Понуро, подавленно брел он восвояси, к мотоциклу.
- Катька… Что это?! Мамочки… - Инка не знала, оказывать ли первую помощь, задерживать ли этого "амбала"…
- Ты что же, бандюга, с девчонкой сделал?! Да я сейчас милицию!… Горилла безмозглая, уголовник! - кричала она. - Далеко не уйдешь… Через двадцать минут протокол на тебя будет!!!
Но Катя считала как-то иначе. Выгибаясь и запрокидывая голову, чтобы кровь не так обильно текла из носа, она проговорила несуразное:
- Догони… Скажи, что все правильно… я не в обиде…
- Чего-чего?!
- Не в обиде… И никакого не надо протокола… Черт, хлещет как… Он не мог по-другому… и я тоже… вот и разобрались. Мама, затылок!
Мотоцикл зарычал и рванул с места.
21.
Ксения Львовна Замятина и ее внук находились в центре местной цивилизации, шли вдоль магазинных витрин. Разговор был о Кате.
- Значит, ты похвалила ее копчушки - и все? - допрашивал Женя с пристрастием.
- Пардон, а что я должна? Разучивать с нею текст басни? Она же текста еще не знает! А я столько слышала от поступающих этих "Волков и Ягнят", "Ворон и Лисиц", "Кукушек и Петухов", что - уволь, пожалуйста… Меня можно изваять в бронзе рядом с Крыловым, я достойна уже… Сидит Крылов, а на плече у него - этакая старая ворона! Только вместо сыра у нее в клюве - студенческий билет…
- Щемящий образ. А Катя - Лиса, так надо понять? - у него желваки заходили от возмущения.
- Окстись! Если всюду тебе мерещится ее славная мордочка, - я за это не отвечаю…
Он замедлил шаг. Поглядев на него, бабушка поспешила раскаяться:
- Ну не гневайся, ну не буду… Понимаешь, меня сбивает с толку неясность твоей роли. Или то, что их сразу три!
- Какие еще три?
- Культурно-просветительная - раз. Организационно-меценатская, связанная со мной, с какими-то видами на меня, - это два. И, наконец, главная… определи ее, как хочешь, сам… но, по-моему, там все решает Эрос…
Женя почему-то ударил палкой по урне для мусора, случившейся по пути.
Но факты - полупризнал:
- Занятно. Ну допустим, допустим… Дальше-то что?
- А дальше - у меня маленькое опасение… только ты не рычи, я была бы рада ошибиться! Женька, а не может быть так, что самой Кате требуется только второе? Чтоб вытащили ее в Москву и поставили на лестницу-чудесницу, везущую куда-то вверх? А вся культура и вся лирика - это так… сбоку припека?
Он посмотрел на нее так, что она закрыла рукой лицо в комическом испуге.
- О, Боже… Марат, Дантон и Робеспьер, вместе взятые! Сказала ведь: это предположение только и дай Бог, чтоб оно было ошибочное…
Около фотоателье Замятина вздохнула:
- Хотела еще одну вещь сказать чисто фактическую, но ежели из-за этого я враг, - не буду.
И пошла дальше.
- Скажи, - попросил Женя. - Скажи, это важно мне.
- Вот именно: нельзя ведь, чтобы тебе долго вешали на уши холодную вермишель? Мы сейчас прошли фотосалон… вернись, глянь на витрину.
Женя вернулся. Центральное место в экспозиции фотографий занимала та, где Катю обнимал матрос.
- Ну и что? - быстро спросил Женя. - Ну и что?
Но потом замолчал надолго. Матрос, известный нам под именем Костика, выглядел счастливчиком. Катя, хотя и уступала ему по части ликования, красовалась на главной улице по праву. Оба были в тельняшках, и очень вызывающей получилась у нее свободная от лифчика грудь.
Чтобы увести Женю оттуда, Замятиной пришлось вернуться за ним и взять его под руку:
- Пойдем, мне надо еще на почту…
22.
К телефонной кабинке со словом "Москва" на стекле была очередь, как всегда. Ксения Львовна закрепилась в ее хвосте и вышла на порог покурить. Женя что-то чертил на испорченном телеграфном бланке. Потом поднялся из-за стола и, вялый, рассеянный, тоже вышел наружу. Не глядя на бабку, произнес:
- Сегодня, ты говорила, тебя везут в Домский собор?
- Да, а что? Второй билет есть, но ты ведь заранее сказал, что не сможешь?
- Я смогу, пожалуй. Был назначен урок, но я отменю.
- Ну да… в конце-то концов, ты ж на отдыхе…
- Вот именно.
Они прохаживались там, у входа на переговорную. Неспокойно было Ксении Львовне: слишком явно и на глазах поскучнел ее Женька. Она решилась вернуться к болезненной теме:
- Слушай-ка… наверно, я зря в это влезла. Ты не особенно прислушивайся.
- К чему?
- Ну к моим предостережениям, страхам. Если тебе хорошо с ней - это и есть главное, вероятно. А матрос этот… очень может быть, что он - вариант моего Лаэрта… Студент мой, Лаэрт Курдиян, уходил в армию и попросил меня сфотографироваться с ним на память. Ну доставила я ему это удовольствие, а как иначе? И не думаю, что его девушка должна теперь шибко мучиться… А по-твоему?
Женя улыбнулся только.
- Она мне вообще-то симпатична…
- Девушка Лаэрта?
