ол, тесноватый правый сапог, который она никак не может натянуть, собственная фотография на пропуске в клуб Дома связи, дребезжанье тугой фрамуги лоджии, стратегия и тактика побега, снежная маска на лице, потом... потом скользкая обочина, по которой Алена идет, идет, идет...
А что дальше? Куда она пришла? Где она? Почему такая слабость во всем теле? Вернее сказать, она его почти не чувствует, своего тела. Какое-то желе вместо мышц, натренированных в секции шейпинга...
Это слово, словно некий кодовый знак, заставило встрепенуться еще один отсек сознания. Почему-то всплыла в памяти фигура Игоря, остановившегося под лиственницей возле ограды облсуда. Потом вспомнилось, как Алена призывала бога Шейпа помочь ей проделать беспрецедентный аттракцион с прыжком с балкона.
Балкон... Новый взрыв воспоминаний! Две тени на промороженном асфальте. Одна – длинная, с тенью портфеля в тени руки. Другая – покороче. С тяжелой, нелепой какой-то верхней частью, как если бы человек был одет во что-то короткое, широкое... Например, милицейскую куртку!
Такую же, как у милиционера, остановившего рядом с ней свой вполне цивильный «жигуль», любезно пригласившего сесть на заднее сиденье, а потом вдруг выбросившего руку вперед и...
И что? Что он сделал такого, после чего Алена провалилась в черную бездну?
Да уж, штамп из штампов, но вся их сила в том, что они безумно точны. Благодаря одному из них Алена теперь знает, что чувствует человек, когда к нему прикасается электрошокер.
Вообще даже странно, что она пришла в себя. Ткнув ее шокером в голую шею, вдобавок еще влажную от снега, этот разбойник вполне мог прикончить ее.
Прикончить...
«– Попадись она мне, я ее просто прикончу!
– Не дури, она нужна мне живая!
– Ладно, как скажешь. Хочешь, я тебя подвезу?
– На маршрутке доберусь. Ты лучше тут пошустри, понял?..»
Разговор двух тех людей, один из которых был одет в нечто напоминающее милицейскую куртку. Они ищут какую-то женщину... Один от злости готов прикончить ее, другому она нужна живая. Странно – почему у Алены возникает такое ощущение, что они отыскали эту женщину?...
Человек в короткой куртке... человек в милицейской куртке... электрошокер...
Ее заколотило так, словно все это время она пролежала в том самом сугробе, куда свалилась с балкона. Алена попыталась обхватить себя за плечи, чтобы не зябнуть, но обнаружила, что не может рукой шевельнуть. И, для полного комплекта, ногой...
Неужели шокер вырубил какие-то двигательные центры в ее организме?! Нет, в этом случае тело потеряло бы чувствительность. А Алена отчетливо ощущает, что лежит на чем-то не твердом, не мягком, не очень ровном, вроде как на диване, причем весьма продавленном. Под головой у нее подушка, причем довольно мягкая. От подушки пахнет духами, хорошими духами, дорогими. «Миракль», точно... Стоп, это ее собственные духи. Ну хоть одно приятное ощущение!
И оно так и осталось одним-единственным. Потому что Алена ощутила: в руки и ноги ее врезается что-то тугое.
Веревки, что ли? Она связана?
Да, связана, но не веревками. Лейкопластырем. Вот сволочи, насмотрелись голливудских киношек! Все зло в стране от этих американосов, Алена всегда была в этом убеждена, а сейчас ощутила к американосам просто-таки убийственную ненависть.
– Тяжело молчал валун-догматик... – внезапно раздался неподалеку мужской голос, уже слышанный Аленой раньше.
Она встрепенулась. Люди! Где-то рядом люди! Надо позвать на помощь!
Надо. Но – увы, невозможно. Потому что в голливудских киношках не только обездвиживают людей с помощью лейкопластыря, но и заклеивают им рты.
Крик, не в силах вырваться изо рта, душил Алену, а мужской голос бубнил:
Тяжело молчал валун-догматик
В стороне от волн,
А между тем
Я на мир смотрел, как математик,
Доказав с десяток теорем.
Скалы встали... скалы встали...
Встали скалы...
Голос заело, как пластинку. То ли мужчина забыл текст, то ли был не в силах справиться с залипающим языком.
«Да он же пьян! – догадалась Алена. – Пьян вдрабадан!»
И тут же тренированная память человека, натасканного в нанизывании синонимов, как гончий пес натаскан на поиск следа, выдала на-гора целую пачку оных словечек, эквивалентных главному слову, словно перед Аленой третий том словаря Даля, раскрытого на нужной странице: «Пьяну быть » – напиться, наклюкаться, насосаться, натянуться, назюзиться, насуслиться, нарезаться, нахлестаться, настегаться, насыропиться, залить за галстук, за воротник, за ухо, убить муху, чертей слепить...»
«А не сошла ли я с ума?» – холодно, почти как о постороннем человеке, подумала Алена.
– Скалы встали... скалы встали... – врезался в сознание мужской голос.
Его топтание в словах взбесило едва ли не больше, чем собственная неподвижность и беспомощность.
Скалы встали перпендикулярно
К плоскости залива.
Круг луны.
Стороны зари равны попарно.
«Волны меж собой не... не равны!» – закричала бы она... если бы могла.
