Ни судьба отряда Когана, ни судьба его самого мне точно не известны. За гатью стрельба длилась до ночи, затем часа на два прервалась, но ранним утром, едва рассвело, возобновилась и затихла лишь к полудню. Кажется, нескольким зэкам все же удалось уйти, но насколько далеко — я не знаю. С беглыми на острове — собственно говоря, они и не были беглыми — охрана управилась быстрее, здесь дело было кончено еще утром. Солдаты с собаками дважды цепью прошли остров и частью выловили, частью перебили зэков. Потеряв полтора десятка своих людей, они были очень озлоблены и при малейшем сопротивлении сразу стреляли.
Вторую половину дня 3 июля Петр дал охранникам на отдых, а 4 послал большую их часть за трупами, которые велено было собрать, сложить отдельно на кладбище: зэки, вольнонаемные, убитые конвойные — сосчитать, а потом зарыть, зэков — в общую могилу. В это время Петр еще не знал, что мшанниковские евреи бежали, и был уверен, что они среди мертвых. Оставшимся зэкам была по спискам устроена общая поверка, а затем Петр тех из них, кто во время побега Когана находился вне лагеря, стал вызывать и по очереди допрашивать: кто и с кем был, куда пошел, что делал. Когда поверка подтвердила, что в лагере живых евреев нет, он был рад этому и снова подумал, что теперь все в порядке.
4 июля из-за жары трупы уже начали разлагаться; Петр боялся новых побегов, не выпускал заключенных за зону, и охранникам надо было таскать убитых самим. Многие тела лежали за три-четыре километра от лагеря, их находили в лесу, на болоте, в поле, на лугу, в поселковых домах, в заброшенных шахтных выработках; к ночи охранники так умаялись, что едва держались на ногах, и Петру, чтобы принести последних, пришлось дать им в помощь зэков из обслуги. Тяжелее всего конвойным было от запаха, почти каждого из них, пока в нем хоть что-то было, выворачивало наизнанку, и за все время этой работы они не съели ни крошки.
Целый день очных ставок и допросов — Петр допрашивал и пленных из людей Когана, и тех, кто присоединился к Когану во время побега, и зэков, которые остались на острове, — дал результаты, и вечером он уже имел четкую картину того, что происходило и на лугу, и на пристани, и в лесу, — где, когда и кто был. Что вчера они у мостков разделились на своих и чужих, а затем ушли со своими, сильно облегчило ему дело. Зэки хорошо знали и называли, с кем были, и он, сведя для проверки несколько раз их показания, убедился, что они точны и его расчеты правильны. Во время этих допросов его однажды насторожило, что никто ничего не говорит о мшанниковских евреях, то есть их все видели и помнили, на лугу безошибочно рисовали место, где они лежали во время обстрела, но дальше евреи из показаний исчезали, однако Петр был настолько доволен, что евреи не ушли с Коганом, и значит, если кто из его людей и сумел скрыться, — евреев, во всяком случае, среди них нет, что тут же об этом забыл.
Все убитые при восстании Когана были похоронены, вернее, просто закопаны в ночь с 4 на 5 июля. Это произошло, хотя Петр говорил Матфею (тот был старшим в отряде, который искал и носил трупы на кладбище), чтобы без него ничего не делали и обязательно отложили погребение до утра. Было известно, что он собирается произнести надгробное слово над каждым из убитых конвойных и похоронить их с воинскими почестями, так, как хоронят солдат, погибших в бою. Он считал, что должен что-то сказать и над могилами римлян, и над общей могилой зэков, как-то объясниться и попрощаться с ними.
Когда он вел допросы, ему не раз приходило в голову, что, конечно, было бы правильно разделить зэков и мшанниковских евреев и похоронить их порознь. Но потом Петр решил, что делать это не надо — в конце концов зэки повторили судьбу евреев, из-за них погибли и в итоге мало в чем от них отличались. Естественно, Петр также считал, что солдаты и римляне будут, как и принято, похоронены в гробах, а не просто положены в землю, и днем 4 июля сам распорядился в лагерной столярной мастерской, чтобы к утру следующего дня все потребные гробы — семьдесят или семьдесят две штуки — были готовы. Но они никому не понадобились, ждать их никто не стал. Матфей даже не забрал в лагере те, что уже были сколочены. Единственное, что он сделал, это вырыл каждому римлянину и конвойному по могиле, причем сначала Матфей и их собирался для скорости похоронить вместе с зэками. Но эти отдельные могилы были не лучше общей; хоронили покойных в такой спешке и ночью, что Матфей и не пытался опознать убитых — многих к тому времени вряд ли бы и удалось опознать. Трупы сваливали в первые попавшиеся могилы, кого в какую — неизвестно, и надгробные таблички с именами, званиями, годами рождения и смерти, которые были позже установлены на Мшанниковском кладбище, совершенно условны: если где написанное на них и соответствует истине, то лишь по чистой случайности.
