З а м я т и н а. Ничуть, я тихо ушла на массаж… А в коридоре встретила горничную с полным подносом фруктов, она направлялась к нам, ее послала… Катина мать. Ну?
Ж е н я. Вот это мне не нравится.
З а м я т и н а. Еще бы! Сколько она получает, чтобы делать такие жесты?
Ж е н я. А главное — зачем?
З а м я т и н а. Ну ясно зачем: чтобы стимулировать тебя и меня, чтоб подсластить нам эту работу… Господи, я не та крепость, чтобы вести такую методическую осаду! Я готова помочь, я посмотрю девочку… Если она все-таки надумает почитать мне. А зачем я тебе все это говорю? Затем, чтобы ты разобрался сам. Бог с ней, с ее мамой, но сама Катя — искренне ли она относится к тебе? Женька, я вижу, что с тобой происходит, и не хочу, чтобы ты накололся…
Ж е н я. Ксенечка! Мы с тобой можем обсуждать Катю часами, но она придет — и откроется с такой стороны, какой мы и отдаленно не могли предположить в ней… Это феномен настоящей жизни, не дистиллированной, не книжной…
З а м я т и н а. Да-да, книги, цивилизация пощадили ее…
Ж е н я (просто не слышит). Понимаешь, это явление, которое богаче сущности! Ибо включает ее плюс нечто самобытное и непредвиденное…
З а м я т и н а. Еще бы! Взять хотя бы эти копчушки: ведь нигде на побережье не продаются, а она достала!
Ж е н я. И не стыдно? В этом духе я продолжать не собираюсь.
З а м я т и н а. Влип парень… Но она-то, я спрашиваю, как? Ценит она, что ты превратился в соковыжималку, которая готовит для нее квинтэссенцию из этих томов?! (Перебирает книги, что лежат возле Жени.) Немирович… Дидро — «Парадокс об актере»… Михаил Чехов — это мне самой охота перечитать!.. Ну, отвечай мне — ценит?
Ж е н я. Я не знаю.
З а м я т и н а. То-то!
Ж е н я. Если мы достигнем цели, наверно, оценит…
З а м я т и н а. Что ж, тогда она не так легкомысленна, как кажется… Миленький, я отдаю должное мужеству, с каким ты выслушал мой утренний доклад насчет той фотографии. Там солдат обнимает ее вполне по-хозяйски, пойди взгляни сам… Это выставлено в самом центре! Глядя на этого солдата, никто не усомнится в крепости нашей обороны… И Катя там очень хорошенькая, в этом тоже сомнений нет… Но при чем здесь ты? Ведь нелепо будет, если все твои труды и затраты — на ветер… на отапливание космоса, как говорят мои студенты!
Ж е н я. А не на ветер — это как? Какую отдачу ты имеешь в виду?
З а м я т и н а. Да не притворяйся, бедняга, не ханжи… Черный монашек мой… Та песенка, которой ты долго наступал на горло, она теперь мстит, а? Девицы с твоего курса не в счет — я видела двух, и обе были среднего рода… Но потом? Когда ты уже бросил костыли, я надеялась, что та докторша молоденькая, помнишь, по лечебной физкультуре…
Ж е н я. Ксеня, остановись, пожалуйста. Кто говорил, что каждому возрасту — свой жанр?
З а м я т и н а. Я говорила? Не помню… Что я могу сделать, если этот жанр мне интересен? Уже не как исполнительнице, увы, а только как зрителю, но интересен, каюсь! Тем более что моему внуку досталась в нем такая смешная роль…
Ж е н я. Где Катя?
З а м я т и н а. Не могу я уследить за ней! Ко мне зашел один старый сердцеед с «Ленфильма», и она выпорхнула куда-то… Слушай, а кто это там плывет, не она?
Они смотрят туда, где мы, вслед за художником, предполагаем море.
Ж е н я. Она!
З а м я т и н а. Хорошо плывет, свободно…
Ж е н я. И артистично, не правда ли?
З а м я т и н а. Можно и так сказать, если тебе хочется…
Ж е н я (направился на спасательную станцию, поднялся на балкончик, увидел мегафон и провозгласил через него). Девушка в розовой шапочке! Вы заплыли за четвертую мель, вернитесь! Вас ждут на спасательной станции!.. Крылов ждет, Иван Андреевич, и Римма Казакова, оба жалуются, что вы их забыли! Поторопитесь к ним! (Машет рукой.)
З а м я т и н а (негромко). Ладно, оставайся, я пошла… К моим предостережениям ты глух… Глух, слеп, невменяем, бледен… на ужин не явился… Женя!
Ж е н я. Что?
З а м я т и н а (тихо). Очень может быть, что ты прав, а не я… что я действительно не помню, как это бывает… Ключик будет снаружи. (Уходит.)
Женя уже хотел покинуть свой наблюдательный пункт, но в домике зазвонил телефон. Не сразу решившись, Женя вошел в помещение и взял трубку.
Ж е н я. Алло!.. Да… но я не дежурный… Случайно так вышло, что я замещаю… А вам Катю? Она скоро будет, она в воде… А откуда вы знаете меня? Интересно… Я говорю, интересно, как описывала… Никто не прячется от людей, просто у нас свободного времени мало… Да, Катя тоже употребляет это слово, но я надеюсь, что не всерьез… Потому что дружеская помощь не называется репетиторством… Я сказал — дружеская… Что значит «только»? Знаете, это вы у Кати спросите, вы ведь пока только ее приятельница?.. Да не могу я исповедоваться, девушка, не намерен, мы незнакомы… Для чего?.. Нет, вы скажите, для чего «для этого» она еще мала?.. Туманно… Ну вот что: стоп! Когда люди так говорят о своих друзьях с посторонними, они тем самым и о себе говорят неважно!.. Да, считаю… Ах, вы только проверяли… Ну и как, проверили?.. Вот и отлично. Что передать Кате?.. Хорошо, так все и скажу. Только я не расслышал: Инна или Нина?.. Ясно. И вам приблизительно того же. (Положил трубку. Вышел на террасу и видит Катю на качелях, она в коротеньком махровом халатике с капюшоном. Спускается к ней.) Не замерзла?