– Люська, слышь! – позвал мужчина. – Ты что, уснула там? Эй, голая русалка алкоголя! Не спи, замерзнешь. Я стишок забыл. Как там дальше у Рубцова?
– Да пошел ты со своим Рубцовым, – отозвался женский голос, столь же неряшливый, заплетающийся, как у мужчины. – Что ты, что он – оба алкоголики.
– А ты сама кто? – резонно спросил мужчина. – Голая руса-алка...
– Еще раз обзовешь меня так – удушу. Понял, Леха? Удушу, как твоего Рубцова любовница удушила! – пригрозила женщина.
– А ты мне не любовница! – гордо отозвался Леха. – Не люб... не подруга, не любовница... ты мне собутыльница! Люська! Как там дальше у Рубцова?
– Откуда мне знать? – огрызнулась Люська.
– Принеси книжку. Синенькая такая, маленькая. Ты же знаешь, я пока слова не вспомню, не успокоюсь.
Изгибаясь, словно знак вопроса,
Дергаясь спиной и головой,
Пьяное подобие матроса
Двигалось по ломаной кривой! —
мысленно подсказала Алена.
– Принеси книжку, Люська! – заблажил Леха, который явно не обладал способностью к телепатии.
– Ну, как ваши нижегородцы говорят, сдонжил [4] ты меня, чисто сдонжил! – с ненавистью пробормотала Люська. – Где эта твоя книжка?
– В той комнате, – пробормотал неугомонный любитель Рубцова.
– У квартиранта, что ли?
– Ну.
– Не-е, – лениво протянула Люська. – В комнату квартиранта я не пойду.
– Почему?
– Во-первых, он поставил замок. А ключа у меня нет. Во-вторых, сказал, если я туда залезу, он мне мало что вывеску начистит, так еще и наведет на меня ментов. А мне это зачем?
– Да брось, это он треплется, – с пьяной бравадой заявил Леха. – Не тронет он тебя. А тронет – я его...
– Заяц во хмелю, – брезгливо сказала Люська. – Охота была с этим мужиком скандалить из-за какого-то твоего Рубцова? Я с таким квартирантом живу, как у Христа за пазухой, никто ко мне не цепляется, никакой прописки-выписки не требует.
– Как это ты с ним живешь? – внезапно взревел Леха. – Ты ж говорила, между вами ничего...
– А тебе-то что? – перебила Люська. – Только что орал: не любовница, а собутыльница.
– Люська! – Голос Лехи набряк пьяной яростью.
– Да уймись, – равнодушно бросила Люська. – Ни с кем я не живу, нужны вы мне, кобели. Квартирант хороший, платит вовремя, ведет себя тихо, баб не водит, да и самого его практически нет никогда. Зачем я буду с ним ссориться и лезть в его комнату, когда ему этого не хочется?
«Может, твой квартирант баб к себе и не водит, – тоскливо подумала Алена. – Однако определенно носит их к себе. Меня он наверняка принес – я ж без сознания была. И в каком же состоянии, интересно знать, находилась эта Люська, что не видела ничего и не слышала? Не подозревает о делишках этого фальшивого милиционера?»
Фальшивого? Не факт. Уже столько написано и сказано о симбиозе правоохранительных органов с преступным миром, что это тоже превратилось в штамп. Однако факт есть факт: Алену приволок сюда и связал человек в милицейской форме.
Зачем?!
Судя по его словам, услышанным с балкона, мол, ускользнула от него эта сука, которую он рад бы прикончить, – судя по этим словам, он следил за Аленой.
Надо же! И он тоже! А еще ее выслеживал парень в черной косухе. Удивительно – сколько преследователей моталось по следам Алены в этот вечер, а она и не знала, и не видела!
Впрочем, она и по жизни такая – невнимательная. Никогда ничего не замечает, пока не столкнется с событием нос к носу.
Интересно знать, прежний преследователь Алены и этот мент – они подельники? Работают в связке? Организовали преступное сообщество, именуемое бандой?
Нет, вряд ли. Потому что, когда парень в косухе качал права в борделе, убеждая Катерину, что Алена находится там (и он, между прочим, не ошибался!), мент убеждал под балконом какого-то мужика в длинном пальто, что потерял «эту суку».
Боже ты мой! Да ведь там еще был мужик в длинном пальто, который и руководил действиями мента! То есть обладатель «жигуля» и электрошокера – всего лишь исполнитель чьих-то категоричных и жестоких приказов. Исполняя их, он захватил Алену, притащил в комнату, которую снимает у какой-то зачуханной алкоголички, привязал тут ее к дивану, убежденный, что хозяйка не пожелает ссориться с выгодным квартирантом и носа не сунет в его «покои», даже за такой безделицей, как томик Рубцова.
И, словно в насмешку, позабытые запьянцовским Лехой строчки ернического рубцовского стихотворения всплыли в ее памяти:
Спотыкаясь даже на цветочках,
Боже! Тоже пьяная! В дугу!
Чья-то равнобедренная дочка
Двигалась, как радиус в кругу.
Мысль о спасении, о бегстве двигалась, как радиус в кругу, в голове Алены, снова и снова возвращаясь к исходной точке: все ужасное, необъяснимое, мучительное началось в ее жизни с тех пор, как ее бросил Михаил. Конкретно с того дня. Будь он проклят за то, что обрек ее на страдания физические и моральные! Только из-за него она стала тем, чем стала: гулящей бабой, загнанным зверем, беспомощной жертвой...