а экзамены, и, я думаю, в Москве тебе лучше всего остановиться у нас…
К а т я (тихо, боясь спугнуть свое счастье). Это что, сама Ксения Львовна так сказала?
Ж е н я. Ну, не сказала еще, так скажет, что тут особенного.
К а т я. А вам жилплощадь позволяет? Сколько метров у вас?
Ж е н я. Какая разница? Комната у тебя будет…
К а т я. Отдельная? Конец света… (Пауза.) А нельзя мне поехать сразу с вами? Как только путевка у вас кончится?
Ж е н я. Почему нельзя? По-моему, и можно и должно… Тут слишком много отвлекающих факторов. Тебя надо под домашний арест, и я это в Москве обеспечу…
К а т я. Я на все согласна, Жень. Что ты скажешь, то и будет… Только вот плечо мое…
Ж е н я. Что с ним?
К а т я. Да так… сожгла, наверно.
Ж е н я. Ты ж загорела давным-давно… да и солнышка такого сильного не было.
К а т я (села на топчане). Ты мое солнышко. Ты мой «отвлекающий фактор». Ты мой Константин Сергеевич, мой Владимир Иванович… Ты мое «учение с увлечением»… Ты мой Кант, мой Лермонтов, мой Ален Делон, мой Олег Янковский…
Ж е н я (ошеломлен). Та-ак… И что же нам, Катенька, теперь делать в свете этого?
К а т я. В свете? Правда, миленький, ну его, гаси, нечего при нем делать!
Ж е н я. Зачем, Катя? То есть я знаю зачем… Я хочу сказать: стоит ли?
К а т я. Господи, да кто ж это спрашивает?! Чему быть, того не миновать…
Женя выключает свет. Потом Катины руки стащили с него пиджак. Поцелуй. И вдруг — телефонный звонок.
Не обращай внимания.
Ж е н я. Опять какой-нибудь Откидач?
К а т я. Какая разница…
Звонки повторяются.
Ж е н я. Трудно не реагировать, раздражает. А вдруг это важно? Вдруг кого-нибудь надо срочно спасать?
К а т я. Ой, да не выступай ты!.. Молчи. И ни о чем не думай…
Ж е н я (включил свет, берет трубку). Не могу я так… Алло, вас слушают… А, здравствуйте. Узнали меня, да?.. А что, вы из-за меня одного не запираете? Ой-ой-ой, неудобно-то как… Катя, это мама.
К а т я. Ну зачем подошел, чудо-юдо, кто просил тебя?
Ж е н я (в трубку). Вы извините, я скоро буду… (С мрачной иронией.) Видите ли, программа, оказывается, очень обширная…
Свет гаснет. Это Катя выключила его.
Прошло несколько дней.
Жаркий пляжный день и к тому же воскресный.
К а т я усиленно развлекает и просвещает отдыхающих через динамики. Радиорубка у нее помещается в том углу, что отгорожен ситцевой занавеской — впрочем, не от зрителя. Оттуда мы будем слышать пластинки, напетые нашими эстрадными звездами, и тексты, которые Катя читает в микрофон, причем иногда в сопровождении музыки. С такой мелодекламации и начнется эта картина.
К а т я (читает с листа). «…В нашей стране дорог каждый человек. И как порой бывает тяжело, когда несчастный случай уносит от нас молодую цветущую жизнь. Именно таким — цветущим, полным сил и надежд — запомнился товарищам тридцатидвухлетний Николай Лубяко, приехавший к нам из города Макеевка. Четырнадцатого июля прошлого года Николай с утра решил отметить национальный праздник французского народа — взятие Бастилии. Это выразилось в распитии спиртных напитков, сначала на территории пансионата, а затем на пляже, что строго запрещено постановлением нашего горсовета. В состоянии опьянения Николай пошел в воду, несмотря на предостережения отдельных граждан, которых он вместо благодарности всячески оскорблял. Алкоголь сделал свое пагубное дело. Светлый день взятия Бастилии стал последним днем жизни Николая Лубяко. Товарищи отдыхающие! Помните: Балтика не прощает легкомыслия и неосторожности. В ответ на ту радость, которую море доставляет нам, оно требует от каждого сознательного соблюдения правил поведения на воде».
На этом Катя завершает главу или параграф, ставит пластинку «Ах, где мне взять такую песню» в исполнении ансамбля «Орэра» и выходит на балкон, смотрит в морской бинокль.
А к станции поспешает З а м я т и н а. Она воздевает кверху руки, в одной из которых ярко-желтый зонтик; она одета в цветастую длинную юбку и свободную блузу; на голове шляпка из рисовой соломки.
З а м я т и н а. Катюша! Это же поэма у тебя! Я пришла сказать, что артисты просто рыдают… впрочем, неартисты тоже… Кто тебе писал эти божественные терцины?
К а т я. Это не терцины, Ксения Львовна, это райисполком заставляет и милиция. А кто писал — не знаю.
З а м я т и н а. Вот что тебе надо исполнять на показе! Причем с той же серьезностью… Слушай, попить у тебя найдется что-нибудь?
К а т я. Подымайтесь, — конечно!
З а м я т и н а (взбираясь по ступенькам). В басне ты очень стараешься рассмешить, а результат получается обратный… Катя, этот патефон нельзя приглушить? Человек спрашивает, где ему взять такую песню, — я, например, тоже не знаю… И о любви, и о судьбе, видишь ли… Вопрос интимный, можно и потише.
Катя убавляет звук в своей радиорубке и открывает бутылку минеральной воды, подает Замятиной напиться.
Восторг! Холодненькая!.. А где наш философ?
