте, молодой человек, не орать на женщину, которая годится вам в бабушки! Тебя пугает слово «свидание»? Не надо, назови это «коллоквиум»… Смотри только, чтобы девочка у тебя не усохла… Ну, что стоишь? Все, проваливай, я хочу читать. (Открыла книгу.)
Ж е н я (глядя мимо нее). Ксенечка, у меня к тебе просьба. Не могла бы ты почитать где-нибудь подальше?
З а м я т и н а (с любопытством осматривая домик). Вот оно что… Могла бы! (Пошла.)
Ж е н я. Значит, без галстука лучше, по-твоему?
З а м я т и н а. Да, не так глупо. (Уходит, оглядываясь.)
А Женя поднимается по лесенке. Сегодня многостворчатое окно зашторено выгоревшей ситцевой занавеской. Оттуда слышится голос Кати; сейчас его не сразу узнаешь — в нем пафос и надрыв: «Как мне скучно! Ах, как мне по нем скучно! Уж коли не увижу тебя, хоть услышь ты меня издали! Ветры буйные, перенесите вы ему мою печаль-тоску! Батюшки, скучно мне, скучно! Радость моя! Жизнь моя, душа моя, люблю тебя, откликнись!»
Ж е н я (сильно озадачен). Катя!
Голос Кати: «Кто там?»
К а т я (появилась на балкончике, тоже почему-то очень удивленная, с книжкой в руке. Одета скорее для похода в театр или ресторан, нежели для урока). А, привет! Что, разве уже пять? Надо же, не заметила… Слышал, как я тут выступала?
Ж е н я. Это из Островского?
К а т я. Как хорошо ты классику знаешь… Это перед тем как Катерине броситься в Волгу… Значит, все ты понял про меня?
Ж е н я. Нет, не совсем. Кому это ты читала?
К а т я. Да для себя! Для других-то стесняюсь, конечно, — подумаешь, Татьяна Доронина! Но втайне, Женечка, люблю я это… Ну заходи, чего стоишь?
Он поднимается по ступенькам.
Теперь уж ты застал меня, отпираться глупо… Страсть как люблю!
Ж е н я. Театр?
К а т я. И кино. Ты все пытал, к чему у меня интерес, а я все темнила… Вот теперь знаешь. Это с раннего детства прямо.
Ж е н я. Ну и прекрасно! Почему же об этом с такой тоской надо говорить?
К а т я. Потому что — мало ли кто чего любит, Женечка?.. Спроси вон любого мальчишку — кем он хочет быть? Космонавтом, капитаном дальнего плавания… Так, нет? Если б у них у всех сбывались мечты… Нет, Женечка, пустые хлопоты, так и буду сама себе декламировать до старости лет… (Глубокий вздох.) Ну, давай заниматься, ладно. Я тетрадочку чистую приготовила. Будем толкаться в какой-нибудь плодово-консервный институт, на косточковое отделение!
Ж е н я. Нет, Катя, это совершенно меняет дело! Меня смущала как раз неопределенность наших разговоров о твоей профессии, об институте… И как это я сам не понял, что главное в тебе — артистизм? Бросается же в глаза! Я для себя по-другому это называл, но это именно артистизм… Почему же не в театральный в таком случае?
К а т я. Спасибочки, конечно… Но это ты загнул! Там же бешеный конкурс…
Ж е н я. Погоди! Но у тебя же нет выбора! Если ты с детства бредишь только этим. А я, знаешь, все время думал: что за помощь я тебе предлагаю, чем мы будем заниматься? Помощь без адреса, без цели… Это же шарлатанство! Теперь другое дело, теперь у нас адрес есть…
К а т я. Я же тебе толкую — слабо мне туда, слабо!
Ж е н я. Тихо, без паники… Давай подумаем… Да, там творческий конкурс. Он включает собеседование и показ. Показ — это не моя компетенция, но ведь для этого у нас имеется Ксеня!
К а т я. Кто?
Ж е н я. Ну бабка моя. Ее задача будет — подготовить тебя к показу… А моя — к собеседованию и экзаменам… Хотя это, конечно, авантюра с моей стороны! Слушай внимательно. Надо, чтобы ты могла толково рассказать, какие у тебя были сильные театральные впечатления, — это раз…
К а т я. Откуда ты знаешь, что там спрашивают?
Ж е н я. Я не знаю точно, я неофит в этой области, но представить себе такие вещи в первом приближении я могу…
К а т я. Ой, Жень… Вот научи меня так выражаться! Если б я так могла, я б ничего не боялась. Я буду записывать!
Ж е н я. Ну попробуй… А что именно?
К а т я. Вот это, что ты говоришь… Хоть в первом приближении, хоть в каком… Тетрадочка, правда, в клетку, но неважно… А число писать?
Ж е н я. Число? Какое число?
К а т я. Сегодняшнее, какое ж еще?
Ж е н я (изумленно). Катя…
К а т я. Что?
Ж е н я. А ты ведь еще маленькая… Я даже представил себе вдруг — только не обижайся! — ту святую наивность, что ожидает меня в начальной школе…
К а т я. Это я — святая наивность?
Ж е н я. Ну, в общем и целом — да.
К а т я. Ой, Жень… просто у тебя ко мне… симпатия, что ли. На самом деле неизвестно, кто из нас наивный. У меня знаешь какие бывают мысли?
Ж е н я. Какие?
К а т я. Если их выговорить вслух, ты от меня сразу откажешься!
Ж е н я. Ух как страшно!
К а т я. Не веришь? Ну и молодец, не верь, это я пошутила… Проехали.
Пауза.
Так что писать-то?
Ж е н я. Писать? Писать, может быть, и нечего пока. Мне думается, надо будет разобраться в основных направлениях искусства двадцатого века… Какие-то кардинальные вещи о Станиславском, о Вахтангове, о Мейерхольде…
Катя записывает.
Я говорю наобум. Понимаешь, я должен это уточнить у Ксени, а потом посидеть в библиотеке — в нашем доме вся эта литература должна быть… Катя, ну скажи, какие у тебя рискованные мысли бывают? Я не откажусь!
К а т я. Фигушки. Не отвлекайтесь, профессор. Сказала ведь — проехали!
Ж е н я. Виноват… Чем же заняться сегодня? Понимаешь, в голове у меня, конечно, залежались некие расхожие сведения о театре Шекспира, Шиллера, Островского, Гоголя, Брехта… Но все это — в объеме среднеинтеллигентской эрудиции, вряд ли сообщу тебе о них нечто новенькое…
К а т я. А с меня и старенького хватит… Только разве с них надо начинать?
Ж е н я. А с кого?
К а т я. По-моему, все-таки с бабушки. Ты ее спроси. Может, нечего даже трепыхаться? Слушай, а вообще-то кто она сама, твоя бабушка?
Ж е н я. А твоя мама тебе не сказала? Она ведь такой ее поклонницей оказалась… только поэтому и дала мне твой телефон сюда. Вообще это было смешно: дежурный администратор почему-то держит в тайне телефон спасательной станции… Даже дать справочную книгу не хотела!
К а т я. Ну да, а вдруг ты ее деточку охмуришь, ее персик надкусишь? Ой, моя мутерша… ее знать надо! А про твою Ксению она не говорила мне, как-то не пришлось…
Ж е н я. А мне не хотелось козырять понапрасну, ибо Ксения Замятина была в пятидесятых годах одной из наших экранных звезд…
К а т я. Да я знаю Замятину, что ты мне рассказываешь! И она твоя бабка?! Обалдеть…
Ж е н я. Так что мы получим самую квалифицированную, самую надежную консультацию… Может, сделать это прямо сейчас?