(Отправился в детскую.)
М а м а. Оставить моего младшенького голодным? Нет, это слишком… Даже если он дурачок… Никто еще, кажется, не умнел от голода. Людвиг! Людвиг!
Л ю д в и г появляется.
А ну, марш в кухню!
Л ю д в и г. Зачем?
М а м а. Там увидишь, негодяй! Полюбуйся на себя: колготки забрызганы зубным порошком, обшлага мокрые…
Л ю д в и г. Вот ты ругаешься, а глаза добрые. Это тоже такая хитрость, да?
М а м а. Ну-ка, не рассуждай. Сказано: пошел в кухню!
Л ю д в и г. Я знаю, ты мне подсунешь кусок индюшки, да? Хочешь надуть папу?
М а м а. Тссс! Невозможный ребенок… (Шепотом.) Ты видишь сам: без хитрости шагу не ступишь… такова жизнь!
Л ю д в и г. Может, она и такова, а я теперь не таков. Не хочу есть исподтишка, не хочу никого водить за нос! (Убегает из норы, в дверях выкрикивает.)
Да здравствует правда во веки веков!
А плуты достойны одних тумаков!
(Исчез.)
Выходят П а п а и Л а б а н.
М а м а (в слезах). Вы слышали? Слышали, как он перевернул наш семейный девиз?
П а п а. Да, да — яснее, чем хотелось бы! Я отвинчу ему голову! Где он?! Где этот выродок?! Лабан, сынок, ты видишь, дело серьезное, он далеко зашел… Лора, я тебя спрашиваю: где мальчишка?
М а м а. У-удрал…
Л а б а н. Спокойно, предки. Он не стоит того, чтобы так психовать. Будьте уверены: под моим чутким руководством эта белиберда в два счета выскочит из его головы. Тебе, отец, не придется краснеть за него перед дедушкой…
П а п а. Я надеюсь, Лабан… Иначе я его сам, своими руками…
Л а б а н. Папа, ну зачем такие слова? Увидишь, я приведу его в норму… К общему знаменателю, так сказать.
М а м а. Только помни, Лабан: в этом возрасте дети страшно ранимы!
Л а б а н (со смехом). Да? По-моему, ты говоришь о цыплятах, мама. Мы, лисы, несколько от них отличаемся. Да… Ну что ж, пойду повожусь с этой малявкой… раз уж вы в такой истерике. Были у меня другие планы, куда более занятные, ну да ладно… Привет!
М а м а. А завтрак?
Л а б а н. Мерси, я уже навернул там индюшатины — вы слишком долго бились с этим ранимым, мне надоело ждать. (Уходит.)
М а м а. Знаешь, отец, я бы не хотела видеть своего младшенького точно таким, как Лабан. Меня что-то пугает в нем…
П а п а. Я знаю, он — хам! Но лучше все-таки хам, родной и понятный, чем благородный отщепенец, от которого неизвестно чего ждать!.. Накапай-ка мне, дорогая, валокординчику…
Мама дрожащей рукой начинает капать лекарство в рюмку. На два голоса они подавленно считают капли…
На лесной тропе. Л ю д в и г 1 4 - й кидается шишками, норовя угодить все в одну и ту же неведомую нам мишень, и распевает песенку, чтобы заглушить голод:
Может, я еще мал?
Может, я дурачок?
Может, в этих делах я совсем новичок?
Может, все осмеют
Это мненье мое, —
Только мне надоело вранье!
Мне за хитрость не надо
Похвальных листов,
Ни лесных орденов,
Ни чинов, ни постов…
Но обидный вопрос
Мой смущает покой:
Неужели один я такой?
Говорят, я не лис,
Говорят, я осел,
Говорят, вообще неизвестно, кто я…
Может, это и так,
Может, я себе враг,
Только очень тошнит от вранья!
Появляется Л а б а н.
Л а б а н. Тошнит от вранья, говоришь?
Л ю д в и г. Я не говорю, я пою.
Л а б а н. Да слышу… Только зря ты дерешь глотку, малыш: аплодисментов не будет. За такие песни в лесу никто не хлопает… разве что по шее. Спички есть?
Л ю д в и г. Откуда? Я же не курю.
Л а б а н. Да мне не курить, мне — в зубах поковырять: мясо застряло. (Находит подходящую щепку.)
Л ю д в и г (проглотил слюну). Индюшка, да? Я вот не стал есть, и правильно сделал: зубы целей будут.
Л а б а н. Вот опять глупость сморозил. Беречь зубы, чтобы щелкать ими от голода, — ну и ну! Вот что, малыш: я приставлен учить тебя уму-разуму, а на пустое брюхо ученье впрок не идет — одно мученье будет. Так что на теорию мы сейчас наплюем, а сразу перейдем к практике — зацапаем какую-нибудь куропаточку. Лады?
Л ю д в и г. Как, хитростью?
Л а б а н (с издевкой). Нет, наивностью! «Куропаточка, прелесть моя, позволь, не в службу, а в дружбу, слопать тебя…»
Л ю д в и г. Я не хочу есть, спасибо. Я хочу посмотреть, как живут люди.
Л а б а н. Лю-юди? Это еще зачем?
Л ю д в и г. Интересно, они тоже только и делают, что ловчат и надувают друг друга? Или они как-то по-другому добывают еду?
Л а б а н. А ты сходи к ним, попроси поделиться опытом! Вон, видишь там, на другой стороне поля, коробку с окнами? Это и есть людская нора. А рядом коробки без окон — это домишки для коров, лошадей, овец… это нам без интереса. Если уж нанести туда визит, так в тот главный маленький домик, где живут куры, цыплята и яйца… Вот где нашему брату есть занятие по вкусу и по способностям! Хочешь, попробуем, когда стемнеет?