К а т я. А он вас ищет! Он говорит, что с вечера застал вас спящую, а к завтраку пришел в десять, вас уже не было, а ему что-то надо…
З а м я т и н а. Да, мы почти двое суток не виделись. Дела у него серьезнейшие… Не так ли? Нет, я не в претензии, Катенька, я все понимаю!
К а т я. Ксения Львовна, мне можно у вас спросить такой вопрос?
З а м я т и н а. Попробуй. Если смогу, я тебе отвечу ответ!
К а т я. Ну, неудачно сказала, я извиняюсь… Понимаете, мне и хочется и надо все знать про вашего Женю. Все… Вот, например, что у него с ногой?
З а м я т и н а. Его сбила машина, когда он кончал десятый класс…
К а т я. Да-а? А я думала — от рождения…
З а м я т и н а. Нет, от рождения у него заскок, который привел к этому несчастью… Было доказано, что шофер не виноват, что ситуация возникла исключительно по вине пострадавшего… Даже мне смогли это доказать, представляешь? И я еще сказала шоферу: спасибо, голубчик, что изловчились не убить его…
Пауза.
У тебя пластинка кончилась.
К а т я. Плевать.
З а м я т и н а. Очень он, по-твоему… неполноценный?
К а т я. Да я не поэтому спросила! Вы моего отношения не знаете… Это я, наверно, перед ним неполноценная, но только не он передо мной!
З а м я т и н а (простецки). Что, влюбилась-таки?
Катя молчит.
Да… Сейчас тебе, по-моему, верить можно. Я сравниваю с твоим вчерашним показом…
К а т я. Так то ж показ… Еще бы! Вы с Женей оба хотели — ну я и старалась, изображала…
З а м я т и н а. Постой, что значит «вы хотели»? А ты? Ты уже о театральном училище не мечтаешь, охладела, что ли?
К а т я (рассеянно улыбаясь). Почему, мечтаю…
З а м я т и н а. Странная интонация.
К а т я. Нет, правда, мечтаю… Еще как! Все ведь теперь на этом сходится, на Москве то есть. Извините, надо все-таки поставить пластиночку… (Убежала.)
З а м я т и н а. А если б Женя был из Макеевки? Надо понимать, Макеевка стала бы крупнейшим театральным центром…
Новая пластинка исполняет «Стою на полустаночке в цветастом полушалочке…».
К а т я (вернулась). Ксения Львовна, мне на берег надо, вы посидите? Там пионерлагерь привели на праздник Нептуна. И под это дело они взяли у меня инвентарь без расписки… Если не проследить — растащат, понимаете?
З а м я т и н а. Катюша, мне хорошо у тебя… Хочешь, я буду менять пластинки, развлекать население?
К а т я. Если вам не трудно, конечно. Но я буду бегать туда-сюда… Мне еще инструкции читать — по оказанию первой помощи утопленникам… (Убежала и снизу крикнула.) Ксения Львовна, Женя идет!
З а м я т и н а. Ну и прелестно… Мы с ним будем на подхвате у тебя… (Перебирает пластинки, в беспорядке разложенные повсюду, и вторит певице с ироническим кокетством.) «Да как же это вышло-то, что все шелками вышито судьбы моей простое полотно…»
Появляется Ж е н я.
Ж е н я. Ты что здесь делаешь… одна?
З а м я т и н а. Здравствуй, внучек, здравствуй, пропащий… Меня оставили, я вот сижу… «На злобу неответная, на доброту приветная, перед людьми и совестью права…»
Ж е н я (перебирает пластинки). Сколько пластинок — и ни одной существенной…
З а м я т и н а (с пафосом). Вот именно! Почему бы тут, на пляже, не исполнить скрябинского «Прометея»? Или «Реквием» Верди?
Ж е н я (игнорирует). Куда ты делась вчера? Оказывается, вы с Катей запирались в кинозале, она читала. А потом?
З а м я т и н а. Потом я была на шестом этаже, там собрались видные мастера покера… Погоди, надо теперь поставить вот это: женщины будут с большим подъемом, я думаю, загорать под песенки Штирлица! (Заводит пластинку из «Семнадцати мгновений весны».)
Ж е н я. Ну полно, Ксеня, мне же хочется знать твое резюме… Я пытал Катю, но она только пожимает плечами…
З а м я т и н а. Ну и я могу пожать.
Ж е н я. То есть?
З а м я т и н а. Если ты считал, что при рождении ее поцеловала фея театра, то это не так. «Чур, твоя ошибочка», как говорят дети. Но девчонка она хорошая, даже лучше, чем я думала.
Ж е н я. Какая она девчонка, расскажу тебе я! Тебя просили о другом… Как это понять — насчет поцелуя феи?
З а м я т и н а. Так и понять. Ну нету там актерских дарований — есть симпатичная мордочка, хорошая фигурка. А естественность сразу пропадает, как только она вылезает на сцену! Деревенеет наша Катя, хоть плачь.
Ж е н я (помолчав). Что же будет?
З а м я т и н а. Вот решай, твоя ведь затея. Ты столько истратил пороху, раздул такое, что теперь дороги назад нет, я не представляю… Она ведь уже совершенно настроилась на Москву, и я подтвердила, что ей можно остановиться у нас… Я дую в унисон тебе! Вдунуть талант в нее не обещаю, но попробую сделать так, чтобы комиссия не была шокирована моей просьбой. Тут, конечно, больше возни с членами комиссии, чем с ней… Но это уже не твоя печаль… Знаешь, вчера после моих слов о том, что ей можно пожить у нас, она схватила мою руку и давай целовать.