К а т я. Да сейчас теплее, чем днем. А ты чего никогда при мне не купаешься? Неудобно показаться ученице без брюк?
Ж е н я. Тебе звонила Инна. Просила передать, что гадость, о которой ты знаешь, сделала тебе не она, а ее заведующая.
К а т я. Врет, наверно… Но она-то исправила эту гадость?
Ж е н я. Про это она не говорила.
К а т я. Ладненько… Если не убрала, я тогда сегодня разобью ей витрину!
Ж е н я. Витрина — это на местном жаргоне лицо?
К а т я. Витрина — это витрина. Где она выставляет свое искусство…
Ж е н я. А-а… Фотоискусство? Тогда я знаю, о чем идет речь.
К а т я. Ты… видел?
Ж е н я. Катя, давай не будем об этом. Я не осуществляю никакого контроля над тобой за пределами той области, где нужна моя помощь… Я спрашиваю о другом: почему ты опять увернулась от показа? Неудобно же, в самом деле, чтобы Замятина гонялась за тобой: «Катя, почитай мне стишки!..» Ну несерьезно же… Кому это больше надо?
К а т я. Как будто ты не знал, что я вообще несерьезная… Ну боюсь я, Женечка! Я лучше ей полы буду мыть каждый день, чем пять минут выступать, экзаменоваться…
Ж е н я. Тогда она рекомендует тебя в бюро добрых услуг. А при чем тут театральное училище?
К а т я. Прямо облава на меня какая-то… загоняют девочку в угол! И у всех, главное, это от самого лучшего отношения, вот фокус-то! Раскачай меня…
Женя раскачивает качели.
Сильней, чего боишься? Женя, значит, с кем бы я ни была, тебе до лампочки? Ну неправда же это! Стал бы ты, например, возиться со мной, если б я была замужем? Или если б у меня внешность была не та? Вот душа моя, допустим, такая же, а фасад — как атомная война? Ну и зачем я тебе?
Ж е н я. Катя… это, знаешь ли, некорректная постановка вопроса… неспортивная.
К а т я (довольна). Как удар ниже пояса?
Ж е н я. В этом роде.
К а т я. Значит, у тебя есть слабые места? Беззащитные передо мной? Есть! Вот и нечего притворяться архангелом. «Я не осуществляю за тобой контроля за пределами той области…» Лучше сказал бы, как тебе мой халатик.
Ж е н я. Очень идет.
К а т я (раскачиваясь). Представляешь, он мне задаром достался! На вашем восьмом этаже жила супруга какого-то дирижера или режиссера, я не знаю… И вот ей уезжать, а перед этим халатик был на балконе сутки или двое, ну и, конечно, на нем голуби отметились. Так она побрезговала его брать в таком виде! А стирать уже было некогда. И подарила! Чудны́е люди! Махра, «мэйд ин Италия», а ей, видишь ли, от голубей противно… Голубь же не корова! Теперь даже точечки не найдешь… а запах ее духов, странное дело, еще слышно…
Ж е н я. Катя, ты говорила, что тебе надо уехать отсюда…
К а т я. Ну?
Ж е н я. Я согласен: уехать необходимо. Нельзя тебе жить в постоянном контакте с этим актерским домом…
К а т я (притормозила качели). Это почему же? Если я сама в артистки нацелилась?..
Ж е н я. Если ты ею станешь — другое дело, а пока этот дом влияет на тебя не лучшим образом… Твой дед кто был до пенсии?
К а т я. Дед? Ну, мастером был на молокозаводе…
Ж е н я. А отец? Ты вообще помнишь отца?
К а т я. Как же не помнить, если он смылся от нас, когда я уже кончала восьмилетку… Он авторефрижератор водил от того же завода. Ну, холодильник на колесах, длинный такой. А при чем тут это?
Ж е н я. При том, что можно уйти из рабочей среды, но к интеллигенции не причалить. Вообще ни к какому берегу не пристать. И довольствоваться обносками, перепадающими из этого дома актеров!..
К а т я. Да новый совсем халатик! «Обно-осками»!
Ж е н я. Я не только о вещах, я говорю о понятиях, модах, о шкале ценностей… Тебе кажется, там люди искусства, образцы вкуса и умения жить современно, красиво… да? Не всегда, Катя!
К а т я. Хочешь сказать — не все то золото…
Ж е н я. Вот именно! И потом, это дом отдыха. О т д ы х а, понимаешь? У людей, даже у самых достойных, расслабленный душевный режим. То есть их умственная жизнь заведомо адаптирована, их внутренние установки нестрогие, свободные от обязательности… И на здоровье, никто их не упрекнет, ведь это одна двенадцатая их жизни! Ты их в работе не видишь, а она — тяжелейшая, на износ…
К а т я. И зачем я про халатик сказала? Сегодня всю дорогу будешь прорабатывать?
Ж е н я (с горечью). Видишь, как ты… Похоже, что я и впрямь занимаюсь «отапливанием космоса».
К а т я. Красиво ты все говоришь, но я не согласна. Одна двенадцатая… Высчитал! «Тяжелейшая работа»… Это в искусстве-то? Они что, после отпуска сразу делаются на тебя похожи? Никогда не поверю! Они и в Москве умеют жить, и в Риге, и в Ленинграде… Ты вообще един такой, понял?