Л ю д в и г. У тебя сейчас лицо стало ну совершенно бандитское…
Л а б а н. Оставь мое лицо в покое. Я спрашиваю: идешь на дело или нет?
Л ю д в и г. «На дело» — нет. Вот просто поглядеть я бы сходил…
Л а б а н. Ну, это не разговор, а сюсюканье на уровне детского сада. Что значит «поглядеть»? Если тебя схватят, ты скажешь, что пришел только поглядеть, и думаешь — отпустят? На экскурсию он захотел!
Л ю д в и г. Ты сам боишься! Боишься, боишься, я вижу! И даже знаю кого: пса Максимилиана, про которого сам папа говорит, что это враг номер один!
Л а б а н. Ну, под каким он номером, я не знаю, но после отца я буду первым, кто обманет это кривоногое страшилище! Первым из всех нас, усек?
Л ю д в и г. Один хвалился, да в лужу свалился!
Л а б а н. Ты как со мной разговариваешь, малявка? Я требую уважения, понял?!
Л ю д в и г. Три ха-ха! Ты еще любви потребуй!
Л а б а н (чешет в затылке). Да… Старик, кажется, прав: ты далеко зашел…
Появляются зайцы Т у ф ф а - Т у и Ю к к е - Ю.
Л ю д в и г. Привет! А я вас жду, жду…
Т у ф ф а и Ю к к е. Доброе утро!
Л а б а н. Это и есть твои друзья, братишка?
Т у ф ф а. Мы и есть, а что? Людвиг, топай с нами, не пожалеешь!
Ю к к е. Горностаи сказали, что в киоск завезли свежие медовые пряники!
Т у ф ф а. И что они нарасхват!
Ю к к е. Мы разбили свою копилку, представляешь? Ну того, глиняного кота…
Т у ф ф а. И подсчитали, что нам хватит на пять фунтов! Айда с нами, угощаем.
Л ю д в и г. Это здорово — я голодный как волк!
Т у ф ф а (быстро оглянулся). Ну, волков вспоминать не обязательно.
Ю к к е. В такое чудесное утро неохота думать про всяких уголовников. Так ты идешь?
Л а б а н. Он думает, удобно ли это передо мной, — у нас было назначено занятие… Но я отпускаю тебя, малыш. Идите, братцы, только глядите не объешьтесь этими пряниками — пять фунтов многовато для вас троих… А мне все равно некогда: общественное поручение. Надо обойти всех подряд, от Косули до Медведя, от Черепахи до Кабана… Собираю пожертвования. Кстати сказать, это делается для вашей породы, любезные зайцы, для ваших несчастных соплеменников…
Т у ф ф а. А что такое?
Ю к к е. Мы ничего не знаем…
Л а б а н. Как? Вы ничего не слыхали про Желтого Питона? Про этого гада, который потряс и возмутил всех, имеющих сердце?
Л ю д в и г. И мне ты ничего не рассказывал…
Л а б а н. Да пол-леса уже знает! А тебя я жалел, ты у нас слишком ранимый… Значит, стряслось это не у нас, а в лесу Святого Августина, по ту сторону Большого оврага. Там Желтый Питон захватил в заложники ровно семьдесят семь зайцев, в основном женщин и детей. Держит их в своих страшных объятиях и требует огромный выкуп за их жизнь. Причем срочно! Если сегодня к заходу солнца он не получит половину этого выкупа, двадцать два зайца будут съедены. Такие дела. Моя задача — разбудить совесть каждого, у кого она есть, и собрать нужную сумму для этого детоубийцы, этого террориста, этой кровожадной твари… Не знаю даже, как назвать его… слов не хватает. Представляете, каково этим несчастным?
Т у ф ф а. Ужас!
Ю к к е. Я даже вспотел… И как-то расхотелось пряников — правда, Людвиг?
Л ю д в и г. Да… почти совсем расхотелось… Лабан, а мне можно с тобой?
Л а б а н. А не струсишь? Ну, тогда давай прощайся с друзьями… Времени — в обрез, десятки жизней на карту поставлены!
Т у ф ф а. Так возьмите же наши сбережения! Или у нас, по-вашему, совести нет?
Ю к к е. Все до последней кроны возьмите! Мы не какие-нибудь бессердечные…
Т у ф ф а. Тем более, у нас в лесу Святого Августина полно родственников…
Ю к к е. Может, и они в беде… Берите!
Л а б а н. Ну что ж… (Забирает деньги.) Жалко мне, ребятки, оставлять вас без медовых пряников… но, с другой стороны, сочувствие униженным и оскорбленным — это главная заповедь, все мы должны ей следовать с детства…
Т у ф ф а. Юкке, надо срочно домой — рассказать родителям!
Ю к к е. Людвиг, ты в самом деле решился идти? Ой, смотри осторожней! А мы побежали… Если увидите этих несчастных пленных, крикните им, что мы их не оставим!
Т у ф ф а. Что мы будем бороться за них, что мы уже боремся! И пожалуйста, не опоздайте до захода солнца!
Убегают.
Л а б а н. Не волнуйтесь, это будет гораздо раньше! К заходу солнца киоск уже будет на замке…
Л ю д в и г. Какой… киоск?
Л а б а н. В котором мы сейчас с тобой купим пять фунтов ароматных медовых пряников!
Л ю д в и г. Ты… все наврал им?
Л а б а н. Оцени, как сработано! Они сами выворачивают карманы, они готовы были заложить собственные уши, эти дурачки… Вот так надо действовать — изящно, без пережима, без вульгарных криков типа «Кошелек или жизнь?»… Дельце обделано классно! Признаешь?