- Да Катя твоя! Ты прости, Женька… может, я действительно забыла, как это бывает… Знаешь, дай пенсионерам власть - за поцелуи штрафовали бы на санэпидемстанциях!
Он кивнул, усмехаясь. Какое-то время они еще топтались на каменном крыльце. Потом Женя подошел к местному автомату, он висел тут же.
- Смотри, тут указан телефон спасательной…
- Так позвони! Или ты решил не отменять ничего?
- Вот думаю… Нарушить слово, отменить ради концерта урок - в этом есть что-то немузыкальное. А?
23.
Инка поменяла холодный компресс на катиной физиономии.
- Очень раздуло? - спросила Катя, хотя зеркальце держала в руке.
- Да терпимо… я думала, хуже. Интересно вот что: теперь это семейство навсегда отвалило от тебя или опять будет швартоваться?
Телефонный звонок. Подошла Инка.
- Да? Алло? Ну что молчите-то?
Швырнула трубку.
- Борис, наверно. Хотел послушать, дышишь ты еще или нет.
Аппарат зазвонил снова.
- Спасательная! - грубым голосом сказала Инка в трубку. - Не Катя, нет… А кто спрашивает? Огарышев? Что-то не слыхала… Это, случайно, не вы репетитор ее?
Катя хищно, стремглав выхватила у нее трубку; компресс при этом полетел на пол.
- Сам позвонил, надо же… Спасибо! Женя, можно я не приду сегодня? Нет-нет, я хотела попросить: давай наоборот - ты ко мне? Потому что… одну очень-очень важную вещь мне надо сказать. Такую, что у меня удобней. Да. И спросить… Не по прочитанному, - по жизни! Одна я буду, одна! Когда? Аккуратней только дорогу переходи…
И положила трубку. И как-то незряче посмотрела на Инку. А Инка встала, деловито оглядела помещение.
- Свечи есть?
- Есть… а зачем?
- Доставай. Две свечи, больше не надо. И негромкую музычку. Лучше даже классическую. Найдется такая?
- Симфонии, что ли? Нету… откуда? Ин, а зачем?
- Ну что "зачем"? Я поняла, что ты решила: сегодня или никогда - правильно? А для такого вечера нужен душевный комфорт… чтоб никакой казенщины. Прейскурант на стенке - за что какой штраф - я снимаю… Нету классической - поставь Мирей Матье: лучше, когда не по-русски… А за нос не переживай, он глаза не бросается… если, тем более, полумрак…
- Да у меня еще затылок болит! И губа.
- Вот губе потерпеть придется: еще не так заболит. Ясно? Теперь - что надеть? Индийский твой пуссер из хэбэ - не здесь у тебя? Нет? А, черт… О, короткий халатик! Еще лучше даже. Надевала при нем?
- Один раз. Да он не особо внимание обращает…
- А ты сама обрати!
Попутно они делали уборку.
- Что еще? Кофе растворимый есть?
- Мне аэрофлотского достали, тридцать пакетиков.
- Я возьму десяточек. Потому - заработала. Или нет? - Инка зажгла свечи. Катя приготовила кофейные пакетики.
- Вот, забирай… - Поцеловала подругу. - И уходи, Инночка. А то он застесняется, ты не знаешь его.
- Да ну? Я думала, в Москве не осталось уже стеснительных…
24.
- Можно, входи, - сказала Катя и опустила звукосниматель на долгоиграющий диск. Женю встретила песня "Чао, бомбино, сори". Он щурился, улыбался, вдыхал запах свечей и духов (прежде Катя не так щедро ими пользовалась… Разлила случайно? Он не решился прямо спросить).
- Добрый вечер. У тебя случилось что-нибудь?
- Нет, нормально все… Только я не все прочитала, что ты велел. не мой сменщик веслом заехал по носу, случайно… Ну и в голове после этого вроде как смеркается… Садись.
- Что, и сейчас больно?
- Нет-нет. Если хочешь, можем позаниматься для начала… А потом отдохнем.
Он рассмеялся.
- Что я смешного сказала?
- "Если хочешь"! Ну, допустим, хочу. Только хватит моих монологов - сегодня твоя очередь поговорить. Могла бы?
Вместо ответа Катя стала быстро листать книжку, нашла нужную страницу и подала Жене, ткнув пальцем: - Вот отсюда…
- Начинать?
Он кивнул, и она приступила "с выражением":
- Станиславский. Годы жизни и деятельности: 1863 - 1938-й. Первая фамилия его - Алексеев. Происходил из купцов, но к купеческим занятиям имел равнодушие. Он мог все богатство отдать за театр. Вместе со своим другом Владимиром Ивановичем он открыл новый способ игры для всех артистов, не только нашей страны, но сначала, конечно, нашей. Ему хотелось, чтобы зрители верили, как дети, и даже не понимали: где это они очутились… и чтоб сами артисты думали, что это не выступление, а жизнь. Раньше они думали, что выучить роль, загримироваться и надеть костюм того человека - это уже все, а Станиславский учил, что - нет, он им кричал: "Не верю!", и они начинали снова, а он опять не верил, и они, уже Народные и Заслуженные, все нервы себе изматывали, а все-таки не получалось, как ему надо, и тогда он выходил сам и показывал. Показывал он гениально, все восхищались. Как он показывал, так никто не мог, но искренности у них становилось уже намного больше, и тогда сам Станиславский смеялся, как ребенок в пенсне - от радости, что похоже на жизнь… Он сделал свою первую постановку про царя Федора… - она вдруг остановилась с разгона, чтобы спросить: -