Конечно, получилось не по-людски, но поздней ночью, когда последние трупы убитых были наконец принесены на кладбище, Матфей понял, что тянуть с захоронением до утра, как распорядился Петр, невозможно. Тела разлагались так быстро, что охранники уже не рисковали к ним подходить, да и зэков принудить таскать мертвых становилось все труднее. Наверное, Матфею надо было просто присыпать трупы землей, но ему это не пришло в голову. Около часу ночи он, в полной темноте оставив охранников и зэков рыть могилы, пошел в лагерь спросить Петра, что делать дальше, и сказать ему, что ждать до завтра нельзя, но тот спал прямо у себя за столом, в кабинете, где целый день вел допросы, Матфей пожалел его и не растолкал. Он, как они и договаривались, положил на стол лист бумаги с точным числом убитых — отдельно охранников, римлян и заключенных — благодаря разной одежде их, слава богу, хоть отделить друг от друга было легко, потом поднял в ближайшем бараке тридцать человек и с ними, забрав попутно из мастерской переносной движок и два прожектора, вернулся обратно на кладбище.
Со свежими людьми и светом дело пошло живее, но едва они успели по-настоящему втянуться, начался сильнейший ливень. И охранники, и зэки думали, что Матфей теперь прервет работы и отпустит их в лагерь, но он велел продолжать.
Кладбище находилось в низине, почва здесь была глинистой, и воде даже после месячной засухи деться было некуда. Вырытые могилы буквально за несколько минут, как бассейны, наполнились до краев, и тела, которые были положены в них, но еще не засыпаны, всплыли. Попытки их закопать никак не удавались, земля уходила вниз и тонула, а трупы, раздутые газами, продолжали лежать на поверхности. Кто-то из зэков сказал, что тела надо прижать ко дну лопатами, а другие пускай пока придавят их сперва камнями, потом землей. Способ этот, наверное, был неплох, ночью, во всяком случае, казалось, что он помог, но так как рыли мелко, к утру немало трупов все равно всплыло и почти в каждой третьей могиле, а особенно много во рву, где были засыпаны зэки, из-под земли, как из-под одеяла, торчали руки и ноги покойных.
Когда Петр проснулся, Матфей и работавшие вместе с ним охранники еще спали; он взял листок со сделанными Матфеем подсчетами убитых, и с первого раза не разобрав, что итоговая цифра — сто восемь человек — это все убитые вчера, а не одни зэки, сложил ее с убылью людей, которая была в лагере, и у него сошлось. Он знал, что на несколько человек цифры наверняка будут разниться, сойтись они могли лишь чудом; кому-то удалось уйти, кто-то утонул в болоте, кого-то не нашли собаки и труп его по-прежнему лежал или за гатью, или на острове — теперь он увидел, что это не так, и снова подумал, что все, евреев на свете больше нет, нет ни одного, с ними покончено.
Он опять взял листок со списком убитых, чтобы на нем для апостолов отделить мшанниковских евреев и обвести эту цифру кружком, и тут вдруг увидел, что то, что дал ему Матфей, — общее число погибших, не одних зэков, а и римлян, и охранников тоже, убитых же зэков не сто восемь человек, а ровно вдвое меньше; не хватало, следовательно, не две, не три, а целых пятьдесят душ. Число это странным образом точно совпало с числом мшанниковских евреев, которые были в лагере. Не веря себе, он больше часа снова и снова складывал и вычитал друг из друга эти цифры, путался, иногда почему-то опять получал нужный результат, потом видел, что ошибся, считал заново и все никак не мог смириться, что евреи снова спаслись, ушли. Наконец он понял, что хватит, что он просто сходит с ума, и тут же ему стало казаться, что евреи никуда не делись, — да и куда они могли деться — Матфей наверняка ошибся в подсчетах, а кроме того, многие трупы вчера в темноте они, конечно же, пропустили.
Придя к этому выводу, Петр по тревоге поднял лагерную охрану, не исключая Матфея с его людьми, которые после ночной работы не спали и трех часов, и, когда солдаты построились, вполне спокойно, без нажима принялся отчитывать за невнимательность тех, кому было поручено собрать трупы и снести их на кладбище. Матфей стал возражать, говорить, что вчера они район, где могли быть зэки, прошли очень аккуратно и дважды да еще с собаками, — на что Петр, как и раньше спокойно сказал, что никого не винит и хорошо понимает, что в темноте в лесу хоть что-то углядеть трудно, то, сколько трупов они нашли, и так для первого дня поисков очень много. Но нашли они отнюдь не всех, он только что проверил, и оказалось, что не хватает больше пятидесяти человек — куда же они исчезли? если бежали, нужна погоня, если прячутся где-то на острове, их следует найти, если убиты, — найти их трупы. Потом он, оставив для охраны лагеря меньше десятка солдат, остальных разбил на две группы, чтобы они еще раз, теперь уже при нем, обыскали все места, где могли скрываться зэки. В сущности, его интересовали лишь евреи, и он пошел с той группой, которая должна была прочесывать остров. С собаками они облазили буквально каждый закоулок, каждую рощицу и лощину, каждый дом, погреб, яму, штольню, но обнаружили за целый день поисков один-единственный труп, да и тот, словно в насмешку, в каких-нибудь тридцати метрах от ворот зоны.